Прямой эфир (СИ) - Стасина Евгения

Я словно и не замечаю огромной бородавки под его носом, блестящей лысины и внушительного брюха — для меня он бог, идол, которому я готова поклоняться и целовать ноги, не видя спасения ни в ком, кроме этого, умудренного опытом человека. Если Егоров только согласится протянуть руку помощи, я смогу вновь обнять своих детей и позабыть этот кошмар, растянувшийся на долгие месяцы, лишенные звонкого детского смеха. Хотя, кого я обманываю? Подобное не забывается — это навеки останется в кошмарных снах, преследующих по ночам, в мыслях, над которыми я не властна и вряд ли смогу запретить им приходить в мою голову так часто, как им того захочется.

Игорь хотел меня уничтожить, заставить себя презирать, ударить меня побольнее, но он даже не подозревает, что этот выстрел стал контрольным. Я отчаялась — от меня прежней ничего не осталось, и чем дольше я буду позволять мужу считать себя победителем, тем больше рискую потерять веру в лучшее, наблюдая за его довольной физиономией.

— Что вы испытали, увидев свою первую любовь спустя четыре года? — Смирнов оставляет Лисицкого в покое, вновь вовлекая меня в разговор.

— Удивление, — вряд ли в одно слово можно уместить тот фейерверк, что взорвался внутри меня, едва Громов опустился на стул. Помню, как он над чем-то смеялся со Славой, наградив меня сухим «здравствуйте», а я уже была бессильна перед его магнетизмом — жадно впитывала в себя изменения, произошедшие в нем с момента нашей последней встречи: голос стал грубее, с небольшой хрипотцой, словно он много курит или часто на кого-то кричит; глаза выразительней, с еле заметными морщинками в уголках, и все такие же темные, словно ночное небо перед грозой; плечи шире, и в тот момент их поглаживала статная брюнетка, прильнувшая к его боку.

— Он вас узнал?

— Не сразу, — тру висок, чувствуя, как начинает болеть голова…

***

Зима.

Нет, ничего я не предчувствовала. Этот день обещал стать одним из многих, в череде размеренных будней: утро было обычным, ничем не примечательным и прошло вполне спокойно, без малейшего намека на маячащее на горизонте потрясение. Мягкий январский снег беззвучно падал на шапки прохожих, видимо, даже не думая прекращаться, и к тому моменту, когда я все-таки дошла до бизнес-центра, меховая опушка моего пуховика покрылась тонким слоем снежной крошки. Сбросила надоедливые кристаллики себе под ноги и уверенной походкой проследовала к лифтам, на ходу избавляясь от обмотанного вокруг шеи шарфа.

Звуковой сигнал, известивший меня о прибытии лифта подействовал отрезвляюще — я быстро проскользнула вглубь кабинки, и, забившись в угол, прижала к себе небольшую коробку со свежими пирожными, переживая, что в ставшей уже привычной утренней давке, не смогу донести их до кабинета. Что делать, уставшие к концу недели работники, не слишком-то милы и обходительны в столь ранний час, и то и дело норовят пихнуть тебя локтем, напрочь забывая о приличиях.

— Чего вы так рано? — сбиваюсь с шага, заметив устроившегося на моем рабочем месте Лисицкого. Немного потрепанный, помятый и совершенно невыспавшийся начальник подпирает кулаком щеку и уже не сводит с меня своих внимательных глаз. Еле заметно улыбается, и, молча, следит за моими движениями: наблюдает, как я неспешно снимаю свой пуховик и прячу в небольшом шкафу; словно прикованный, провожает взглядом мою руку, расстегивающую молнию на сапоге, и отмирает только тогда, когда я встаю с кресла, уже нацепив на ноги туфли.

— Вам нужно больше отдыхать. За то время, что я у вас работаю, вы постарели лет на десять.

— Хочешь сказать, я уже не такой привлекательный? — развалившись, он сцепляет руки в замок, и от скуки начинает раскручиваться на моем стуле, запрокинув голову назад и теперь разглядывая потолок.

— А разве вы когда-то таковым являлись? — не могу его не поддеть, торопливо включая технику. До начала рабочего дня осталось десять минут, и я буду не я, если к этому моменту не подготовлю кабинет к плодотворной работе. — Вставайте. Нечего тут кружиться без дела. Приведите себя в порядок, а я сварю крепкий кофе.

