Девушка из Дубровника - Жилло Анна

— Еще у аварийного выхода. Ну, ноги вытянуть можно.

— И сидишь там как идиот — с телефоном в руках и бутылкой воды под задницей. Нет уж, спасибо. Хорошо, а дальше?

— Дальше я тебя увидела, когда снимала с карточки деньги в аэропорту. Ты таращился по сторонам и звонил по телефону. И я так злорадно подумала: ага, не встретили тебя. А еще — что ты вполне ничего так. В моем вкусе.

— Ну вот! — обрадовался Глеб. — Хотя бы с третьего. Уже кое-что. Хочешь честно? Бранов звонок мне всю филармонию испортил. Я-то думал, что к концу Дубровника ты уже будешь готова меня сожрать…

— Слушай, ну самоуверенности тебе, конечно, не занимать, — восхитилась я. — И в постель-то ты меня уложил бы в первую же ночь, и в Дубровнике я к концу дня должна была тебя сама изнасиловать.

— Ага, я такой, — согласился он. — А что, скажешь, нет? Не смог бы? Ник, ну ладно тебе, не прикидывайся девочкой. Мы уже выяснили, что нет ничего ужасного в том, что двое взрослых людей друг другу понравились и вот прямо тут же друг друга захотели. Конечно, с точки зрения коллективной морали, это глубоко безнравственно, но согласись, просто… — он пощелкал пальцами, подбирая нужное слово, — не знаю, мне только какая-то нецензурщина на ум идет. В общем, согласись, что это было здорово. Да, так вот, короче, подумал, что мы к концу дня в Дубровнике плавно перейдем на ты. Потом за ручку возьму, отвезу тебя в твою дырищу и в щечку на прощание поцелую. Скромненько так. Чтобы заинтриговать — что за фигня такая творится. Разрыв шаблона. А вот уже на следующий день повезу тебя куда-нибудь на дикий пляж. Ты же сказала, что везде котики, невозможно загорать нормально. И уж там-то…

— Да ты просто Наполеон — такие планы! Мастер художественного съема, чего уж там, — ядовито заметила я.

— Обычно мне некогда этим заниматься, — отмахнулся Глеб. — Тем более, получилось, что пришлось срочно сливаться на полуслове. И потом как-то так вышло, что промухал удобный момент, когда можно было форсировать события. И вот сидим мы на яхте, а я чувствую себя кромешным идиотом, потому что сам себя перехитрил и перемудрил. Казалось бы, в чем проблема — сказать: «Ника, давайте, может, на ты перейдем?», ну а дальше — как пойдет. А вот фиг. Потому что все надо делать вовремя.

— Да-да. А я не могу понять, в чем прикол. Не представляешь, чего только не передумала.

— Ну почему же не представляю? Что я гомик, импотент или просто сволочь. Или и первое, и второе, и компот, и можно без хлеба. Привез девушку в безлюдное место, называю ее на вы и держусь на пионерском расстоянии. Картина маслом. Ладно, думаю, будем вино пить — брудершафт типа, поцелуемся… Пошло, конечно, но уж как-нибудь. Кто мог подумать, что еж подвернется.

— Вот-вот, — кивнула я, — я так и подумала: «слава ежу».

— Кстати, как нога?

— Да, вроде, ничего, — с удивлением прислушалась я к своим ощущениям. — Дергает, но терпимо. Говорят, оргазм — сильное обезболивающее.

— Особенно если их было несколько, — пробормотал Глеб как будто себе под нос и ловко увернулся, когда я попыталась пихнуть его коленом в бедро.

— Но вообще это было сильно, — призналась я. — Сама процедура. Не говоря уже о позе. Вот тогда я окончательно поняла, что мне ничего не светит. Такой облом…

— Ты серьезно? — Глеб удивленно приподнял брови. — Нет, я понимаю, на некоторых боль действует очень даже возбуждающе. Парадоксальная реакция. Но я-то не садист. Ну да, у меня в объятьях красивая женщина, почти обнаженная. Просто с ума сойти можно. Но я должен причинить ей боль. Неважно, что для ее же пользы. По-твоему, это должно возбуждать? И потом я хорошо умею держать себя в руках. В отличие от некоторых. Ника, тебе никто не говорил, что у тебя все на лице написано?

