Вечность после... (СИ) - Мальцева Виктория Валентиновна

- Дамиен…

Боже … Господи, зачем ты дал ей этот голос? Зачем сделал меня таким зависимым от него? Зачем?

Несколько звуков, всего лишь моё имя, и я готов упасть на колени. Готов целовать её руки и не только их.

Стараюсь видеть в ней просто женщину, просто сотрудника, пришедшего по какому-нибудь очень важному делу. По вопросу нежелания моего главного актёра сниматься, например, в наполовину отснятой картине. Я должен сосредоточиться, сфокусироваться на проблеме…

Её каштановые волосы распущены, и мои мысли рвутся к памяти, всё ещё хранящей их запах. Руки помнят их мягкость и ощущение шёлка, рассыпанного на пальцах. Я пропускал эти пряди сквозь них сотни раз, когда мы занимались любовью. Тысячи раз, когда мы целовали друг друга.

Я не хочу смотреть, но всё равно вижу её губы. Те самые, которые до сих пор сводят меня с ума, вкус которых я столько раз пробовал своим языком, и вот уже годы напролёт стараюсь забыть. Изо всех сил пытаюсь не думать о том, что другие губы, которые целую каждый день, не те. Заставляю себя чувствовать то, что должен, обязан, потому что муж.

Ева видит мой взгляд, застрявший там, где ему не следует быть, и нервно сглатывает. Я отворачиваюсь, усилием воли переключаю внимание на монитор, стирая запретные образы из памяти, давя желание рвануть, перевернув этот чёртов гламурный стол вместе со всем содержимым, подлететь к ней и целовать, целовать, целовать. Прижаться к её губам своими, раздвинуть их и…

- Дамиен… - вновь пытается начать разговор.

- Да, Ева, я слушаю, - мой голос официален.

Я профессионал. Давно уже. Редко что может выбить меня из колеи, да почти ничто. Только Ева… но даже она теперь не самое важное в моей жизни.

- Дамиен, я… люблю тебя!

Если бы эти слова были сказаны при иных обстоятельствах, у меня бы, наверное, случился инфаркт. Но в данную секунду, в этом отрезке моей жизни я жду их меньше всего.

Отрываю невидящие глаза от монитора, стараюсь собрать разбежавшиеся мысли в одной точке, сфокусироваться и понять, что происходит:

- Что случилось, Ева?

- Ничего. Я просто… должна была сказать тебе об этом. Чтобы ты знал.

И спустя мгновение добавляет, вымучивая улыбку:

- Да, просто хотела сказать.

Встаю. Встаю, потому что зуд в теле не даёт сидеть. Набираю в грудь воздуха, медленно выдыхаю, надеясь, что за это время найду подходящие слова, но это… не так просто. Нет ни одной, ни единой, чёрт возьми, идеи!

А она смотрит на меня в упор. Ждёт.

- Ева… Ева, я женат. У меня семья, понимаешь?

- Да, конечно, Дамиен.

Господи, опять это её «Дамиен»! Если б только можно было запретить ей в принципе произносить моё имя, было бы легче. Намного легче.

- Я всё понимаю, слишком много времени прошло. Слишком, - соглашается, а на лице мука.

Её словно ломает. И я не знаю, какими должны быть мои слова и действия:

- Не в этом дело…

Меня разрывает изнутри, рвёт на грёбаные ошмётки. Чувствую, что совершаю ошибку, делаю не то, что мне действительно нужно сделать, но разум твердит своё настойчивое «Будь мужиком! Нельзя!».

- Хотя… не думаю, что враньё сейчас нам поможет, Ева. Да, ты права: дело именно в этом - всё изменилось.

- Настолько, что ничего вернуть уже нельзя?

Твою ж мать! Она смотрит на меня снизу вверх и плачет, как маленькая девочка. Ей Богу, плачет! Никогда в детстве, когда и в самом деле была девчонкой, я не видел её слёз! Ей было больно, тяжело, порой невыносимо тяжело, но слёз я никогда не видел. Теперь вот вижу: обильные, крупные капли щедро скатываются по её щекам и падают на светло-жёлтую футболку.

И я не выдерживаю, не могу справиться с желанием вытереть её щёки ладонями и прижаться своим лбом к её лбу. Я хочу поцеловать её, прильнуть всем телом к её, такому хрупкому и такому родному. Но есть нечто, что делает это невозможным. Несбыточным.

