Тренер Култи - Запата Мариана

Солнце палило над головой, лодыжка практически не беспокоила, и в целом все прошло хорошо. Только каждый раз, когда я оглядывалась на папу, тот пялился на Култи, как какой-то маньяк. Он совершенно не разбирался в мужчинах, но это не мешало его любить.

Не будем вспоминать, что много лет назад я была точно такой же.

Дав нам время остыть и размяться, сотрудники мужской части клуба, – наша команда принадлежала тем же организаторам, – вывели зрителей с трибун на поле. Я не видела семью больше месяца и очень по ней соскучилась. Папа, едва оказавшись внизу, тут же заозирался, выглядывая главную любовь своей жизни. Уж точно не меня, ха.

– Ма. – Я подала руку маме, и та, быстро оглядев мою потную футболку, скорчилась, но все равно меня обняла.

– Mija, – сказала она, крепко сжимая меня в объятиях.

Отпустив ее, я схватила сестру за козырек шляпы и подтащила к себе, не обращая внимания на ее визги.

– Не надо, Сэл! Ты вся мокрая! Сэл, я серьезно. Сэл! Да блин!

Знала ли я, что она не любит потных объятий? О да. Волновало ли это меня? О нет. Я еще не забыла, как в последнюю встречу она назвала меня овцой, даже если сейчас она делала вид, что ничего подобного не было. Я прижала ее к себе только крепче, а Сеси заколотила меня по спине.

– Hija de tu madre [7], попридержи язык, – сказала ей мама, но сестра оставила ее слова без внимания.

– Я скучала, Сеси, – сказала я, осыпая сестренку поцелуями, от которых та уворачивалась и ныла, что я размажу ей макияж.

Ничего, ей семнадцать, переживет. Мы примерно одного роста, со светло-карими глазами и каштановыми волосами, как у нашей аргентинской бабушки, хотя у меня они немного светлее. Но на этом сходство заканчивалось. Физически я весила килограммов на десять больше, а по характеру мы были полными противоположностями. К пятнадцати она уже вовсю щеголяла на каблуках, а я считала спортивный топик пиком моды, и это только верхушка айсберга. Но я любила ее до смерти, даже когда она ныла и жаловалась… а иногда и немного грубила.

Наконец отпустив ее, я посмотрела на папу и фыркнула: он стоял к нам спиной и до сих пор озирался.

– Эй, пап? Обними меня, пока он тебе руку не пожал, а то ты ее после этого никогда мыть не будешь.

Вздрогнув от неожиданности, он обернулся и широко улыбнулся. Сколько себя помню, у него всегда были редеющие волосы, легкая щетина и яркие зеленые глаза, унаследованные от испанской бабушки.

– Я искал тебя!

– Да-да, ври больше, – рассмеялась я. Мы обнялись, и тут же он начал комментировать мои «ножницы», которые я практиковала на тренировке. «Ножницами» называли удар через себя в падении – надо прыгнуть и пнуть мяч так, чтобы он пролетел над головой или улетел в сторону, в зависимости от ситуации.

– Я так тобой горжусь, – сказал он, так и не выпустив меня из объятий. – Ты с каждым разом играешь все лучше и лучше.

– Мне кажется, у тебя просто зрение портится.

Он помотал головой и все-таки отстранился, положив руки мне на плечи. Он был не особо высоким мужчиной – метр семьдесят пять, если верить его правам, но на вид не больше метра семидесяти.

– Alomejor [8].

По ноге вдруг постучали; опустив взгляд, я увидела двух малышей: мальчика и девочку, держащих в руках мои прошлогодние снимки.

Немного поговорив с ними, я подписала фотографии, потом сфотографировалась по просьбе их мамы, и тут же ко мне подошли еще три семьи. В основном мамы с дочерями, и в перерывах между фотографиями я обязательно находила время пообщаться с ними и пообниматься, ведь это самая дешевая и эффективная валюта в мире. Да, я ненавидела интервью, потому что нервничала и не знала, как вести себя с прессой. Но эти незнакомые люди приносили мне только радость, особенно когда получалось осчастливить ребенка. Родители успели куда-то уйти, но я за них не волновалась: они знали, как проходят подобные тренировки.

