Отец тогда уже не помню, с чего завелся, может, выпил лишку, может, с любовницей повздорил. Только я его руку вывернул, а его мордой в стол приложил, и сказал — еще хоть раз!
А потом я уехал служить и позвал мать с собой. Они с отцом развелись.
Тогда мать призналась, что он мне вообще не родной, родной погиб. На границе служил, она его ждала, там какой-то инцидент случился, товарищей своих он спас, а сам…
И так вышло, что служить я попал в команду отцова друга.
Служил хорошо, я же давно решил с армией свою жизнь связать. Сначала училище, потом академия. Дослужился до генерала.
С личным, правда, было туговато.
Женился, жену любил, изменять не собирался. Сын сначала родился, Егор, потом дочь, Аня. А потом жена устала меня ждать.
Так и сказала — прости, Зимин, не могу больше. Хочу по-другому.
Тяжело ей было? Наверное.
Она у меня столичная штучка была, ей хотелось в театры ходить, в оперу, в рестораны. А я по дальним гарнизонам, где театр по большим праздникам, опера — по телевизору, наряды надеть некуда, и даже шуба норковая не нужна.
Больно было? Не знаю. Я тогда, наверное, понял, что не люблю ее.
Не люблю, и всё. Может, поэтому и жили так… как соседи.
Если бы любил — всё бы сделал, чтобы ей было хорошо. И службу бы построил таким образом, чтобы быть ближе к столице. Мог бы в академии преподавать.
Мог бы. Но ради своей Наташки не захотел.
Вот и вся любовь.
У Лисички, значит, тоже с любовью всё хреново.
Семейная жизнь по одному месту.
Да, муж ее — та еще паскуда. Надо было связаться с невестой сына! Вот же…
Представляю, как Эва переживала.
Эвелина. Красивое имя, ей идет.
Ей вообще всё идет. И гневный взгляд. И ярость, с которой она по морде может влепить. Наблюдал, как она мужика своего сумкой отхреначила, и думал — мотай на ус, Зимин, с этой девочкой так нельзя.
Да, она девочка.
Понимаю, что ей уже за сорокет, ягодка опять.
Но девочка.
Мне уже полтинник, я старше, опытнее, мудрее.
Хоть это и сомнительно.
Сам себе говорил все эти дни — Зимин, ну тебе это на фига?
А если… если не срастется? Себя взбаламутишь, ее…
Нет, что значит, не срастется, если я хочу?
Если генерал Зимин что-то хочет — он это получает.
Других вариантов нет.
Я думал, что поеду ближе к осени в столицу, обязательно навещу мою красавицу.
А судьба распорядилась иначе.
Сын ее точно оказался копией матери. Любитель подраться.
Зачем он на тех парней напал — я так и не понял. Мажорики местные, дети офицеров высшего командного состава дивизии.
Отметелил их — будь здоров!
И в молчанку играть.
Я бы ничего и не узнал, если бы не дочь. Она с недавнего времени ко мне переехала, сказала, что устала от мамы. В универе взяла академ, сказала, что на заочку хочет, и вообще.
— Это мама хотела, чтобы я стала экономистом, я это ненавижу!
— А ты чего бы хотела?
— Журналистика, на телевидении работать.
— Снимать эти тупые шоу — он ей изменил, она ему крысиного яда в борщ?
— Фу, папа! Есть нормальные передачи.
— Да, для взрослых, после полуночи.
— Я у тебя что, прошу чего-то? Я хочу поступить в другой институт, буду готовиться, имею право.
— Права ты свои хорошо знаешь, да, а обязанности? Опять посуду не помыла, пол грязный. Уля?
— Я уберу, пап, только можно я буду жить как хочу?
Интересно, конечно, жить как хочет. Я не думал, что она как-то иначе живет.
В ту ночь я остался в части, как раз и принял этого Лисицына, с разбитой мордой, злого как черт, а утром…
— Пап, это из-за меня.
— Что?
— Драка эта. Тот… тот парень, солдат, он не виноват.
— Сержант Лисицын?
— Да, кажется. Он меня спас.
— А что ты творила, что тебя спасать понадобилось?
— Я – ничего! Это всё они… они хотели.
Узнал я, чего они хотели, всех отцов вызвал на ковер.
