Чудище или Одна сплошная рыжая беда (СИ) - Кувайкова Анна Александровна

— Что делать, что делать, — окончательно намотав на кулак распущенные сопли, моя почти местами скромность изволила отлепиться от Громова и, сунув сигарету в зубы, покинула навороченное авто, едва просто и незатейливо не брякнувшись с него. — Какая есть, такую и любите!

— Цветы не забудь! — донеслось мне насмешливое вслед.

Ага, такой веник забудешь! Интересно, а мог ли сгорающий от ревности Исаев хотя бы на миг подумать о том, что данный букетище предназначался совсем не моей балованной персоне?..

Букет из пятидесяти роз я честно тащила по разбитому асфальту, покрытому опавшей желтой листвой. А вот когда старую аллею сменила узкая тропинка, поросшая жухлой травой, моего энтузиазма хватило ровно на пять минут. Да и не только моего — после пятого спотыкания красивый, но громоздкий веник у меня банально отобрали. Так что по прибытию на место назначения, низкую ажурную калитку я открывала первой. И, сделав шаг, не сдержала грустной улыбки, глядя на такие родные карие глаза:

— Привет, мам…

С невысокого памятника из белого мрамора на меня смотрела, улыбаясь, молодая женщина, которой было не суждено дожить до сегодняшнего дня. Мама умерла именно в этот день, последний день сентября теперь уже как полных десять лет назад…

— Ты посмотри, как вымахала, — отступая вбок, давая Кириллу возможность положить цветы на могилу, я задрала голову, восхищенно рассматривая возвышающуюся надо мной березу, покрытую яркой, желтой листвой. — А ведь думали, не приживется.

— Тогда в это время уже холодно было, — отозвался мужчина, вырывая пробившуюся сквозь мраморные плиты травинки.

— Это-то да, — согласилась, оглядывая буйство красок вокруг. За дорогой мрачные темные ели перемешались с красной и желтой листвой берез и тополей, кустарники между нестройными рядами могил тоже шебуршали яркой и совсем еще не опавшей листвой на теплом осеннем ветру. Солнышко хорошо припекало, сверкая с абсолютно безоблачного неба…

Я едва не вздрогнула, словно наяву увидев промозглый серый день десятилетней давности. Непрерывно моросящий ледяной дождь, иссиня-черные тучи, грязные листья, плавающие в лужах, голые деревья и месиво из грязи и глины на дороге. Тонкое пальтишко не спасало от холода, однако я все так же продолжала сидеть здесь, на свежем холме кладбищенской земли, заставленной дешевыми венками, даже не пытаясь вытирать стекающие по лицу слезы, пока Кирилл, неловко управляясь одной рукой, сажал в углу оградки тонкий березовый росток. Как тонкий прутик оказался валяющимся в проходе, кто его сюда принес и где хотел посадить — никто так и не вспомнил. Тогда мы не думали, что дерево приживется, уж слишком рано наступили холода.

Но сейчас же крепкое высокое дереве приветливо колыхало свое кроной, роняя редкие листочки на сухую, прогретую землю.

— А вы ведь даже не были с ней знакомы, — сунув руки в карманы, зачем-то заметила я, рассматривая овальный портрет на светлом мраморе, пытаясь запомнить каждую черточку родного лица, зная наверняка, что ни скоро сюда вернусь. Так как раньше, больно уже не было. И все-таки… мне ее не хватало. — А ты все равно каждый год сюда приезжаешь.

— Рыж, она воспитала тебя такой, какая ты есть, — вставший позади меня Кирилл обнял меня за плечи, пристраивая подбородок на моей макушке. — Мне этого достаточно. Где был бы я сейчас, если бы не ты?

— А я? — прислоняясь спиной к его груди, коротко хмыкнула я.

Громов не ответил. Да и зачем? Мы прекрасно понимали, что не появись тогда в жизни друг друга, все могло бы повернуться совсем иначе…

Мне было четырнадцать, когда мама попала в больницу. Ей становилось все хуже и хуже, пока, наконец, терпеть не осталось никаких сил. Врачи выдвинули неутешительный диагноз — рак последней стадии и прямо сказали, что жить ей оставалось неделя, максимум две. Не желая портить себе статистику, они хотели выписать ее домой, но… Согласие на это мог подписать только совершеннолетний родственник, а вместо него по безликим серым коридорам ошивалась похожая на приведение, раздавленная свалившемся на нее горем девочка-подросток. И тогда кто-то из «добрых» медиков стуканул об этом в школу.

