Беременность на сдачу (СИ) - Черно Адалин

— Я должна объясниться.

— Вот как, — Матвей поднимает голову и вовсю смотрит на меня, располагает руки на подлокотниках и говорит: — Садись, поговорим, — он указывает на кресло рядом, но я отчаянно мотаю головой.

— Я постою.

— Как знаешь.

— Я хочу объяснить свое поведение в кафе, — смотрю на мужчину, но на его лице не дрогает ни единый мускул. Он не показывает, что удивлен или зол, просто молча взирает на меня и ждет, что я скажу дальше. — Обычно я не веду себя так, — подняв голову и расправив плечи, произношу я. — Мне не свойственно подобное поведение и я… я не приветствую случайных связей, но…

Боковым зрением улавливаю небольшое движение с его стороны и замечаю, что он немного сменил позу и на этот раз смотрит с большим интересом.

— Но что, Вероника? — возвращает меня в реальность и подталкивает к дальнейшему разговору.

— Я так вела себя только с тобой. Ты мне понравился, к тому же я пришла в бар после измены мужа, была расстроена, а там ты и… твое внимание, я растерялась и… я просто хотела почувствовать себя женщиной, — выговариваю на одном дыхании и стараюсь не смотреть в его сторону потому что мне стыдно. Чувствую, как мои щеки горят и уповаю на то, что внешне это незаметно.

Вздрагиваю, когда он поднимается с кресла и все еще не могу посмотреть на него, но беру себя в руки и вскидываю голову, чтобы не казаться ему маленькой девочкой, не способной взглянуть в глаза мужчине, которому призналась в том, что ради него сделала исключение. Он делает пару шагов ко мне и подходит близко-близко, но я героически держусь, хотя по скорости сердцебиения я как марафонец, только пробежавший свою дистанцию.

— Идем, я осмотрю тебя, — произносит ровным тоном, после чего берет меня за руку и ведет на выход.

Это все? Он ничего не скажет?

Не извинится, не попросит прощения со словами, что был неправ?

Матвей заводит меня в небольшое помещение, которое открывает ключом, и я нервно рассматриваю комнату, понимая, что она похожа на обычный приемочный кабинет. Выполненная в светлых тонах, со столом в центре и кушеткой около стены. Я замечаю даже календарь на стене и пару плакатов с изображением плода в утробе.

Вот и все.

Я призналась, что он сразил меня практически с первого раза, а он просто пирвел меня на осмотр…

— Я когда-то принимал здесь, — поясняет Матвей и усаживает меня на кушетку. — Ложись, — приказывает, после чего изменяет объем таза и прикладывает трубку к моему животу, тщательно вслушиваясь в сердцебиение.

Доктор Левицкий заканчивает с процедурами и садится за стол, берет небольшой листочек и что-то записывает там.

— У тебя уже семнадцать недель. Движений еще не чувствуешь? — осведомляется он. Я мотаю головой и встаю, садясь на твердую поверхность кушетки. — Первое время они могут быть незаметны, как при вздутии живота, но со временем ты ощутишь их и ни с чем не спутаешь. Как только это произойдет скажи мне, ладно? Это важно для здоровья твоих детей, — я вздыхаю и киваю, переставая понимать что либо.

Вот же он — тот самый Мэт из клуба и Матвей Левицкий из клиники. Нежный и обходительный, привлекательный и спокойный. Кем был тот человек, который привез меня сюда и угрожал забрать моего ребенка?

— Как ты себя сейчас чувствуешь? Есть тошнота, рвота, головокружение? Что-то, что не свойственно тебе до беременности?

— Нет, все в порядке.

— Твоя медицинская карта в клинике, отчеты УЗИ тоже там. Я буду отвозить тебя и привозить обратно, возможно, поручу это водителю.

— Хорошо, — я киваю и поднимаюсь, осознавая, что мы сделали это почти одновременно и сейчас стоим на расстоянии нескольких сантиметров.

Я отхожу первой. Выбрасываю из головы все возможные мысли о близости, напоминая себе, кто этот человек и что ему от меня нужно. Это сложно, учитывая регулярные изменения в настроении и то, каким обаятельным он умеет быть. Это подкупает, но я четко знаю, что должна отступить и не думать о нем как о мужчине. Он мой враг. Тот, кто хочет отобрать у меня ребенка и первое, что я должна сделать — найти выход из сложившейся ситуации.

