Чокнутая будущая (СИ) - Алатова Тата

Теперь это был сарказм без примесей.

Я фыркнула.

— Хорошо, что Леха на тебе женился, — ни к селу ни к городу брякнул Антон.

— Это еще почему? — насторожилась я.

— Все прежние жены страдали от его легкомысленности, старались обеспечить ему комфорт, пока не выбивались из сил. Лехе нужна нянька, а не жена. Женщина, которая решала бы его проблемы, а не создавала новые. Ты не похожа на такую женщину, Мирослава. Кажется, впервые в жизни он выбрал ту, кто еще более летящий, чем он. Настала пора ему пожинать плоды, — злорадно пояснил Антон.

Помрачнев, я меланхолично жевала пампушку.

Смейся, смейся, скоро тебе будет не до смеха — будешь пылать, охваченный запретной страстью, бедняга. Тогда-то я на тебя и посмотрю.

Глава 10

В театре меня хорошо знали, я ходила сюда два года, как на работу: исключительно на те спектакли, в которых блистал Алеша. Шила себе вычурные наряды, крутила сложные прически, приносила цветы.

Все вокруг понимали, ради кого все это, и все вокруг беззлобно подтрунивали над преданной поклонницей, которая никогда не проявляла инициативу.

Средних лет гардеробщица, принимая мое пальто, суетливо шептала советы «да пригласи его куда-нибудь, только Сашки берегись, ууу, стерва».

Саша — жена-интеллектуалка под номером три — была единственной, кто не подарил Алеше ребенка. Все ее время отнимала карьера и слежка за мужем: преследовала его как адская гончая, вынюхивая любовниц.

Я никогда не собиралась становиться одной из них, карты четко показывали, что мне предстоит быть женой. Торопиться было некуда, впереди меня ждала долгая жизнь, и оставалось только смиренно дождаться того момента, когда нервы у Алеши лопнут, и он, доведенный ревностью Саши до предела, порвет удила и вырвется на свободу.

Кого выберет мужчина, сбегая от властной жены?

Робкую преданную поклонницу.

Меня.

Жить без жены Алеша не умел и не собирался учиться.

Ему нравился статус занятого мужчины, это обеспечивало и защиту от рьяных фанаток, и домашний уют, и решение бытовых проблем.

С уютом у меня было все хорошо, я любила готовить, уборка меня успокаивала, и, приезжая к нему на несколько дней, я забивала холодильник пирогами, супами и котлетами, безжалостно выметая пыль из всех углов и отглаживая его рубашки.

А вот за решение бытовых проблем я получила жирную двойку.

Над этим еще следовало поработать, но дети меня пугали, а бывшие жены — фрустрировали. Я никак не могла понять, кто из нас лучше, а кто хуже, и эти бесполезные попытки сравнения выводили меня из душевного равновесия.

Никто не лучше, никто не хуже, мы все просто разные — говорил здравый смысл.

Но перелюбленно-недолюбленная девочка внутри меня капризно кричала, что хочет быть самой-самой.

Такие глупости бороздили просторы моей головы, когда мы входили с Антоном в театр, знакомое до каждой трещинки фойе встречало нас зеркальным блеском огромных люстр, мрамор отражал и преломлял яркий свет, и торжественность потертого бархата смешивалась с запахом пирожков из буфета.

Билетерша окинула Антона веселым любопытным взглядом. Завтра весь театр будет судачить о том, что я пришла с незнакомым мужчиной, и пока еще эти слухи дойдут до Алеши, пока еще он противопоставит им свое родство с Антоном, — к тому времени я уже буду заклеймена и осуждена.

Под этим любопытным взглядом я демонстративно подхватила Антона под локоть. Он, кажется, не удивился, возможно, считал, что в театре так принято — нельзя перемещаться по этому гладкому полу на каблуках без посторонней помощи.

Старомодное шапокляковское платье отражалось в многочисленных зеркалах и смотрелось здесь так уместно, как будто для этого вечера и шилось. Я была хороша в этой черно-белой гамме, женщина из прошлого века, с возрастом, который терялся среди зеркал.

И Антон преображался среди мрамора, хрусталя и бархата, становясь моим рыцарем, молчаливым спутником, надежной твердостью под ладонью.

