Возраст третьей любви - Берсенева Анна

Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 79

– А чего это там ребята столпились? – заметил Годунов, едва они отошли на сто метров от больницы. – Глянь-ка, возле дома пятиэтажного?

«Все-то он видит! – с каким-то мальчишеским восхищением подумал Юра. – И что столпились, и что дом пятиэтажный… Какой он теперь пятиэтажный, когда обвалился весь?»

Но Борис уже спешил к «пятиэтажному» дому, и Гринев незаметно для себя пошел за ним.

– Что, Игорь, живого, что ли, нашли кого? – поинтересовался Борис у старшего, высокого парня в черном матросском бушлате – оказывается, и его он тоже знал.

– Найти-то нашли, да вытащить не можем, – ответил Игорь. – Женщина там лежит, живая, только без сознания была. Между плитами лежит, они над ней домиком таким сложились. У нее руки роялем были придавлены, только сейчас ломом отжали, – объяснил он. – Мы уже сверху пробовали до нее добраться – ни фига, сразу плиты расходятся, того и гляди упадут. Вот, сбоку расчистили дырку, только…

– Что – только? – быстро переспросил Борис.

– Только там труп лежит, – нехотя сказал Игорь. – Тоже женщина, закоченела уже. Ну, мы ее пытались вынуть, но у нее ноги плитами зажаты – никак…

– И что теперь?

– Да что… Выходит, распилить ее надо, – так же нехотя сказал Игорь. – Пилой…

– Так чего ж вы ждете? – возмутился Годунов. – Пока живая закоченеет?

– Ну, как-то…

– Где она лежит? – спросил до сих пор молчавший Гринев. – Правда, чего ждать? Давай пилу.

– А ты сможешь? – Лицо у Игоря оживилось, дернулась длинная детская шея. – А мы, понимаешь, никак решиться не могли, – немного виноватым тоном добавил он. – Не приходилось же никому такое… А наверху там, кажется, еще кто-то есть – вроде камешком стучали.

Мертвая женщина, труп которой ему предстояло распилить, чтобы спасти живую, была одета в шелковый японский халат – раньше, наверное, красивый, а теперь в клочья изорванный, засыпанный серой пылью. Лица ее не было видно, да Гриневу и не хотелось видеть ее лицо.

– Может, водки хлопнешь? – сочувственно предложил Игорь. – Все-таки легче будет…

– Не надо, – отказался Гринев. – Я сейчас.

Ему тоже никогда не приходилось делать такое, хотя за эти дни пришлось делать в операционной то, о чем он прежде и помыслить не мог. Конечно, сделать это должен был он, врач, а не Игорь с его мальчишеской шеей, торчащей из взрослого бушлата. Но Юра даже не представлял, что и для него это окажется настолько нелегко – пилить труп… Одно дело в анатомичке, где перед тобою просто кадавр, и совсем другое – вот эту женщину в шелковом домашнем халате…

В щель между плитами он увидел вторую женщину, к которой и пробивались спасатели. То есть увидел только ее лицо у самой щели – совершенно белое, неподвижное, с глубоко запавшими глазами.

«Да она живая ли? – мелькнуло у него в голове. – Может, поздно уже…»

И вдруг, словно отвечая на его безмолвный вопрос, женщина медленно открыла глаза. В них, как в черных ямах, не было уже ни страха, ни боли – только бесконечный, последний мрак.

– А маму? – вдруг прошептала она так ясно, что Юра легко расслышал ее слова. – Мою маму?

– Где мама? – Он приблизил лицо прямо к щели между плитами, чтобы не говорить слишком громко: боялся, что от звуков его голоса сдвинется что-нибудь в хрупком равновесии развалин. – Где мама, вы ее видите?

Удивительно было, что женщина, столько времени проведшая под развалинами, еще понимает что-то в окружающем ее ужасе и даже может говорить. Но она говорила, и Юра явственно слышал ее голос.

– Вот мама, – прошептала она, и Юра понял: это о той самой, труп которой он собирается пилить. – Я ее вижу…

Медлить было уже невозможно. Он снял с себя куртку, накинул на щель между плитами, сквозь которую она видела свою маму, и взялся за пилу.