И Лисицу из столицы тоже вызвал.
Просто шикарный повод нашел.
Увидел ее и…
Пиздец. В груди всё сжало. Орган движения, блин, колом стоит, хоть сваи заколачивай.
Еле сдержался, чтобы прямо там, на губе, не затащить ее в камеру.
Дотерпел до кабинета.
Прерываю поцелуй, пытаясь отдышаться.
— Что… что вы себе позволяете, генерал?
— Прости, Лиса, очень хотелось. Теперь можешь…
— Что?
— Бить можешь.
— Да? Хорошо, только…
— Что?
— Повтори еще раз, генерал, я… не распробовала.
Глава 24
С ума я сошла, целоваться с этим мужланом, солдафоном! Еще и добавки попросила. Дура!
Но… это было… очень. Да… Просто нет слов.
Мужик он, конечно…
Экземпляр на миллион.
Только вот, что Демид про него сказал — бабник? Ха-ха, оно и видно.
Ну… А мне, собственно, что? Я теперь свободная женщина. Ну, почти. Развод в процессе. Может, попросить генерала помочь? Он ведь поможет! Уверена!
Только вот какую плату попросит?
С другой стороны, почему нет? Секс? Для здоровья очень полезно, тем более с таким, как он…
— Эва, ты…
Боже, он… он растерялся? Да, да! Именно! Растерялся, генерал! Ждал, что по морде отхватит, а я приласкала!
Да, да, я женщина непредсказуемая.
— Кофе я хочу, товарищ генерал. И жду ваших объяснений.
— В смысле?
— Ты обещал следить за моим сыном. Это называется следить? Что за драка? И при чем тут твоя дочь?
— Ага, значит, сразу к делу?
— Почему же сразу? — оглядываю его без малейшей тени смущения, взгляд многозначительно ползет снизу вверх. Оцениваю стать и выправку. Хорош! — Ты же себя уже побаловал, теперь меня побалуй: кофе я люблю со сливками и сахаром.
Оставляю его переваривать сказанное и грациозной походкой направляюсь к массивному кожаному дивану, сажусь, обивка скрипит, я располагаюсь нога на ногу. Жду.
Генерал, хмыкнув, идет к двери, открывает ее, просит помощницу кофе сделать, слышу девический голосок, поймав себя на том, что сразу же думаю, что эта молоденькая секретарша, вероятно, не только чай-кофе подает, но и…
А, впрочем, не мое дело!
Зимин не садится ни рядом со мной, ни за свой громоздкий стол, он опирается на него задницей и руки на груди складывает, наблюдает за мной исподлобья. Я вздыхаю, тем самым показывая, что жду рассказа.
— Демид подрался с детьми местных командиров, — заявляет он, заставляя меня вздрогнуть и в неверии замотать головой.
— С детьми?
— Трое парней, им по восемнадцать.
— И как именно подрался? Сам напал? — поднимаю бровь и вижу, как генерал потирает подбородок. Неужели сам не знает? — Ну? Как?
— Твой Демид говорит — сам.
Странно, это точно не похоже на моего мальчика. Он никогда не лез сам в драку.
— Мой сын не такой. Он бы не стал…
— То есть я это придумал? — исподлобья смотрит Зимин.
Вряд ли кто-то когда-либо оспаривает его слова.
— Он не стал бы драться без причины, — заканчиваю фразу терпеливо и решаю сразу уточнить: — Сильно он их?
Страх за сына берет за горло. Он, конечно, ходит, говорит, но мало ли! А эти ребята? Вдруг он их покалечил?
— Нормально, но жить будут.
— Так они в лазарете? Или их задержали?
— Нет, — мотает головой, — дома они сидят.
— То есть… — А вот тут я закипаю. — То есть мой сын на гауптвахте, а эти детки, которые в драке участвовали, спокойно по домам сидят? — в возмущении гляжу на генерала. — Вот так у вас тут всё устроено?!
— Так это же он на них напал, — поясняет степенно, я рот открываю, чтобы запустить новый виток возмущений, но не успеваю, меня отвлекает помощница генерала, которая, открыв дверь, заносит в кабинет поднос с кофе.
Делает это расторопно, буквально минута — и уже покидает кабинет, а я, не обращая внимания на дымящуюся чашку, возвращаюсь к разговору.
