Между прочим (СИ) - Столыпин Валерий Олегович

— Он… утку целиком схомячил, в салате ковырялся. Нахваливал. Потом кофе попросил.

— Силушку богатырскую наедал. Понимаю. Ну-у! Это всё прелюдия, присказка, так сказать. Сказку давай. Сама сказала — было. Что именно, как?

— Выпил. Три чашки. Взял за руку, в глаза смотрел. Долго-долго.

— Дальше, дальше, что? Наверняка до утра куролесили? Кровать-то целая? Предохранялась, тест сделала?

— Сказал, что ещё придёт. Хозяйка, мол, я хорошая. Как мамка готовлю, даже лучше. В щёку чмокнул. И ушёл.

— Да ладно! И всё?

— Нет. Ватрушку попросил с собой завернуть. Сказал, что я клёвая.

В миниатюре использованы стихи Алексея Порошина https://stihi.ru/avtor/alien2000

Это была она — Ева

— Ты меня любишь, Ева, — прошёптал, едва отдышавшись, Антон, лаская с особенным, ненасытным наслаждением вздымающиеся холмики грудей самой желанной женщины-сказки.

Он готов был на решительный шаг, но не знал, как начать диалог: тяготила двойная жизнь и статус Евы, потрясающе страстной, непостижимо привлекательной, пусть и непредсказуемо дерзкой женщины как любовницы. Мечта быть только с ней будоражила воображение.

Антона тяготила случайность интимных встреч, инициатором которых выступала исключительно Ева. Она имела творческую профессию, связанную с графическими иллюстрациями, обожала рисовать, на что усердно тратила практически всё время.

Уговаривать женщину встретиться, когда её фантазии находились в творческом поиске, было занятием безнадёжным. На телефонные звонки Ева не отвечала, случайные встречи жёстко завершала за несколько минут, — у меня вдохновение, Антошечка. Не сегодня, не сейчас. Соскучусь — позову.

Любимая разрешала довезти на машине до дома, звучно чмокала в губы и стремительно скрывалась за дверью. Инициативные попытки пресекала суровым взглядом. Настаивать бесполезно, чревато размолвкой.

Антон нуждался в свиданиях с Евой, болел ей, потому не перечил.

К Марине, с которой прожил одиннадцать лет, испытывал лишь чувство благодарности за то, что родила дочку и сына, что старался тщательно скрывать: не забывал нашёптывать приятные нежности, да и интимной практики не избегал. В постели они неплохо ладили.

Быть одновременно мужем и любовником, изображать страсть, когда мысленно сливаешься с другой женщиной, ох как непросто

— Зачем тебе это… любовь-морковь и прочие несуразности? Интересуешься рейтингом мужской неотразимости? Я не конкурентка твоей Марине. Тебя нет, понимаешь, нет в моей жизни. Вот это всё, — женщина рывком вскочила с постели, зажгла верхний свет, — всего лишь лекарство. Физиология, не более того. Одевайся и проваливай.

— Что-то не так? Мне казалось…

— Сам процесс мне нравится, не отрицаю. Чтобы не задеть нежное мужское эго, скажу честно — как солист ты на высоте. Но это ничего не значит. Если хочешь, могу доказать, что сила страсти — коллективное творчество. Лягу как бревно, буду ковырять в носу и смотреть в потолок. Могу поспорить — у тебя ничего не получится.

— Зачем ты так? Я спросил про любовь, только и всего. Для меня это важно.

— Я не нуждаюсь, слышишь, в увлечениях, в чувствах: не азартна. У меня всё это было. Было! Финал не понравился. Что… что ты ещё хочешь услышать?

— Всё… что захочешь рассказать сама.

— Что хотела и могла — ты уже знаешь. Всё прочее — слишком интимно, чтобы открыться первому встречному. Не тяни время — уходи.

— Можешь объяснить — почему бесишься?

— Ага, шлангом прикидываешься, святую простоту изображаешь! Любовь и интимная гимнастика — не одно и то же. Я не эротоманка, но и не жертва романтического целомудрия. Да, сироп из оргазмов на взбитых сливках любовного экстаза приемлю в качестве единственного способа выплеснуть эмоциональное напряжение. Лекарство, но не наркотик. Искусство — вот моё единственное увлечение. Разве не предупреждала, чтобы не рассчитывал ни на что серьёзное?

— Это было давно… в другой жизни. Мы почти год вместе. Неужели я тебе не дорог? Пришло время поговорить серьёзно.