Где-то полчаса спустя, подписав мяч какой-то относительно взрослой девочке и заверив ее, что идти в профессиональный футбол никогда не поздно, я огляделась в поисках родного семейства. Родители нашлись у ворот, которые мы использовали во время тренировок: они разговаривали с Гарднером и Грейс, нашим капитаном. Они знали друг друга и на протяжении многих лет неоднократно виделись.

Добравшись до этой компании, я приобняла папу за плечи и улыбнулась. Он улыбнулся в ответ, но мрачно и с едва заметной грустью, которую явно пытался скрыть. Я тут же насторожилась.

– Que tienes? [9] – шепнула я.

– Estoy bien [10], – прошептал он, целуя меня в щеку. Но он не походил на человека, у которого все хорошо. – Тренер как раз говорил, как хорошо вы сыгрались.

Я внимательно вгляделась в его лицо, отмечая извечный загар и возрастные морщинки – результат многих лет работы под солнцем, иногда в шляпе, иногда без. Я видела, что он расстроен, просто упрямится и не хочет говорить, в конце концов, я сама точно такая же. Но я не собиралась давить на него. Кашлянув, я попыталась перехватить взгляд мамы, но ту явно ничего не тревожило.

– Очень на это надеюсь. Мне тоже так кажется, согласись, Грейс?

Наш капитан, которой в этом году исполнялось тридцать пять, радостно улыбнулась. Полная противоположность злости, которая была написана на ее лице после общения с Култи.

– Определенно.

Как только Гарднер с Грейс отошли, оставив нас с родителями наедине – Сеси зачем-то убежала болтать с Харлоу, – я ткнула папу локтем и спросила:

– Ну правда, что случилось?

Тот, разумеется, помотал головой.

– Да все хорошо, Сэл. Что с тобой такое?

Как и все Касильясы, он отлично умел переводить стрелки.

– Серьезно, в чем дело? – не сдалась я, потому что настойчивость тоже у нашей семьи в крови.

– Nada [11].

Ну что он за человек. Так и хотелось хорошенько его встряхнуть.

– Расскажешь потом? Пожалуйста!

Похлопав меня по макушке, он снова помотал головой.

– Все хорошо. Я рад тебя видеть и рад, что через пару недель мы увидим открытие сезона.

Он врал напропалую, но спорить с ним сейчас бесполезно, и я это понимала.

Несколько минут спустя родители ушли, попрощавшись до вечера. Мама с Сеси хотели пройтись по магазинам, раз подвернулась такая возможность, и мы договорились встретиться после моей работы. Фанаты постепенно начинали расходиться, но кое-где пока попадались; игроки тоже бродили по полю, собирая вещи. Я как раз пила воду, когда ко мне подошла Харлоу. Вид у нее, как и у папы, был мрачным. Так, это уже слишком.

– Да что такое? – спросила я, засунув бутылку под мышку.

По ее скулам заходили желваки.

– Я ничего не сказала, решила, что ты предпочтешь разобраться с ним лично.

– С кем? – заморгала я.

Харлоу заложила руки за спину. Было видно, что она изо всех сил сдерживает раздражение.

– Мистер Касильяс тебе ничего не сказал?

Я подозрительно прищурилась.

– Нет. На тему?

Она кашлянула – еще один признак злости, но в ее случае это мало о чем говорило. Она славилась взрывным характером и не отличалась терпением.

– По-моему, он подошел к сама-знаешь-кому и попросил автограф. – Она еще раз прочистила горло. – Не знаю, что там случилось, Сэлли. Но твой папа уходил так, будто ему по яйцам врезали.

«Спокойствие, Сэл. Только спокойствие».

Я глубоко вздохнула.

– Хочешь сказать… – Мне приходилось произносить по слову в минуту, чтобы от напряжения в глазах не полопались капилляры. – Он нагрубил папе?

Моему папе?

– Кажется, да, – ответила она медленно. – Ни разу не видела твоего отца настолько расстроенным. Он к нему шел чуть ли не с сердечками в глазах, а уходил…

«С-п-о-к-о-й-с-т-в-и-е. Не нервничай. Досчитай до десяти».