Когда меня вызвала на ковер директриса, я уже думала, что дальше хуже быть не может. Но, как известно, беда не приходит одна, и мне кратко и равнодушно освятили со всех сторон мое дальнейшее обозримое будущее: если по истечению месяца не появится кто-то из родных, я попаду в детский дом.

Со злости я пообещала, что в установленный срок придет мой дядя… Который на самом деле если когда-то и был, то седьмая вода на киселе и он давно уже куковал немытым отшельником в далеком Сибирском лесу. Неуравновешенного родственника угораздило связаться с сектой любителей природы, так что мнимый родственник давно и надежно свалил в ее лоно, оставив дома все вещи, деньги и документы.

Хотя не, вру — презренный метал он передал братьям «по духу», а о себе оставил лишь смутные воспоминания.

Как бы то ни было, но в тот момент жизнь была мне в тягость, если не сказать хуже. Я сидела на крыше своего дома, на самом краю, глядя вниз, на спешащих по своим делам людей и думала: а почему бы и нет, собственно?..

От тяжелых размышлений и нескончаемых слез меня отвлек тогда надсадный, хриплый кашель. В дальнем углу стояло подобие домика из ДСП, выстроенного местными парнями, и именно в нем я обнаружила тогда Кирилла… Бледного, больного пневмонией, со сломанной рукой, избитого местными гопниками, фактически умирающего.

Я видела его раньше. Молодой неопрятный и вечно хмурый парень, появившийся в нашем дворе вначале лета, трудился разнорабочим в нашем местном павильоне сутки напролет, вторые сутки он мелькал в супермаркете, таская тяжеленные коробки, а третьи отсыпался здесь, на крыше или в детском домике на площадке.

Как мне тогда пришла в голову идея притащить домой самого настоящего бомжа, я до сих пор понять не могу. Я его отмыла, вылечила, поставила на ноги, обеспечила жильем и едой, но при одном условии — он должен был сходить в школу с документами моего дяди, представиться моим родственником и отбить у директрисы всякое желание совать свой нос в мою дальнейшую жизнь.

Кирилл выполнил условия сделки… и остался.

Это потом я узнала его историю. Придя с армии и женившись по залету на девушке, которая вроде как его ждала и дождалась, Кир, носивший тогда другое имя, семейной жизнью наслаждался недолго. Работа простым охранником приносила стабильный, хоть и маленький доход, но взбалмошную супругу такое положение вещей не устраивало. Психанув, парень ушел служить по контракту, а по возвращению через пару лет обнаружил, что у него теперь нет ни квартиры, ни жены, ни ребенка. Баба-дура каким-то образом продала имущество, сдала дочь в детский дом и счастливо кутила на стороне. Как ее не придушил Кирилл, я не знаю. Он же нашел ее тогда, поговорил… А проснувшись поутру в чужой квартире обнаружил вдобавок ко всему кражу последних вещей и всех документов. И отсутствие жены, естественно.

Последнюю он не нашел, друзья помогать отказались, родни у парня не было… Вот так и оказался двадцати четырехлетний парень на улице. Чтобы снять временное жилье, нужны были деньги, а чтобы их заработать, нужны были документы. А их просто так не восстановить, нужно было хотя бы свидетельство о рождении, которого, естественно, тоже не было.

Короче, лето Кир еще продержался. А вот с наступлением холодов возникли проблемы. Болезнь не давала работать, местная гопота заметно подгадила, накинувшись толпой, и парень уже сдался окончательно, но тут на горизонте замаячила тощая девчонка с веснушками и красными от слез глазами, но полная какой-то мрачной решимости.

Заставила я его тогда встать лишь одной фразой, но после долгих, упорных, и напрасных уговоров. И звучала она как «а ты жить хочешь?».

Он согласился. Десять дней мы жили, как чужие. Он отсыпался, отъедался, медленно, но верно шел на поправку, но оставался все таким же хмурым и неразговорчивым. А я… я разрывалась между школой, подработкой и больницей, где в крохотной палате медленно, но верно угасала моя мама.