Золотой трон (ЛП) - Джонсон Джули

Я не обращаю внимания на кровь; эта боль не имеет большого значения по сравнению с болью в сердце, когда я наблюдаю, как яд оказывает своё смертельное действие на нервную систему Лайнуса.

Вокруг меня в комнате царит суматоха. Звуки атакуют мои чувства, но они кажутся тусклыми и далекими. Далеко от моего места на платформе. Крики ужаса пронзают воздух, ноги на высоких каблуках шаркают по блестящему мраморному полу, придворные прячутся в укрытия и взывают к богам, которым они притворяются, что поклоняются.

Я не бегу.

Я не молюсь.

Я не отворачиваюсь от лица отца.

Я смотрю на него, пока его глаза не стекленеют, и крик нарастает в моём горле, пока я больше не могу его сдерживать.

— ПОМОГИТЕ! ПОЖАЛУЙСТА, КТО-НИБУДЬ, ПОМОГИТЕ НАМ!

Но помочь некому.

Ничего нельзя сделать.

Потому что… его больше нет.

Король.

Умер.

Так и не дождавшись возможности править.

Мой отец.

Умер.

Я так и не успела узнать его по-настоящему.

Мой взгляд переместился с розоватой пены в уголках его рта, чтобы задержаться на глубоких резаных ранах на моих ладонях. Я смотрю на кровь на своих руках, пока не могу больше выносить это зрелище. Моя голова откидывается назад, губы раздвигаются, и я выплескиваю свою боль на весь мир.

Я кричу, пока не пересохнет горло, кричу, пока не иссякнет звук, кричу, пока…

— ЭМИЛИЯ!

Кто-то трясёт меня.

— Эмилия! Эмилия, проснись. Ты спишь.

Крик застревает в моём горле и превращается в рыдание, пока мой разум прокручивает образ за образом, всё ещё бурлящие на поверхности моего подсознания.

Лайнус… яд… вся эта кровь…

— Эй. Дыши. — Две большие руки прижимаются к голой, блестящей от пота коже моих бицепсов, достаточно сильно, чтобы я полностью проснулась. — Просто дыши, Эмилия.

Я дышу так быстро, что у меня кружится голова. Даже после того, как я вынырнула из сна, дезориентация задерживается в моём мозгу, как дымка. Мысли крутятся вяло, густые, как сироп.

— Это… это… шампанское, — задыхаюсь я, всё ещё находясь в состоянии гипервентиляции. — Это было… это было…

— Послушай меня — ты в безопасности. Ты в порядке. Ты в своей постели. Никто не может добраться до тебя, Эмилия. Ты слышишь меня? Никто больше не причинит тебе вреда.

Голос хрипловатый, но такой знакомый. Я сосредотачиваюсь на его глубоком тембре, и он мгновенно успокаивает меня, предлагая безопасное убежище от сильного ужаса моего собственного разума. Когда его руки снова сжимаются, мне удается приоткрыть веки и сфокусироваться на нём. Как только я это делаю, я оказываюсь в ловушке голубого взгляда тракторного луча.

Мой желудок подпрыгивает.

— Ещё один кошмар, — негромко пробормотал Картер, глядя на меня в темноту. Он так близко, что я могу различить крошечный шрам, рассекающий его бровь; полосы более глубокого синего цвета, окаймляющие каждую из его радужек, слабую щетину, оттеняющую его челюсть в столь поздний час. Его волосы взъерошены, грудь обнажена, как будто он вскочил с постели после резкого пробуждения.

Должно быть, он услышал мой крик через стену.

Опять.

Прошёл месяц с ночи коронации, когда бокал шампанского с ядом чуть не убил моего отца. Настолько чуть, что я была уверена, что он мёртв, пока королевская гвардия везла его в ближайшую больницу. Я была уверен, что мне придется оплакивать потерю ещё одного родителя… только на этот раз у меня будет корона на голове и страна, которой я буду править.

Поговорим о многозадачности.

Каждый день я благодарю свои счастливые звёзды за то, что врачи смогли обратить вспять паралитическое действие яда. Как бы это ни казалось невозможным, Лайнус жив. Слабее и хрупче, чем раньше, конечно… но чудесным образом, без сомнений, жив.