— Разве это не противоречит твоим принципам?

— Немного. Но я готова пойти на уступку, — хитро прищурив глаза, ставлю перед ним картонный короб, перевязанный голубым бантом, и отряхиваю ладошки. — В честь праздника.

— А это, значит, подарок? — Вячеслав Андреевич тянется к ленте, не сумев скрыть от меня восторга. Быстро развязывает и снимает крышку, тут же ее захлопывая.

— Шутишь? Я ожидал, что ты подаришь мне блокнот или на худой конец галстук, — разыгрывая недовольство, Лисицкий сводит брови на переносице.

— Вот еще. Вы слишком мало мне платите, чтобы я могла позволить себе покупку дизайнерской удавки. Да и будем честными, вы даже эти пирожные не заслужили.

— Разве? Я дважды давал тебе отгул, и самостоятельно готовлю себе кофе. Чтобы ты понимала, этот факт бьет по моему самолюбию — даже мой заместитель не знает, как пользоваться кофемашиной.

— А вас никто не заставлял, брать меня на должность помощницы. Так что, даже не рассчитывайте, что я испытаю угрызения совести, — роюсь в своей сумке, отыскивая органайзер, и, наконец, заканчиваю приготовления к работе.

— Ладно, тогда, что не так?

— Вы надули меня, — даже не думаю спрашивать разрешения, воруя капкейк из-под его носа. — Я скоро умру здесь от скуки, в то время как вы обещали мне постоянное движение и возможность присутствовать на важных сделках!

Я отхожу подальше, деловито поправляя ворот рубашки, и откашлявшись, настраиваюсь на произнесение речи, пока мой многоуважаемый босс переваривает услышанное.

— Перейдем к официальной части, — вытягиваясь по струнке, цепляю на лицо улыбку. — Дорогой Вячеслав Аркадьевич, в этот прекрасный январский день, хочу пожелать вам удачи в работе, крепкого здоровья, и что самое важное, наконец, научиться воплощать в жизнь каждое бездумное обещание, что когда-либо слетало с вашего языка.

Знаю, что не получу нагоняй за свою прямолинейность, поэтому отвешиваю шутливый поклон, и обойдя стол, вцепляюсь в спинку принадлежащего мне по праву стула.

— Теперь идите. В отличие от вас, деньги в мой карман не падают, если я позволяю себе бездельничать. И сильно не налегайте на сладкое, в вашем возрасте пора бы подумать об уровне холестерина в крови, — дружелюбно похлопываю его по плечу, вынуждая скорее подняться, и с чувством выполненного долга, запускаю необходимые программы. Слава же топчется у двери своего кабинета, продолжая сверлить мою спину взглядом, еле слышно ухмыляется себе под нос, и все-таки щелкает дверным замком.

— Не забудь про кофе, — раздается из селектора, когда я остаюсь одна в просторной приемной, и от звука его недовольного голоса, улыбка на моих губах становится лишь шире. — Только не вздумай меня отравить. Не в день моего рождения.

Ему двадцать восемь. Не знаю, как к своим годам он сумел обзавестись собственным офисом с таким внушительным штатом, но видя, как он ведет дела, не удивляюсь такому успеху. Я слукавила — начальник он замечательный — с первого дня я впитываю каждое его слово как губка, боясь пропустить мимо ушей даже малейшую деталь, осознавая, что в будущем даже она может сыграть мне на руку. И пусть мне немного обидно, что наобещав золотые горы, Лисицкий запер меня в четырех стенах, что-то подсказывает мне — впереди еще масса всего интересного.

Я обвожу глазами помещение, с удовольствием откидываясь на спинку, и немного морщу нос, ощущая нотки мужского парфюма, впитавшегося в кожаную обивку. Отворачиваюсь к окну, до моего появления здесь завешанному тяжелыми портьерами, что мешало наслаждаться уличным пейзажем, и в который раз убеждаюсь, что решение избавиться от пыльного старья было верным.

— Пожалуйста. Две ложки сахара и щепотка корицы, — водружаю поднос перед Лисицким, уже приступившим к насущным делам. — На сегодня все ваши встречи я отменила. Ресторан заказан на семь, приглашения разослала на прошлой неделе. С выступлением вашей любимой группы вышла заминка — у них гастроли и отменить их уже невозможно, поэтому придется обойтись диджеем.