Воскресный роман (СИ) - Светлая et Jk

- Тебе вручить орден? – хмыкнула она.

- Обойдусь. Если бы я его просто прикончил, тебя бы быстрее в покое оставили.

- Обвинение в убийстве – это весело, - рассмеялась Лика. – При нашей-то с ним жизни я была бы главной подозреваемой.

- Ты не допускаешь, что я джентльмен и пошел бы чистосердечно признаваться? – хохотнул он.

- Да какая разница, - вздохнула она, затянулась и выпустила дым в потолок. Прикрыла на мгновение глаза, отгородившись от всего: прошлого, настоящего, будущего. И вынырнула на поверхность. – Мне, правда, все равно. Я лишь хочу, чтобы вся эта бодяга поскорее закончилось…

Краевский встал с кресла. Медленно подошел к окну. Было высоко. «Восьмой этаж, Владислав Сергеевич», - мелькнул в его голове Санькин голос. Как она выпытала у Самородовой адрес, Краевский не спрашивал. У каждого джедая свои методы работы. Не стоит разглашать. Результат есть, и довольно.

Посмотрел на Анжелику и тихо проговорил:

- Я думал, сдохну, когда узнал, что ты к нему вернулась.

- Ну я же не сдохла, когда ты свалил в неизвестном направлении, - она зло раздавила окурок в пепельнице.

- Я был у родителей, - глупо сказал он, то ли оправдываясь, то ли веря, что что-то меняет в эту минуту. – Простудился и застрял. А когда вернулся, то уже… Я не знал, что мне делать, Лик… Я и сейчас не знаю, что мне делать. Ты сможешь меня простить когда-нибудь?

- Ты никогда и ничего мне не обещал. За что мне тебя прощать? – глухо спросила Ларгина.

- Я не смог… не сумел защитить ни тебя, ни нашего ребенка. Меня не было, когда я был тебе нужен.

- Моего ребенка, - упрямо сказала она. – И мне никто не нужен. У меня все в порядке. У меня всегда все в порядке.

- Я это заметил в больнице, - Краевский отлепился от подоконника и приблизился к ее креслу. Присел перед ним, почти касаясь ее коленей. И повторил то, что сказал многими неделями ранее, когда они виделись в последний раз: - Я люблю тебя, Лик.

Она замерла, боясь даже случайно коснуться его.

- И как давно?

- Не боись, не с первого взгляда.

- Я и не боюсь. Чего мне бояться?

- Дура! – рассердился он. – Да ты всего боишься! Себя, меня, любить, смотреть мне в глаза, даже дышать со мной одним воздухом в этой гребанной квартире! Я никуда не уйду, понимаешь? Я не исчезну! Я буду с тобой, если только ты позволишь, Лика!

Она резко дернулась и посмотрела в его черные, как наступившая за окном ночь, глаза. Раскинула тонкие руки на подлокотники и, сделав глубокий вздох, твердо сказала:

- Нет, не позволю.

Краевский зло усмехнулся и подался к ней. Прижал ее к спинке кресла, обхватив ладонями острые плечи. И горячо прошептал:

- Я тебе не верю.

- Твое право, - зашипела она в ответ, приблизившись к нему.

Он вцепился в ее губы своими, зло сминая их поцелуем. Скользнул по ним языком, проникая в ее рот. И лихорадочно ждал, как отзовется на его прикосновения ее тело – всегда отзывавшееся, всегда ожидающее его.

В этом он знал ее всю. Потому что знал о ней всё самое главное. И ждать ему почти не пришлось.

Она протяжно застонала, тело ее крупно вздрогнуло, и руки быстро заблуждали по его одежде в желании почувствовать кожу. Захватив край свитера, заставила снять и уже сама целовала его. Поняла, что и этого мало. Сорвала с себя рубашку. И, крепко прижавшись к нему обнаженной грудью, судорожно всхлипнула и затаила дыхание.

Теперь не выдержал он. Слишком долго, слишком давно не прикасался к ней. Хрипло вдохнул, втягивая носом ее запах. Разорвал поцелуй. Заглянул в глаза, одурманенные желанием. И знал, что его – сейчас такие же.

- Лика, - прошептал он. И все снова пришло в движение. Сжимал ее, тонкую, хрупкую, в объятии, скользил ладонями по спине. Сбегал пальцами к застежке брюк. Расстегивал пуговицы. Скользил по краю ее белья, проникая все дальше под ткань. И не мог оторваться от нее. Не мог заставить себя прекратить этот шквал. И не хотел его останавливать.