Тщательно продумать каждый свой шаг, найти убежище, чтобы укрыться от него и обеспечить свое будущее, а после… после не позволить ему выполнить то, что он так рьяно обещает.

Делаю несколько шагов к двери, но Матвей ухватывает меня за запястье крепкой ладонью и останавливает. Я поворачиваюсь, смотрю вначале на его руку, удерживающую мою, а затем поднимаю взгляд на его лицо и вскидываю голову.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Что такое, Матвей Алексеевич? Не закончили осмотр?

— Хочу спросить, — он улыбается одними уголками губ и подходит ближе, хотя я старательно отодвигаюсь подальше. — Что во мне такого особенного, что ты изменила себе настоящей?

Глава 25

— Я не знаю, — говорю и смотрю куда-то в район его груди.

Матвей хмыкает и засовывает руки в карманы брюк, отходит на несколько шагов и выдает:

— Будем считать что ответ меня удовлетворил.

— Я не отдам тебе ребенка, Матвей, — сжимаю руки в кулаки и смотрю на него. — Ты даже не представляешь, что значит ждать сына или дочь и не иметь возможности их получить, стараться, пить витамины, жить по часам, — я начинаю срываться, чувствуя как к горлу подступает ком. — И я не отдам его. Они оба мои, я тебя не искала, мне ничего не нужно от тебя.

— Мне нужен ребенок, — всего три слова, сказанные ледяным тоном, и я срываюсь.

— Я не смогу, — машу головой из стороны в сторону и чувствую, что глаза заволокло пеленой слез. — Не смогу жить, зная, что родила двоих детей, а воспитывать буду одного. Я не смогу, понимаешь?! — мой голос срывается на крик и я отступаю, упираясь в стенку.

Проходит несколько долгих секунд одиночества и обреченности, момент, когда я понимаю, что это конец. Я ничего не сделаю, не смогу что-то доказать. Глядя на этот шикарный дом, на его обстановку, осознаю, что какими бы правами я не была наделена, мне ничто не поможет. Это состояние обреченности бьет по сознанию, и я не сразу понимаю, что стою уже не одна и прижимаюсь не к холодной стене, а к горячему мужскому телу.

Я дергаюсь, но Матвей удерживает меня и не отпускает.

— Не отдам, — борюсь с ним, сжимаю руки в кулаки и ударяю несколько раз по его груди. — Не отдам, слышишь?

— Слышу. Успокойся.

Прижимает к себе за хрупкие плечи и проводит рукой по волосам, успокаивая. Его бережные движения немного успокаивают меня, но слезы все еще катятся из глаз.

— Я не стану забирать ребенка, — слышу рядом с моим ухом и думаю, что ослышалась.

Отодвигаюсь от крепкого мужского тела и заглядываю в глаза, ища там насмешку, капли лжи, что угодно, за что можно зацепиться и не поверить, но там ничего нет. Матвей смотрит обеспокоенно, искренне, так, что я мгновенно верю ему. Не могу не поверить, да и у меня нет выхода.

— Не заберу, слышишь? Только перестань плакать.

— Не заберешь… — по щекам текут слезы, правда, уже не отчаяния, а счастья.

— Перестань, Ника, иначе я передумаю, — я делаю пару глубоких вдохов и перестаю всхлипывать. Решаю, что порадуюсь чуть позже, когда его не будет рядом, а сейчас… сейчас мне нужно успокоиться.

Внезапно понимаю, что так и прижата к телу Матвея, что он все так же обнимает меня за плечи и гладит рукой по волосам, а еще… я чувствую его сердцебиение. И едва ли оно медленней моего. Гулкие удары его сердца заставляют меня отстраниться и посмотреть на мужчину, который совсем недавно был жестким и властным, а вот сейчас бережно успокаивает и разбрасывается обещаниями не отбирать ребенка. Что с ним случилось? Что заставило его передумать? Едва ли он не переносит женских слез и готов на все, лишь бы не слышать всхлипов.

Между нами повисает неловкость. Я отстраняюсь и пытаюсь улыбнуться, правда, получается не очень правдоподобно.