Заклинатель снега - Дум Эрин

– Ладно, больше ничего не скажу, – сказал Трэвис через некоторое время. – Я не хотел тебя бесить. Но я все-таки не понимаю: ты не хочешь замечать или правда не видишь, как парни на нее смотрят? Например, вчера на вечеринке я еле спас ее от Нейта, и он был не единственный, кто спрашивал меня, как ее зовут.

– Нейт был в стельку, – заметил Мейсон, – и потом он пошел трахаться с первогодкой.

– Мы все набрались, но это ничего не меняет! – голос Трэвиса звучал рассерженно. – Черт, все понятно, она твоя кузина и к ней не подходи, но, Мейсон, ты ее видел?

Я стояла у стены и смотрела прямо перед собой. В повисшем молчании я угадывала презрение Мейсона ко мне. Ясно одно: что бы я ни делала, как бы себя ни вела, ничего не изменится. Я всегда буду натыкаться на презрительный колкий взгляд, говорящий: «Тебе здесь не место».

– Да. Я… ее видел.

Я заперлась в комнате и даже не вышла поужинать. Я пряталась в своем одиночестве, и мне на мгновение показалось, что я вернулась в то время, когда пряталась от недобрых людских слов в глубине леса. Оказывается, со времен моего детства ничего не изменилось.

Когда посреди ночи я спустилась на кухню чего-нибудь перекусить, в голове все еще звучали слова Мейсона. Слабое мерцание прорезало полумрак – в центре совершенно чистого стола лежал мой мобильный телефон.

«Но то, что ты запал на такую, просто треш».

– Айви?

Я вскинула голову и часто заморгала. Профессор Брингли смотрел на меня, нахмурившись.

– Что ты рисуешь? Это не та тема, которую я тебе дал.

Я посмотрела на манекен, положив дощечку с темперой на колени.

– Я умею рисовать человеческое тело, – пробормотала я, спрашивая себя, сильно ли я провинилась перед преподавателем, если рисую что-то совершенно другое.

– Я в этом не сомневаюсь, – начал он, с некоторым изумлением глядя на мой ватман, где было полно сердец, но не пухлых и округлых, какие рисуют на открытках, а настоящих сердец – с клапанами, предсердиями и желудочками. –  Но мне хочется посмотреть, как ты рисуешь человеческое тело. Приступай, – подбодрил меня он, садясь на соседний табурет, возле которого на мольберте стоял большой блок бумаги.

Профессор Брингли открыл передо мной чистый лист.

Я взяла карандаш и неуверенно подошла к мольберту, затем начала рисовать эскиз.

– Захват карандаша, – тут же остановил он меня, – неправильный.

Я повернулась к нему, моя рука застыла в воздухе.

– Да?

– Вот так и появляются мозоли, – спокойно объяснил он, взяв меня за запястье. – Ты слишком сильно нажимаешь на средний палец. Делая набросок, не следует так держать карандаш. Прежде всего нужно учиться двигать рукой на большие расстояния. Видишь, ей не хватает размашистости? – Он повел моей рукой, показывая, до какого места на листе она могла бы дотянуться. – Не стоит делать упор на средний палец и на запястье.

Брингли забрал у меня карандаш и зажал его в пальцах.

– Попробуй захватить таким образом, подальше от кончика, – сказал он и вернул карандаш.

– Плохо получается, – пробормотала я, оставляя на бумаге неровные линии.

– Рука должна привыкнуть. Для прорисовки деталей или небольших набросков так держать карандаш можно. Но с большими рисунками тебе будет трудновато. Подожди-ка… – Он подошел к своему столу и взял металлическую коробочку. – Попробуй каким-нибудь из этих.

Я выбрала черный мелок, примерилась кончиком к бумаге и начала рисовать.

– Ну вот! – сказал Брингли, подойдя чуть позже и наклоняясь к мольберту. – Линия ложится намного легче. Замечаешь, как ты держишь пастель? Точно так же надо держать карандаш. Постепенно ты привыкнешь и увидишь, что работа пойдет гораздо быстрее.

Я взглянула на него с сомнением, и он широко улыбнулся.

Брингли не был похож на преподавателя. Он больше походил на молодого холостяка, мечту матерей-одиночек, или на какого-нибудь ведущего телемагазина, объявляющего скидки, которые нельзя упустить. Он как будто разыгрывал перед нами роль преподавателя, а внутри ощущал себя кем-то другим… Может, художником? Так мне казалось.

