Никто об этом не узнает (СИ) - Навьер Рита

Какой уж там вдруг? Этот лужинский урод-водитель однозначно переломал ему пальцы, а может, и рёбра. Но сейчас хотелось одного: спать. Всё остальное завтра.

Она спорить не стала и вообще притихла, сидя рядом с ним на полу. Максим разомкнул вдруг веки и скосил на неё глаза.

— Ты почему меня рисовала?

Вопрос явно застал её врасплох, но помедлив, она ответила смущённо:

— У тебя лицо такое… выразительное. Я увидела, ну и захотелось нарисовать. Тебя это обидело?

— Обидело? — он взметнул удивлённо брови.

— Ну, не обидело… неприятно, может, стало?

— Что ж тут неприятного? Наоборот! Но я удивился. Мы же с тобой как бы… не очень поладили. А тут такой шикарный портрет.

— Тоже скажешь — шикарный! — улыбнулась она.

— Конечно, шикарный. Хотя… какой исходник, такой и портрет.

— Да ты сама скромность! — коротко засмеялась Алёна.

— Неее, скромность тут ни при чём — это объективность. Что смеёшся? Так оно и есть. — Максим развернулся к ней и теперь полулежал-полусидел боком, подперев щёку здоровой рукой. — Ты знаешь, была у меня пару лет назад подруга, немного старше, но не суть. Так вот она на полном серьёзе утверждала, что я похож на какого-то забугорного актёра. Не современного, правда, да и имени его я уже не помню. Но тогда, вот когда она об этом сказала, я погуглил, интересно же, ну и нашёл. И знаешь, что там написано про него, про того актёра? Что он был иконой стиля и секс-символом. Так-то.

— Джеймс Дин это.

— Что?

— Того актёра зовут Джеймс Дин. И ты правда на него очень похож.

— Ну вот — о чём я и говорю. Икона… — самодовольно усмехнулся Максим, затем добавил совершенно серьёзно: — А ты круто рисуешь, честно. Прямо как настоящий художник. Мне понравилось.

— Спасибо, — порозовела она. — А ты играешь на гитаре просто невероятно… и поёшь. Мне слышно было… А что это за песня?

— Это же «Нирвана». Не узнала, что ли? The man who sold the world. Хотя Курт её перепел, изначально это песня Дэвида Боуи. Но Курт есть Курт. Он бесподобен.

— Я не очень в музыке разбираюсь, то есть совсем никак, но вот ты пел, и… В общем, это было так здорово! Очень!

Потом она опустила взгляд на его левую руку, и блеск в её глазах погас. Посмотрела на него с сожалением и тихо спросила:

— А как же теперь? Ты не сможешь больше играть?

— Да, — хмыкнул он, — сегодня выступить вряд ли удастся. Придётся ближайшие концерты отменить.

— Ты ещё и шутишь! — покачала головой Алёна. — А всё-таки кто это сделал?

— Да это Ник приезжал…

— Тот, который…?

— Тот, который.

— И это он тебя так? — удивилась она.

— Да ну конечно! Нет! Ну, он пытался там мне что-то предъявить за тебя, даже руками махал, но вломил мне их водила… сука…

— Спасибо, — зарделась она. — Ты — замечательный брат.

Максим пристально посмотрел на неё, будто размышляя — сказать не сказать?

— Я тебе не брат.

Алёна поняла его слова явно неправильно, судя по тому, как вмиг потухла её улыбка, а на лицо набежала тень.

— Мы, конечно, не совсем… — пролепетала она, отведя взгляд в сторону.

— Я не брат тебе, серьёзно, — повторил Максим. — Отец женился на моей матери, когда я уже родился и усыновил меня. А родной мой папаша… короче, я без понятия, кто он и где он. Такие вот дела.

Алёна снова повернулась и уставилась на него оторопело.

— Как так?

— Ну вот так, — пожал он плечами.

— Я… я не знала… Так, значит…

— Значит, мы с тобой не брат и не сестра. И если я тебя поцелую, это не будет извращением. И кстати, не стоит об этом маленьком секрете никому трепать, окей?

Сделав ещё один большой глоток Джонни Уокера, Максим отставил бутылку и медленно поднялся, покачнувшись.

— Всё, я спать.

— Дойдёшь? Или помочь? — следом встала Алёна.

— У меня ж рука сломана, а не нога.

— Ну, ты ещё и хорошенько продезинфицировался изнутри.

