Я твоя навеки, ты мой навсегда (СИ) - Ночь Ева

– Картина, – перебивает он меня. – Я интересуюсь, чтобы доставить картину, которая теперь ваша. Надеюсь, у вас бронированная дверь? – он вроде бы улыбается и шутит, но я точно знаю: это не шутка вовсе. Она ж теперь целое состояние стоит, картина эта с лужами.

– Нет! – радостно сообщаю я ему. – У меня нет никаких бронированных дверей, сейфов и прочих сигнализаций. Я простой офисный работник, если вы помните.

«Ну, не совсем простой», – просыпается то ли Опти, то ли Песси. Они оба меня осуждают и одобряют одновременно. Они там с совестью моей в тандем вступили, так что мощная у меня группа поддержки вышла.

– Что же будем делать?

Я прекрасно понимаю, что ему хочется носиться с этой картиной, как с писаной торбой просто потому, что она ему в трубу влетела. В золотую трубу с бриллиантовыми вставками.

– Оставьте её себе, – пячусь я задом. – Ваше ценное приобретение для невесты. А я таковой не являюсь. Так что всё честно. Спрячете её надёжно, будете спать спокойно, а я тоже. Без последствий, так сказать. А то ещё дверь мне вынесут, горло перережут или ещё что. А у меня там ни брони, ни защиты. У меня даже собаки нет.

Мама дорогая, что я несу… какую чушь порю, простите нижайше все, кто слышит этот бред истерички. Но он меня довёл, честно. Это всё ещё как-то нужно пережить и успокоиться.

Если и все последующие свидания будут похожи на это, я поседею в свои честные тридцать с крохотным хвостиком. А мне ещё замуж выходить и детей рожать. Зачем мне седые волосы? Не нужны мне подобные потрясения!

Завтра же Инне Андреевне позвоню, скажу, чтобы мужчин для меня поспокойнее подбирала, без вот этого всего золотого дождя. Это и больно, и на нервы давит.

Или лучше нет. Антракт возьму. Рекламную паузу. Нажму на тормоз, пока меня на встречную полосу не вынесло. Я должна получить передышку, иначе могу спрятаться под кровать и обратно не вылезти.

– Думаю, это будет разумным решением, – соглашается со мной Антон. Я не вижу в его лице облегчения. Он был уверен, что уговорит меня хранить «его прелесть» в его собственном частном бункере. А если бы я заартачилась и возмутилась, он бы нашёл двести пятьдесят аргументов, которые бы заставили передумать.

К счастью, я не жадная до чужого добра. Мне его приобретение на фиг не сдалось. Что за идиотизм – кидаться вот такими громкими заявлениями и нереально тупо не сдаваться до последнего? Он же так может промотать всё состояние, нечего будет и детям оставить.

Пока он ещё какие-то веские доказательства пытался мне втюхать, я пятилась задом и мечтала удрать из-под прицела камер, лишних глаз хоть куда-нибудь.

– Мне нужно освежиться, – махнула я рукой и позорно ускорилась, чтобы никто не посмел приставать.

И, наверное, совершенно случайно, занесло меня туда, где со своей дамой скрылся Островский.

Дивное место с приглушённым светом. Мне даже легче стало. Может, от воздуха прохладного, а может, от кислорода: хвойные деревья в кадках, дорожки, лавочки. Прекрасное место отдыха, похожее чем-то на лабиринт: можно бродить, дышать, думать и прочистить голову от шума и избытка эмоций.

А заодно и Островскому помешать звёзды показывать всяким разным девицам с ногами от ушей. Где он её откопал только?

Я бродила и прислушивалась, но посторонних звуков моё чуткое ухо не улавливало. А потом мелькнул он и скрылся. Я только спину его уловить успела.

Погоди, погоди, Островский, так нечестно! Я так быстро бегать не умею!

В уме я прикидываю, сколько мне придётся огибать, чтобы до него добраться. Я должна его увидеть! И чем он занимается – тоже. А поэтому в голову мою приходит восхитительная идея – лезть напролом.

Здесь пространство на неровные секторы поделено, а между ними – ограждения из искусственного камня. Что-то вроде заборчиков или стен лабиринта – сразу не понять. А может, и то, и другое сразу.

И я ничего умнее придумать не смогла, как полезть напролом – через эту стену из камня. Я, наверное, последние извилины оставила на аукционе – по-другому и не скажешь.