– Я вижу в тебе будущего пейзажиста. – Брингли с любопытством смотрел на мой рисунок. – О чем ты думала?

Я посмотрела на все эти сердца с клапанами. Сердца из плоти, сердца, которые бьются, чувствуют, сердца безо льда.

– Ни о чем, – пробормотала я.

Когда в конце урока я собрала рюкзак и вышла из класса, Брингли окликнул меня и напомнил о необходимости практиковаться с карандашом.

В корпусе «В» велись факультативные курсы и дневные кружки, поэтому в коридорах было тихо и спокойно – к моей радости.

А снаружи меня опять ждал хаос: хождение школьников туда-сюда, кто-то сбивался в группки, чтобы поболтать, кто-то раздавал рекламные листовки.

Я почти добралась до ворот, когда передо мной возникла девушка.

– Привет-привет! – проверещала она. – Ты не спешишь? Могу украсть у тебя пять минут?

Я даже не успела рта открыть, а она уже сунула мне под нос флаер.

– Почему бы тебе не раскрыть твои актерские способности? – спросила она, как будто произносила рекламный слоган. – Запишись в театральный кружок!

Я тупо смотрела на листочек. Она шутит? Актерские способности? У меня?! Она мое лицо видела?

– Меня не интересуют кружки, – в конце концов буркнула я, обогнула ее и пошла своей дорогой.

Однако девушка снова преградила мне путь.

– Сначала все так говорят, потому что не знают, как это интересно!

Она посмотрела на меня сияющими глазами и попыталась схватить за руку, но я не далась.

– Театральное искусство проникает внутрь тебя! Становится частью тебя!

– «Быть или не быть?» – пропел мне в ухо кто-то с другого бока.

Я вознамерилась вырваться из ловушки, но, сама не зная как, оказалась у столика, на котором лежал листок с именами записавшихся в кружок.

– Представь, – пробормотал парень, приобнимая меня за плечи, – только ты, сцена и прожекторы – и ничего больше!

Свободной рукой он нарисовал в воздухе полукруг, а меня в этот момент волновала вторая его рука, лежащая у меня на плече.

– А, ну и еще слава, конечно! – добавил парень.

– И зрители, – процедила я сквозь зубы, стряхивая его руку с плеча.

Парень засмеялся и снова обнял меня.

– Ну это само собой, куда без них. Разве я тебя еще не убедил?

– Нет.

– Тогда тебе стоит прийти и увидеть все своими глазами. Приводить в кружок посторонних запрещено правилами, но знаешь… я могу сделать исключение. Держу пари, когда ты увидишь, как мы репетируем…

– Прошу прощения, – прервал его голос, – но нам надо идти.

Я оглянулась. В шаге от нас с растрепанными волосами залитый солнцем стоял Мейсон и строго смотрел на парня. В руке он держал ключи от машины, вокруг губ сложились хмурые складки.

Я часто заморгала, глядя на него, и только потом поняла, что на моих плечах больше нет чужой руки. Парень из театрального кружка исчез. Оглянувшись, я увидела его за столиком в надвинутой на лоб кепке, сосредоточенно перебирающего флаеры.

– Пошли, – приказным тоном сказал Мейсон, потянув меня за лямку рюкзака.

У ворот стоял его темно-серый «Форд Мустанг». Что ни говори, а машина у него была красивая, современная, с плавными линиями. После уроков возле нее обычно кучковались его друзья-приятели, а сам Мейсон чуть ли не лежал на капоте с довольной улыбочкой. Нахальный тип.

– Тормозни на секунду, – процедила я, упершись пятками в землю, – я с тобой не пойду.

Он думал, что может прийти и забрать меня, как посылку? Этот момент меня сильно беспокоил.

– Эй! – запротестовала я и дернула на себя рюкзак.

Мейсон остановился и раздраженно посмотрел на меня.

– Слушай, не устраивай цирк, – сказал он с неприязнью, которая меня до смерти раздражала.

– Я не подчиняюсь твоим приказам!

Я угрюмо смотрела на него из-под бровей, и на мгновение мне вспомнились слова Трэвиса. Не об этом ли моем пронзительном, жгучем взгляде он вчера говорил?