Она была красивая и, наверное, молодая – хотя трудно было точно определить возраст по ее полумертвому лицу. И длинные, сбившиеся в колтун черные волосы казались седыми под слоем бетонной пыли – или они и стали седыми? На ней был точно такой же шелковый халат, как на ее маме; Юра смотреть не мог на эти цветы, драконов, веера…

Ребята за ноги вытянули женщину из-под плит. С виду все у нее было цело, только кожа была рассечена на виске, запеклась черная ссадина. Но он вспомнил про рояль, которым были придавлены ее руки, сразу посмотрел их – и понял, что медлить нечего.

«Сколько суток прошло? – лихорадочно подсчитывал Юра. – Сдавление, почки вот-вот могут отказать, если еще не отказали».

Ему стало страшно при мысли, что она – живая, завернутая в его лыжную куртку – вдруг умрет у него на руках, когда все уже позади, когда ее нашли, спасли, и больница в ста метрах отсюда!

Гринев беспомощно огляделся. Все, что он знал, что умел, вдруг выветрилось у него из головы при виде этого прекрасного мертвеющего лица…

– Так, мужики! – донесся до него голос Бориса. – Раз, говорите, сверху стучали, вверх и будем долбиться. Только вы станьте вдвоем, держите меня за шкирку и наблюдайте внимательно. Я ж не услышу, если плита падать начнет, а вы меня тогда как раз и оттащите.

Треск отбойного молотка вывел Юру из оцепенения – впрочем, он не больше минуты находился в этом несвоевременном состоянии, держа на руках завернутую в куртку женщину.

– Боря, я ее забираю! – на всякий случай крикнул он, хотя Годунов едва ли мог его расслышать. – Она живая, я ее сегодня в Москву постараюсь отправить!

Глава 7

Зима до Нового года стояла на редкость спокойная: без буранов, без ураганов, – одним словом, без всех природных катаклизмов, которыми сопровождалась едва ли не каждая зима на Сахалине.

Юра даже набрал побольше дежурств в больнице: дел-то в отряде пока, слава Богу, почти не было.

К сожалению, он плохо умел развлекаться. То есть вообще не умел выдумывать для себя, а тем более для других, приятные и необременительные занятия, которые почему-то называются отдыхом, хотя, наоборот, требуют специальных усилий.

У него были все основания считать себя малоинтересным человеком – во всяком случае, для окружающих. И если в Москве, где люди жили все-таки более разобщенно, это почти не было заметно, то здесь, на Сахалине, стало для Юры очевидным.

Он почувствовал это почти сразу, как только прошло то первое время, в которое новый человек еще может считаться приезжим: когда его еще водят за город на сопки, возят в Охотское и в Аниву, показывают, приглашают… Это время кончилось примерно через полгода после прибытия молодого интересного доктора в Южно-Сахалинск, и пора было Юрию Валентиновичу примкнуть к одной из компаний «по интересам», которые сложились в кругу его новых знакомых.

Для этого мало было, например, любить кататься на лыжах, хотя места для этого на сахалинских сопках были благодатнейшие, чем Гринев с удовольствием и пользовался. Но войти в компанию – это было все-таки другое…

Проще всего, конечно, было стать бабником. Для этого у Юры явно были все данные – даже больше их было, чем у признанного главы этой довольно обширной компании Гены Рачинского.

Можно было увлечься обработкой камней. Это было дело благодатное и здоровое: за камешками ходили в самые отдаленные уголки, ночевали в палатках, по дороге купались на безлюдных и живописных пляжах. Знатоки этого дела взахлеб делились секретами ремесла – рассказывали о специальных алмазных пилах, каких-то еще кругах… Юра даже привозил эти самые круги из Москвы по просьбе больничного завхоза Омельченки – покупал в Измайлове, когда ездил в отпуск.

Много было автолюбителей, досконально знавших в своих железных конях каждый винтик. Машины на Сахалине были в основном японские, с правым рулем; они уже и в самом деле являлись не роскошью, а средством передвижения. Юра помнил, как однажды прокатилась по всему Приморью волна народного гнева, когда из Москвы почему-то запретили сдуру этот правый руль. Просто забыли, что именно такие машины привозят во Владивосток из плавания все моряки, и прикрыть этот прибыльный бизнес – это даже не обмен сторублевых купюр, это похлеще будет!

Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 79