— Лааадно, пойдём, раз уж тебе так хочется уложить меня в постель, — нагло улыбнулся он.

Алёна залилась краской, даже отступила сразу, но стоило ему вновь покачнуться, подхватила его и, приобняв за талию, повела к лестнице.

— Ты пьяный, — констатировала она.

— Это временно, — ответил он.

Комната выглядела как после недельного разгула. Ещё и осенний ветер, врывавшийся в распахнутые настежь балконные двери, подбавил беспорядка: смёл с полок какие-то бумаги и расшвырял их по полу, но зато выгнал спёртый табачно-перегарный дух и теперь в комнате было холодно и свежо.

— Блин, — зябко поёжился Максим, — тут как в вытрезвителе.

Потом повернулся к Алёне.

— Пардон, у меня сегодня не прибрано.

Она молча кивнула, перешагнула через пустую пивную бутылку, подошла к балкону, закрыла двери. Затем сдёрнула с широкой кровати покрывало.

— О! — присвистнул он. — Какая ты решительная! Меня прямо обескураживает твой напор.

— Слушай, — вздохнула Алёна. — Эти твои шуточки… они меня смущают. Я просто хотела тебе помочь расстелить постель, у тебя же рука… Но если так, то давай сам.

— Ладно, ладно, молчу. — Максим привстал спиной к столу, опёрся о край столешницы и оттуда с полуулыбкой наблюдал за её действиями.

— И не смотри на меня так, — попросила она.

— Как — так? — приподнял он брови, продолжая её разглядывать.

Пояснять она уж не стала, торопливо взбила подушки, поправила одеяло, аккуратно сложила покрывало.

— Всё, спокойной ночи, — попрощалась она, остановившись у двери.

— Гран мерси, — отозвался он, неуклюже пытаясь одной рукой стянуть с себя футболку. Запутался. И тут вдруг ощутил на спине её прикосновение. Мышцы живота невольно дрогнули и напряглись.

— Тихо ты, давай я… — Она потянула футболку за нижний край, сняла через голову, затем очень осторожно, практически не касаясь, освободила левую руку. — Вот так…

Он повернулся к ней, оказавшись лицом к лицу. Заметил, как она тотчас вспыхнула. Да и сам вдруг ощутил непривычное волнение. Опустил взгляд на её губы и едва удержался, чтобы не прильнуть к ним.

Одёрнул сам себя, поразившись: «Какие только бредовые мысли не придут в пьяную голову!».

— Теперь, когда ты знаешь, что мы с тобой не брат с сестрой, такие моменты слегка будоражат и смущают, да? — с усмешкой спросил Максим.

Алёна сразу же отпрянула, а затем развернулась и решительно направилась к двери.

— Ещё раз спокойной ночи, — не оборачиваясь, бросила она.

— Угу, нежных снов…

Глава 8

Сердце колотилось в груди как бешеное, щёки пылали. Что это сейчас было?

И почему она вдруг так разволновалась? Алёна и сама не могла объяснить. Себя не понимала, своих ощущений не понимала. Но губы… они до сих пор горели. Горели от одного его взгляда.

В детдоме ещё Чусов, что ухлёстывал за ней чуть не с первого дня, как-то вот разотважился и поцеловал. Ей тогда не было приятно или противно, было никак. А тут… простой взгляд, а на губах — точно ожог, и внутри всё замирает.

И эта новость… Максим ей не брат! Мысли так и роились в голове. И многое, между тем, становилось понятным. Вот почему отец с ним так жестоко и холодно обращается, вот почему Максим воспринял её в штыки и твердил, что она ему никто.

Да, многое теперь ясно и в то же время неясно. Взять эти его слова: «…если я тебя поцелую, это не будет извращением». Вот почему он так сказал? И смотрел ещё, будто сейчас действительно… Чёрт, даже вспоминать неловко…

Неловко вдвойне — ведь сама она не раз ловила себя на том, что думает о нём непозволительно. Нет, ничего такого конкретного и запретного не представляла, но и обманывать себя тоже глупо. Ведь проскакивало всё-таки сожаление, что он ей брат, чего уж скрывать…

Господи, она же теперь и не уснёт ни за что.

Так и вышло — проворочалась полночи, а утром разбудил телефон.

Звонил папа. Говорил, правда, недолго, только спросил, как дела, всё ли нормально и обещал, что завтра приедет, но после звонка уснуть больше не удалось.