— Ты ещё здесь, герой-любовник? Мы никогда не были и не будем вместе. Считай, что я тебя использовала. Как инструмент удовлетворения физиологической потребности, не более того. Прощай. Да, Жилин, будь ласков, сотри с моей территории отпечатки присутствия: всё, что не заберёшь — завтра окажется на помойке. Коли ты загрузил в мозг программу, цель которой выбор между мной и семьёй, значит, всерьёз рассматриваешь варианты. Повторюсь — тебя в моей жизни нет. Я для тебя фантом. Выкинь из головы блажь, возвращайся в семью и живи счастливо. Я уже любила. Но не тебя, Жилин, не тебя. До сих пор не могу отойти от мучительной ломки. Довольно с меня трогательных лирических диалогов, цена которым в базарный день три копейки. Не устраивает формат дискотеки — вали с пляжа. Нечего нюни распускать.

— Давай обсудим. Ты никогда не была настолько воинственной. Я хочу жить с тобой. Вместе просыпаться, вместе решать общие проблемы, слышать твоё дыхание.

— Лишнее. Мне не нужен компаньон, который день и ночь будет ковырять тело и душу. Достаточно пары витаминок в неделю, чтобы поддержать здоровье. Абонементами и контрамарками не торгую.

— Любой человек строит планы, думает о будущем. Я хочу связать жизнь с тобой.

— Напрасно стараешься! Утомил, Жилин! Где построил фундамент, там и стены возводи. Не смешивай добропорядочную жизнь с грязными танцами. Греби в сторону пристани. Детей воспитывай. Жену люби.

— Тогда зачем это всё?

— Вот и я спрашиваю — зачем? Для здоровья — не иначе. Исполнил социальный долг, спас даму от критического недотраха — низкий тебе поклон от всего женского населения. Или плюшками желаешь благодарность получить? Топай, жена заждалась. Долгие проводы — лишние слёзы.

У Антона кружилась голова, словно отходил от тяжёлого наркоза. Не ожидал он такой атаки, не был готов к активному сопротивлению. В его представлении каждая женщина жила мечтой о браке.

Дома жена собирала чемоданы.

Видно день такой: возбуждение, агрессивное неприятие и прочие предвестники грозовых разрядов витали в воздухе.

— Поскучай тут без нас, Жилин, определись. Устала я. Ты со мной или как?

— Ещё одна революционерка! Сговорились что ли!

— Что ты сказал?

— Какого чёрта! Закопайте меня, что ли! Скажи Маринка, если сдохну, вот прямо сейчас, только честно — скучать, слёзы лить будешь?

— Себя пожалел? Ну-ну! Тебе не приходило в голову, что я давно всё про твои похождения знаю, что тоже страдаю? Терпела, ждала, надеялась, что одумаешься. Напрасно!

— Чего именно знаешь?

— Про то, что ты бабник, предатель, про Еву твою, гадину порочную…

— Вот как! Дальше что?

— Я и говорю — что дальше? Думай, решай.

— Никто мне не нужен. Слышишь — никто! Эта девочка так — несерьёзно. Невинная шалость. Разве предосудительно восхищаться совершенством?

Антон выдержал пристальный взгляд жены, — мы-то с тобой в тираж выходим, не на чего, так сказать, приятно посмотреть. Бывшие в употреблении. Вот!

Врал, паршивец: Марина в свои тридцать пять выглядела весьма привлекательной: чернобровая сероглазая смугляночка с точёным станом не одного его вдохновляла на сантименты. Антон, если честно, прямо сейчас с удовольствием отнёс бы её на супружеское ложе, чтобы снять стресс, если бы не эта нелепая разборка.

Он любил жену. Но совсем не так, как Еву, в которой обитало нечто, отчего напрочь сносило крышу.

Антон потерялся. Он одновременно был там, с любимой, и здесь, в семье.

“Нужно помириться” — вертелось в голове, что касалось обеих женщин, но Евы куда больше. Марина никуда не денется, будет цепляться до конца, тогда как у другой полно решимости расстаться.

Таких волевых, самоуверенных женщин он никогда прежде не встречал. На её воинственность и упрямство Антон натыкался не единожды. Сам от себя не ожидал, что готов терпеть и уступать, понять никак не мог — чем эта пигалица приворожила, как умудрялась накалять до предела атмосферу непредсказуемых встреч.