Театр всегда пробуждал во мне разнообразные фантазии, это было место, где творилось волшебство, и я с удовольствием оставляла за порогом реальность. В те мгновения, когда я поднималась по широким ступенькам в зал, мое сердце всякий раз преисполнялось необъяснимым волнением и ожиданием.

И впервые в жизни я пришла сюда не одна. Впервые опиралась на кого-то. Впервые подстраивалась под другие, более размашистые шаги — и Антон тоже подстраивался под мелкие мои. Опустив глаза, я смотрела, как двигаются наши ноги, мои туфли, его туфли, символизм совместного восхождения завораживал.

— Какой у тебя размер? — спросила я, нарушив довольно долгое молчание.

— Размер чего?

— Размер обуви.

Он негромко засмеялся.

— Мы часто задаем такой вопрос близким усопших. Не всегда они сами приносят ботинки, в которых человек будет лежать в гробу, часто этим занимаются мои менеджеры. И вот этот выбор… Бывают, знаешь, специальные с тонкой подошвой. Кто-то, наоборот, хочет самые дорогие, самые крепкие. Удобные и теплые. Дешевые. Красивые. Мне всегда интересно, что же выберут родственники. Это многое говорит о покойном и о том, как к нему относились.

— Я выбрала красивые, — ответила я, — самые красивые бабушкины туфли. Темно-бордовые, лакированные, на квадратном каблуке и с узкими носами. Наверное, самые неудобные. Что это говорит о ней и обо мне?

— Что ты все еще помнишь эти туфли во всех подробностях, Мирослава.

Я промолчала, думая о том, что их с Алешей родители, наверное, слишком обгорели, чтобы выбирать им одежду и обувь.

— Ты стал гробовщиком из-за денег? — спросила я, когда мы уже сели на наши места. Римма Викторовна расстаралась, и мы находились в самом центре зала.

Со мной часто здоровались — нас, заядлых театралов, было не так чтобы много, и мы все шапочно перезнакомились между собой.

Я машинально кивала и улыбалась.

— Ну, это очень стабильный доход, — спокойно подтвердил Антон, — люди всегда будут умирать. Люди всегда будут хоронить. Гробовщики всегда будут зарабатывать больше, чем акушеры. Значит ли это, что смерть дороже жизни?

Это был слишком сложный разговор для театральной субботы, и я попыталась выскользнуть из него, как мокрая рыба из рук рыбака.

— Любовь дороже смерти, потому что свадьба дороже похорон, — проговорила я чересчур беззаботно. — Ты поэтому все еще не женат? Весь доход уходит на брачные затеи Алеши и их последствия? Наш ресторан ведь тоже ты оплачивал?

— Какая разница, Мирослава?

— Такая, что кто оплачивает свадьбу — тот получает и невесту, — ляпнула я, не задумавшись ни на секунду.

Это было грубой шуткой, на самом деле. Попыткой насмешки над фразой «кто девушку ужинает, тот ее и танцует». Я так не думала, разумеется, я была современной женщиной, которая никому ничего не должна.

Но прозвучало как прозвучало.

Откровенным предложением.

Мы застыли, уставившись друг на друга. Я на Антона с ужасом, а он на меня совершенно непроницаемо. Маска. Человек-статуя.

Очередной позорный позор в духе Мирославы. Вот почему у меня не было друзей в школе.

— Давай сделаем вид, что ты ничего не говорила, — ровно произнес Антон, — мне не нравятся такие двусмысленности. Я повторюсь: жен у Лехи много, а брат у меня один.

— Прости, — я торопливо отвела глаза, сгорая от стыда.

— Я был влюблен в Римму, — признался он совершенно неожиданно. — В те времена, когда мы еще жили вместе, и я был подростком. Первая любовь школьника, которая едва не довела меня до ручки.

— Поэтому ты им с Алешей житья не давал? — я была так благодарна, что он не отстранился от меня сейчас, а бросил спасительную соломинку для дальнейшей беседы, что мигом почувствовала себя лучше.

— Наверное. Сложно принять то, что ты можешь быть абсолютном мудаком. Хотелось бы списать все на взбесившиеся гормоны, но правда в том, что я был абсолютным мудаком.

— Римма Викторовна богиня. Любой бы в нее влюбился. Она знает об этом?