Его губы быстро спускались по шее к груди, прикусывая кожу, смыкаясь вокруг сосков. И еще ниже, лаская живот, впитывая ее запах там, где двигались пальцы.

Она прикрывала глаза и тут же распахивала их снова, боясь пропустить что-то значительное, то, что навсегда останется с ней. И отдавалась его рукам в нетерпеливом ожидании минут, когда они станут, наконец, единым целым.

Много позже, засыпая, обхватив ее руками, он снова заглядывал в ее лицо. Будто очень давно не видел ее вот такой. И тут же понимал: такой – не видел никогда. Она никогда не позволяла ему видеть. Откинул с высокого лба рыжую челку и коснулся пальцами лишь недавно зажившего окончательно шрама. Нахмурился. Тихо выдохнул:

- Я не отдам тебя.

И уткнулся носом ей в шею.

Она закусила губы и отвернулась, почувствовав, как по щеке на подушку скатилась слеза.

Утром он проснулся один. Пошарил рукой по постели, не найдя ее, открыл глаза и вяло улыбнулся, понимая, что она сбежала. Но теперь у него было кое-что важное, чего не было еще накануне. Теперь он знал, что она любит его. И значит, все было не зря.

Закревский захлопнул книгу и некоторое время смотрел прямо перед собой. Лицо его не выражало никаких эмоций, кроме крайней озадаченности. Потом он негромко булькнул и спросил:

- Выпить есть чего?

Вересов молча достал стакан, виски и поставил перед Ярославом.

Тот еще некоторое время повтыкал на бутылку. Потом все-таки налил, но руку с напитком до рта так и не донес. Вместо этого удивленно промолвил:

- Вообще-то она меня там без жены оставила почти!

- Почти не считается, - сказал Макс, налил себе и быстро выпил.

- Засчитано… Черт, Вересов! Будь Маринка мужиком, я бы ей точно морду набил!

- Она не мужик. Она молодая писательница с фантазией.

- Ты сам-то понимаешь, что она вычудила, а?

- Понимаю… Ты там Нику успокой… как-нибудь.

- Как-нибудь, - Закревский поднялся из-за стола. – Книжку-то с собой дашь? Хоть узнать, чем закончилось…

- Забирай, - махнул рукой Макс.

- Тогда бывай… удачи… а то вдруг она и про вас напишет.

- Да иди ты! – слабо огрызнулся Вересов и проводил Ярослава.

Медленно поднялся по лестнице и ввалился в спальню.

Мара лежала на постели, глядя в потолок. И на появление мужа отреагировала только тем, что протянула в его сторону руку.

Он присел на кровать, взял ее ладонь в свою и устало сказал:

- Я не спрашиваю, зачем ты все это выпустила. Но, черт, Мара, нафига ты позвонила Славке?

Она слабо всхлипнула и несчастным голосом прошептала:

- Я хотела извиниться. Ника трубку не берет… Я не знала, что он не знает!

- Теперь знает.

- Теперь знает, - повторила Мара. – Тираж хорошо расходится. Мозгунова злобствует. А я на этом все. В школу вернусь, наверное.

- Не городи чепухи. Ложись спать.

- Прости… Тебе это все тоже уже надоело и неприятно…

- Дело не в этом. Но однажды ты уже сделала, не подумав – написала… это. Зачем повторяться?

Она по-детски искривила губы – время шло, а эта привычка у нее все еще оставалась. Притянула его руку к лицу, прижалась щекой к ладони и тихо сказала:

- Люди иногда наступают на грабли по нескольку раз.

- Когда-нибудь обязательно надо остановиться.

- Ты намекаешь на то, что когда от эффекта грабель у меня вырастет шишка, я тебе разонравлюсь?

- Я намекаю на то, что тебе надо спать. Что предпочитаешь на сон грядущий?

- Тебя. И не только на сон, - вдруг усмехнулась Мара.

- Тогда двигайся! – хохотнул Макс и завалился рядом.

Глава 6

Не звонить Митрофанушке.

Мантра этой недели.

Ни в коем случае не звонить Митрофанушке.

Кирилл не был склонен к подобной ерунде. Мантры, чакры, сансара и всякий там фэншуй – хрень исключительно бабская. Но в голове настойчиво крутилась кошмарная до жути мысль: позвонить и потребовать объяснений. Что, если вдуматься, было бы той еще глупостью. Главным образом потому, что он сам не понимал, зачем ему это нужно.