Беспринципная (СИ) - Резник Юлия

— Может, и лучше. Я, между прочим, тоже не железный.

— Бедный мой. Совсем ты со мной измучился…

— Да нормально все! Не выдумывай.

— Что нормально? Жить не с женщиной, а с ходячим списком симптомов и противопоказаний?

Ануш отворачивается к окну, как будто разговор исчерпан. Я же сижу, в бессилии сжимая руки. Вот никогда мы раньше с ней не ругались, а теперь хочется! Отругать ее, наорать… Не знаю! Потому что нельзя же так… Надо ей объяснить. Дать понять, что она не в тягость, повторить это, если нужно, в сто пятый раз, но мой план временно откладывается шумом подъехавшей к дому машины.

— Седка вернулась.

Хлопают двери. Слышится девичий заливистый щебет. Эти двое не умеют существовать тихо. Всё у них — вслух, напоказ… Вихрь звуков, жестов, эмоций, необузданная энергия… Я же чувствую себя дряхлым столетним стариком.

— Да ну глупость это, — спорит о чем-то с подругой Зоя. — Тете Ануш сейчас совсем не до моих нарядов.

— Еще как до них! Все хочу увидеть, — неожиданно звонко кричит Ануш, видно, чтобы развеять девичьи сомнения.

— Ну, я вас оставлю, — ворчу я.

Ануш смеется:

— Иди-иди. Поешь, там долма вчерашняя.

Она знает, что эта вся девчачья мутотень вгоняет меня в уныние. Помню, когда мы узнали, что Ануш беременна девочкой, я порядком расстроился, в чем сейчас стыдно признаться. Заскребла дурацкая, мимолетная мысль: «Не сын». Вот с сыном я точно знал, что буду делать, как воспитывать, чему учить, а с девчонкой… Это же какая-то другая планета! И ведь не ошибся. Со временем лишь укрепившись в той мысли. Другое дело, что когда Седка родилась — волосатенькая вся, как волчонок, крикливая, это все в момент перестало иметь значение. Я влюбился в нее просто намертво!

Сталкиваюсь с девчонками в коридоре. Зоя отводит глаза, поэтому все свое внимание я отдаю цветущей Седе. Выглядит дочь отлично. Глаза светятся, щечки разрумянились. Выходит, права была ее подружка, совсем она тут закисла.

— Как съездили? Повеселились?

— Супер, пап! Спасибо, что дал нам дядю Васю! Смотри, сколько у нас пакетов… Куда с ними в автобус?!

Опускаю взгляд. Пакетов, и правда, много. Кажется, я догадываюсь, кто стал спонсором этого аттракциона. Сощуриваюсь, сверля глазами Зою.

— Жаль, к врачу не удалось попасть, — откашливается она. — Запись аж через две недели. Самой тарахтеть придется.

Говорю же — чудо, а не девочка. Вмиг просекла, о чем я подумал, и поспешила заверить, что на врача она деньги все же оставила.

— Может, с Седой опять скооперируетесь. Ты же не все купила? — обращаюсь к дочери.

— Не все! Нам еще списки не выдали, так что еще смотаемся… Ну, мы пойдем, пап.

Седка утягивает за собой несопротивляющуюся подругу. Гляжу им вслед. Взгляд невольно цепляется за красивые тонкие ноги Зойки. Она вся такая изящная, что непонятно, как выдержала все, что я с ней творил.

Открываю холодильник и сую в него голову. Остынь, придурок! Аппетит пропадает. Достаю бутылку минералки и прямо из горла опустошаю наполовину. Зубы сводит от холода. Трогаю языком клык. Иду к себе, чтобы переодеться. Но меня окликает Седка:

— Пап! Пап… Погоди.

— Что такое?

— Скажи свое мужское мнение!

Нахмурившись, распахиваю дверь, не представляя, по какому поводу им вдруг оно понадобилось.

— Ну?! — подпрыгивает от нетерпения дочь. — Скажи же, что ей идет?!

Перевожу взгляд на Зою. Та стоит в новеньком костюме, смущенно переминаясь с одной ноги на другую.

— Угу. Идет. Да.

— Ну, вот! — торжествующе хлопает в ладоши Седка. — А ты сомневаешься!

— Красавица, — кивает Ануш. — Все женихи твоими будут!