Только бы моё подсознание запомнило этот маленький факт. Как только мои глаза закрываются ночью, я снова оказываюсь на коронационном помосте: кровь стынет в ладонях, стекло режет моё великолепное бальное платье, хаос разражается, когда король падает на землю.

— Ты в порядке, — снова уверяет Картер. — Это был просто сон.

Просто сон.

Просто сон.

Просто сон.

Всего лишь… четыре долгих недели бодрствования, обливаясь потом и крича. Я думала, что всё наладится, когда пройдет достаточно времени, когда Лайнуса выпишут из больницы и всё вернётся в норму в замке, но этого не произошло. Если уж на то пошло, сейчас всё ещё хуже, чем когда-либо.

Достаточно плохо, чтобы человек, который абсолютно ненавидит меня, прибежал на помощь…

Когда моё дыхание замедляется, а сознание возвращается, я слишком хорошо понимаю присутствие Картера рядом со мной на кровати. Большие мозолистые руки, обхватившие мои бицепсы. Узкое пространство, разделяющее наши лица в темноте. Запах его кожи — мыла, бурбона и специй — действует на меня как наркотик.

Я резко вдыхаю.

Мы были ближе всего друг к другу за последние недели. С той ужасной, чудесной ночи в оранжерее, когда мы переступили невыразимую черту. С тех пор, как мы…

Нет.

Я не позволяю себе думать о том, что мы сделали, о том, что мы сказали. И я определенно не позволяю себе думать о том, что мы оставили невысказанным. Если бы я это сделала, я бы сошла с ума. Ни к чему хорошему не приводит жажда того, чего больше никогда не будет.

— Прости, — шепчу я, голос трещит. — Я не хотела тебя будить.

Он молчит мгновение, просто смотрит на меня. Я чувствую каждый штрих его взгляда на своей коже, как физическую ласку, и, Боже правый, потребность прислониться к его груди, впитать его тепло настолько сильна, что я едва не выгибаюсь под его давлением.

Возьми меня на руки и собери мою разорванную душу воедино, — умоляю я. Даже если это лишь на мгновение.

Словно услышав эту мольбу вслух, Картер впивается кончиками пальцев в мои руки. В его хватке чувствуется жестокость; я не уверена, хочет ли он встряхнуть меня или прижать к своей груди. Чёрт, я сомневаюсь, что даже он знает наверняка. Он смотрит на меня так, будто я наполовину яд, наполовину лекарство. Равные части спасения и опустошения.

Ты делаешь то же самое, сводный брат.

Его челюсть крепко сжимается. Я наблюдаю, как ритмично дёргается мышца на его щеке, и знаю, что он тоже это чувствует; неоспоримое притяжение, которое всегда тянет нас друг к другу, даже когда мы полностью враждуем. Даже когда мы ненавидим друг друга.

Магниты.

— Эмилия…

— Я в порядке, — отрезаю я, прежде чем он скажет что-то, из-за чего будет ещё труднее сохранить холодную маску самообладания, которую я носила рядом с ним последние несколько недель. — Действительно. Теперь ты можешь отпустить меня.

Его руки падают, словно я его ошпарила.

Со значительным усилием я опускаю взгляд и смотрю на покрывало. Мои ноги всё ещё запутались в простынях — свидетельство битвы, которую вело моё бессознательное сознание. Я освобождаю их и подтягиваю колени к груди, прислоняясь спиной к изголовью кровати, чтобы создать, между нами, столь необходимое пространство.

Я думаю, что он собирается уйти, не сказав ни слова, но, к моему большому удивлению, он остаётся. Наступает долгое молчание. Когда он, наконец, нарушает его, его голос осторожно пуст.

— Ты кричала.

Я прикусываю губу.

— Не просто несколько небольших звуков бедствия, как это было раньше. Это звучало как… — Он выдохнул. — Как будто кто-то был здесь и убивал тебя.

— Я… — Остановившись, я тяжело сглатываю. Я не могу противоречить ему. Он прав. Я всё ещё чувствую сырость в задней части моего горла от рваных завываний.

Мой взгляд переходит на него, и впервые я замечаю, каким измождённым он выглядит. Не от одной бессонной ночи, а от многих. Тёмные круги под его глазами полностью совпадают с моими собственными. Очевидно, я не единственная, кому мои ночные кошмары не давали спать последние несколько недель. Внутри меня всколыхнулся стыд.