- Ева, - шепчу в её губы, всеми силами сдерживая желание прикоснуться к ним своими, - Ева, я тоже люблю тебя, и буду любить всегда, до самого последнего своего дня, последнего вздоха, последней мысли, на какую окажусь способен. Но теперь… сейчас уже, действительно, слишком поздно, Ева! Мелания, возможно, беременна… Мы планировали и планируем ребёнка, понимаешь?

У неё вырывается то ли выдох, то ли стон, и я знаю, как ей больно. Знаю. Очень хорошо знаю свою Еву, знаю, чего ей стоило прийти ко мне. Знаю, как она боролась с собой, своими страхами, гордыней, принципами. Понимаю, что переступила через самый большой разделявший нас барьер – собственную мораль. Она отказалась от всего, из чего была сделана её личность, чтобы найти меня и признаться в главном: что всё ещё и несмотря ни на что ЛЮБИТ.

Любит!

Моя Ева любит меня.

Но я ведь знал об этом, всегда знал. Каждую секунду своей жизни, каждую. И когда мне было хорошо и когда плохо, и когда совсем невыносимо, когда съедала тоска и безразличие к жизни, я знал, что она любит. Так же сильно, как и я.

- Я не могу уйти от своего ребёнка, Ева. Не могу.

Она слабо кивает. Понимает, всё понимает моя Ева. И так безумно сладко пахнет… так знакомо.

Чувствую под губами нежность кожи, жадно вдыхаю её аромат и молю Бога об одном: чтобы она только не произнесла моё имя, иначе не выдержу. Я - сильный, уравновешенный, уверенный в себе и почти хладнокровный Дамиен, не боюсь проблем, мне чужды соблазны. Я привык добиваться всего, чего хочу, и мало что способно меня сломить, но мне сложно совладать с собственными желаниями, золотыми стрелами, пронзающими меня всякий раз, как её голос произносит моё имя.

- Дамиен… - шепчет, вставая и стараясь сдержать рыдания, - извини!

Но мне уже не важно, что она скажет дальше. Не важно. Нет больше для меня никаких смыслов. Мои губы впиваются в её, влажные и воспалённые обидой, сразу же, и я не способен на нежность, технику и ласки. Я просто с силой вжимаюсь, широко раскрывая свой рот, чтобы сделать то, о чём мечтаю с самого начала этой встречи: достать языком до её языка.

Ева уходит, жестоко и беспощадно оттолкнув острыми ладонями. Мне кажется, от её ненавидящих пальцев на моей груди останутся синяки. Жена будет задавать вопросы, а я давно уже не тот Дамиен, которому на всё было наплевать. Теперь я муж, у которого обязательства и ответственность. Беспечный парень, нечаянно научившийся играть на слабостях сверстников, давно остался в прошлом. Теперь у меня система приоритетов, и на первом месте – моя семья: жена и мать моих будущих детей.

Глава 16. The Death

Ева. Еще через пять месяцев

Меня разбудил звонок:

- Ева…

Этот голос я узнаю из сотен, из тысяч.

- Дамиен?

- Да… это я, - и в этих коротких словах тяжесть.

Я ощущаю его боль на расстоянии. А его несчастья – всегда мои несчастья. В мыслях проносятся десятки возможных причин этого надрыва в его голосе, борьба вероятностей, но то, что он говорит, не могло мне привидеться даже в самом ужасном сне:

- Ева… Родители разбились.

- Разбились?

- Да. Насмерть. Оба. Сегодня ночью на хайвее. Отец не справился с управлением или… я не знаю. В них врезался грузовик. Мы с Мел сейчас в морге, на опознании. Я не хотел тебе звонить, пока сам не увижу.

- Боже, Дамиен!

- Да, Ева…

Боль душит. Тоска. Осознание необратимости этого фрагмента жизни.

Это были мои отец и мать. Что бы я ни думала о них, как бы ни ругала, как бы упорно ни хранила обиды – сегодня ночью перестала существовать моя семья, самые близкие люди. Только встретившись со смертью, по-настоящему понимаешь, как, на самом деле, дорог был человек. Память рисует лица, встречи, события, улыбки, глаза, слёзы. Обиды, претензии, злость – рассыпаются в пыль.

Дамиен кладёт трубку, а в моих ушах ещё долго отзывается эхом нежный голос Мелании: «Я с тобой, любимый, я с тобой. Я всегда с тобой».

Одиночество – часть меня, одиночество – моя одежда, особая форма существования моей души. И никогда ещё в жизни я не ощущала его так остро - каждым своим атомом.