Скинула туфли, подняла подол платья повыше и вспомнила бурную молодость и скалодром – любила я это дело, мечтала однажды в горы отправиться. С горами у меня не вышло, а навыки остались.

Первыми в неравной борьбе пали чулки. Я оцарапала ступню, но отступать было поздно – тут высота плёвая, метра полтора всего. Порванный капрон не повод отступать!

Затем опасно затрещало платье, и я вдруг с ужасом подумала, как буду выглядеть, если сейчас материал, тесно облегающий тело, разойдётся по шву.

Страх придал сил, а я попыталась понадеяться на удачу и отключила сигналы паники, что атаковали мозг. Я подумаю об этом потом, а сейчас мне нужно увидеть Островского.

Именно в тот миг задай мне кто-нибудь простой вопрос: «Зачем?», я бы не смогла ответить. Это были какие-то дикие инстинкты.

Так животное интуитивно выбирает безопасное место. Так перелётные птицы безошибочно ложатся на крыло, чтобы взять единственно верный курс – домой. Поэтому, оцарапав коленку, я наконец-то достигла «высоты» и кинула взгляд вниз.

– Илон, ты дышишь как стадо бизонов, – сказал спокойно Островский, что стоял под стеной, которую я штурмовала. В глазах плескалась ироничная улыбка. Уголком губ он зажимал сигарету. Островский курит?.. Это что-то новенькое. – Слезай уже, – поманил он меня обеими ладонями.

– Не могу, – мотнула я головой, чувствуя, как распадаются локоны и свободно падают на плечи.

Если я перекину ногу, капец платью. Но Островскому я об этом ни за что не скажу.

– Испугалась, детка? – скалит он зубы, но мягко, по-доброму.

Иронично выгнутая бровь говорит: Островский не верит, что я боюсь высоты, он в курсе, что это не так.

Откуда ему знать, что я трушу из-за платья? Из-за того, что рискую оказаться перед всем честным народом в нижнем белье и разодранных чулках?

– Тогда придётся тебе помочь, – качает он головой и, вырвав сигарету изо рта, бросает её небрежно в урну. – Давай, Бояркина, ловлю!

– Нет уж, я лучше назад, – пробормотала, понимая: всё, предел. Ещё немного – и опозорюсь.

– Ты там что, хвост прищемила? – пошутил Бодя. К сожалению, он не осознавал, насколько близок к истине.

– Ну, что-то вроде того, – прокляла я неровную кладку, что больно впивалась в колени.

– Тогда я сам, – вздохнул он и потянул ко мне свои лапы.

Я закрыла глаза. Кажется, сейчас случится короткое замыкание и шарахнет. Спасайся, кто может!

Глава 10

Богдан

Это так на неё похоже. Безрассудство ей имя. Но эта Илона с растрёпанными волосами и задранным платьем была куда дороже той красавицы, которой оглядывался вслед каждый осёл и козёл в галерее.

– Иди сюда, – протянул я руки, прикоснулся к ней и потянул на себя.

Илона взвизгнула и начала заваливаться. На меня, конечно же.

– Держись! – прорычал я, сжимая её покрепче. – Обними меня, ну же!

И как только её руки обвили мою шею, я понял, что пропал.

Близко. Горячая. Волна её духов способна сбить с ног, но я устоял.

– Бояркина, ты тяжелее стала, что ли?

– Не тяжелее, чем несколько дней назад в офисе, – буркнула она и потребовала: – А ну поставь меня на землю, быстро! А то ещё надорвёшься, радикулит схватит, счёт выставишь, а мне потом оплачивай твой страховой полис да кашку в больницу таскай.

Илонка и кашка – м-м-м-м… Я даже глаза зажмурил. Она потрясающе варила кашку. Я помню. Ну, пару раз сожгла – было дело, вонь стояла такая, будто кто-то сдох и устроил самосожжение, а так – не в счёт. Это я уже придираюсь, чтобы немного в себя прийти.

Естественно, никуда я её ставить не собирался. Прижал ещё крепче. Ещё и ещё. До тех пор прижимал, пока она не притихла.

– Ты теперь богатая невеста, Илон. Не жадничай. Полис, кашка… что ж вы все такие мелочные-то, а?

Бояркина вдруг хихикнула и поправила мне волосы, что упали на глаза. Как когда-то. Старым жестом. В груди взорвалось сердце. На ошмётки буквально разлетелось. Она ведь неосознанно… Мы забыли что-то, наверное, а руки, глаза, тела наши помнят. До сих пор. Будто все эти годы разделили не нас.