Зоя вспыхивает. Она вообще легко краснеет. Как эта особенность вяжется с ее развязным поведением, я не знаю. С виду ведь Зойка сама невинность. А внутри… Есть в ней червоточина, которую сама она будто в себе не чувствует. Она ведь реально не видит ничего плохого в том, что делает, понимаете? И пофиг ей, что лезет в штаны к взрослому мужику! И пофиг, что этот самый мужик — отец ее лучшей подруги. Мужик, женатый на женщине, которая ей как вторая мать! Она словно реально не видит никакого противоречия… Мне же от этого и тошно, и… страшно. Страшно, потому что всё это не отталкивает меня, как должно бы. Не вызывает отвращения. Скорее, даже наоборот, притягивает. Ловлю себя на том, что при её появлении внутри поднимается нехорошее волнение. Словно рядом не девчонка сопливая, а нечисть, которой я, взрослый мужик, не в силах противостоять.

Под шумок спешно ретируюсь. Допиваю большими жадными глотками воду из бутылки, надеясь погасить разгорающийся в душе пожар. Господи, когда все вышло из-под контроля? За что мне столько испытаний?! Столько искушения — за что? Нормально ведь жил. По совести. Никогда и никого не обижал. Не грешил особо. Да, для семьи старался, но ведь и другим давал… И заработать, и в целом. Жену любил. Никогда ей не изменял. Хотя возможностей для блядства было — мама не горюй. Кто только ни крутил передо мной жопой! И молоденькие работницы, и постарше. Да только отношения на стороне никогда меня не привлекали. Всё… Ну, или почти всё я мог получить дома. А тут я словно вирус подцепил, который, встроившись в мои клетки, изменил всё подчистую.

Бросаю пустую бутылку в мусорное ведро, крепко, до красноты растираю лицо, захожу в кабинет, на кой-то черт заперев за собой дверь. Опускаюсь в кресло, откидываюсь на спинку, зажав переносицу большим и указательным пальцами. Как тут тишину комнаты нарушает бульканье телефона. Гляжу на экран — сообщение от Зои. Сердце ухает в пятки, когда его открываю. Бьется, как у сопливого малолетки…

Эта бесстыжая присылает мне фотографию! Сделанную, блядь, в моем доме! В спальне моей жены. Фотографию, где она полуголая! Точнее, в новом, почти прозрачном белье. Ужасно пошлом и вызывающем.

Пока я пытаюсь понять, что чувствую — злость, стыд, вожделение, всё вместе — приходит второе сообщение.

«Решила, что будет правильно, если ты оценишь все мои покупки, раз уж их оплатил».

Я разом выпрямляюсь в кресле, прикусываю губу изнутри. Зубы сводит… От злости? От похоти? От бессилия? Что эта мелкая сучка себе позволяет?! Зачем выставляет все так, будто я в самом деле на это непотребство дал денег? Откуда у неё такая уверенность в себе? Такая непрошибаемая наглость… откуда?

Пишу в ответ: «Ты совсем с ума сошла?». Потом стираю. Пишу снова:

«Это уже перебор». Удаляю и это блеяние. Наверное, сейчас лучший способ — вообще никак не реагировать. И тогда ей надоест меня провоцировать. Да, так и сделаю…

Но какая же беспринципная сука, а?! Какая… же… красивая сука.

Глава 13

Зоя

Знала бы, что он после этого сообщения лишь сильнее отморозится — так не стала бы его слать! Теперь же мы практически с ним не видимся. Арман Вахтангович будто чувствует, когда я рядом. Он разгадывает все мои уловки и пресекает их на корню. Пропадает либо на ферме, либо батрачит в доме. А на меня — ноль внимания. Словно я вдруг стала невидимой.

От обиды в какой-то момент даже мелькает мысль — ну и хрен с ним! В городе мне не составит труда найти вариант получше. Бесит только, что он такой лицемер! Я же помню, как он на меня смотрел, как шептал то, о чем теперь, наверное, жалеет в горячке, как касался, словно не касаться было выше его сил! Мне хочется накричать на него. Швырнуть в него чем-нибудь, как-нибудь спровоцировать. Но что-то не дает. Может быть, запоздало проснувшаяся гордость? Если так — я ей совсем не рада. Какого черта она обо мне вспомнила?! Не в том я положении, чтобы вертеть носом.

Одно спасает — у меня полно дел перед переездом в город. Как и планировали, примерно через неделю мы начинаем ремонт. Забираем обои, краску, плёнку из пункта выдачи и, засучив рукава, принимаемся за работу. Специальным средством счищаем старые слои краски. На это уходит много сил, но результат того стоит. Оказывается, наше окно даже открывается. И если чуть-чуть поработать стамеской и подкрутить петли, а потом все зашпаклевать, оно еще сто лет прослужит. В целом, получается даже лучше, чем мы могли бы подумать. Только уж очень все затягивается! Уже и отпуск мой заканчивается, а ремонту ни конца ни края не видно.