Чтобы он не прочитал того, что было написано у меня на лице, я быстро повернулась на живот и уткнулась носом в подстилку. Вот стыдоба-то. Или… все-таки нет? Как он сказал? Ничего нет ужасного, что двое взрослых людей друг другу понравились и друг друга сразу захотели? Может быть, это только мне кажется, что демонстрировать фактически незнакомому мужчине подобные вещи унизительно и неприлично?

— Рельсы, рельсы, шпалы, шпалы, ехал поезд запоздалый, — Глеб провел по моей спине две длинные вертикальные черты, несколько коротких горизонтальных и с силой провел ладонью по позвоночнику.

— Из Варшавы, — поправила я. — Поезд ехал — из Варшавы.

Мы немного поспорили насчет поезда, а потом Глеб продолжил. Из последнего вагона вдруг просыпалась пшеница. Пришел слон — потоптал. Пришел ворон — поклевал. Дальше мы так и не вспомнили, поэтому все закончилось совсем не по-детски. Интересно, почему, когда смотришь подобное на экране — это порно, а когда занимаешься этим… в общем, как Глеб сказал, это здорово? Настолько, что я вцепилась ногтями и зубами в подстилку — лишь бы не верещать по-кошачьи.

Подсунув ладони под живот, Глеб перекатил меня на спину — как краба.

— Ника, давай договоримся, — сказал он, глядя на меня сверху вниз. — Мы здесь одни. Пожалуйста, не изображай викторианскую барышню. И не дери когтями подстилку, она еще пригодится. Если тебе что-то не нравится или неприятно, говори прямо, без стеснений, — он лег рядом, закинув ногу поверх моих, и добавил: — А если хочется орать или визжать — ори или визжи. Делай, что хочешь, только спину мне не царапай, ладно?

Глава 15

Я молча кивнула и запрокинула голову, глядя в небо сквозь сосновые ветки. Длинные иглы дрожали на ветру и были похожи на зеленый мех. Солнечный свет падал сквозь них, рисуя на наших телах живые узоры из темных и золотистых пятен.

— А дорожка песочная от листвы разузорена, — пробормотала я себе под нос, обводя пальцем одно из них на животе Глеба. — Словно…

— А ты видела фото паука в увеличении? — перебил он, улыбаясь. — У него действительно меховые лапы. Что ты на меня так смотришь? Я был книжным мальчиком и уж, конечно, читал Северянина. «Словно лапы паучные, словно мех ягуаровый»… Лапы паучные! Обожаю! И сколько лет ты была замужем? — спросил он совершенно неожиданно, без всякого перехода.

— Почти десять, — не сразу ответила я.

— Прилично. А дети?

— Нет.

Это прозвучало чуть более резко, чем мне хотелось, и Глеб на какое-то время замолчал. Я бы вообще предпочла не говорить на эту тему, тем более сейчас. Но, похоже, его это сильно интересовало, потому что после паузы он к ней вернулся:

— А почему развелась, если не секрет?

Секрет, хотелось сказать мне. Очень большой секрет. Ты вот мне вывалил тайны своих родителей, но почему-то ни слова не сказал о своей собственной семье. Впрочем, положа руку на сердце, действительно ли я хотела об этом услышать? Пожалуй, не очень. Несказанного, вроде бы, и нет. Одно дело просто знать, что семья есть, и совсем другое — узнавать о ней какие-то подробности. Вряд ли мне было бы приятно услышать, как зовут его жену, как она выглядит, сколько лет его детям. Все это где-то там, далеко. За пределами того сказочного безвременья, которое очень скоро кончится.

— Ничего особенного, — сказала я, чуть сдвинувшись и оказавшись нос к носу с семарглом на его плече. — Застукала с бабой. В постели. Пошло и банально.

— Понятно…

И тут меня словно прорвало. Я вдруг начала рассказывать Глебу то, в чем даже себе толком боялась признаться. Как он сказал? Случайные попутчики в поезде? Ну, что ж, может быть, и так.

— На самом деле это был просто повод. Такой волшебный пендель. Чтобы выйти наконец в ту дверь, которую раньше даже приоткрыть не хватало храбрости. Если бы не это, я бы и не решилась.

— Все было так плохо? — он приподнялся на локте и посмотрел на меня.

— Первые три года — совсем даже неплохо. Ну, кроме всяких мелочей, — я вспомнила истерики Андрея, когда он ждал меня вечерами, его тупую, беспричинную ревность. — А потом со мной случился… несчастный случай.

Тошнотворный ужас, когда руки ловят пустоту. Остановившееся время. Бесконечно долгое падение. Удар. Темнота…