Как целует хулиган (СИ) - Андриевская Стася

– Я не понимаю, – вздохнул Данила. – Что не так? Ну ты что, думаешь, у меня девчонок до тебя не было? Или я с луны свалился и вообще ни хрена не вижу ваших бабских штучек? Ну всё ж нормально шло, Марин! И ладно в первый раз ты была бухая, хрен с ним, с большой натяжкой, но предположим, что ты не соображала, что делаешь. Но дальше? Ты ведь сама, сама ко мне ходила! Глазки строила, обнимать себя позволяла. А последний раз, Марин? Ты что, вообще не помнишь, как нас замкнуло? И ладно я, у меня в принципе на тебя стоит, но ты... Я в глаза твои тогда смотрел, Марин! Я всё в них видел! Что случилось потом?

Она, обхватив себя руками, молчала. Он был прав – она сама. И как это объяснить – хрен его знает.

Данила, подчёркивая каждое слово ударом кулака по рулю, повторил:

– Что? Случилось? Потом? Пока я это не пойму, я не отстану. Ну, в смысле, я и потом не отстану, но пока не пойму это, нам даже нечего обсуждать. Серьёзно.

И Маринка не на шутку испугалась. Сейчас он говорил правду. Он действительно не отстанет. Нужно было убеждать как-то иначе.

– Ничего не случилось. Просто я поняла, что у нас ничего не получится. И всё. Что тут ещё обсуждать?

– Почему не получится?

– Ты бедо́вый, Дань. Мой отец таких, как ты, каждый день пачками в обезьянник свозит. И он никогда не допустит, чтобы я...

– Пха! – нервно мотнул он головой и схватился за ключ в зажигании. – Поехали!

– Куда?

– К папе твоему, куда ещё! Пусть он сам мне это скажет.

– Ты нормальный? – испуганно схватила его за руку Маринка. – Не вздумай даже!

– Почему? Потому что он здесь ни при чём, да?

– Нет! – от бессилия хотелось реветь. – Потому что он тебя убьёт! Тот мент, которого я вырубила бутылкой, оказался моим крёстным, прикинь? И если отец узнает, что там, в клубе со мной был ты, то мне ничего не будет, а вот тебе хана! Понял?! – говорила от балды и сама же обмирала от понимания того, что так оно, скорее всего, на самом деле и будет. – Я тебе серьёзно говорю, отстань от меня, или мне придётся всё ему рассказать! Ты дождёшься, клянусь!

– Ты не расскажешь, – сощурился он. – Ты сама себе сейчас не веришь. Это видно.

– Проверим? Давай! Поехали!

– А поехали! – неожиданно бодро согласился Данила и повернул ключ. Машина рыкнула и заглохла. – Не понял... – Он попробовал ещё раз, но снова безрезультатно. – Кажись, приехали. Погоди-ка...

Открыл капот, повозился в переплетении трубок и железок. Маринка нервно глянула на часы – шесть.

– Сейчас я свечи поменяю, погоди, – заглянул Данила в салон.

Возился и возился, обещал и обещал... То свечи, то предохранители, то какие-то клеймы, то ещё что-то. В начале восьмого, когда солнце уже заметно клонилось к закату, и водокачка погрузилась в густую тень, он, наконец, попросил полить ему на руки из бутылки.

– Теперь, я надеюсь, едем? – подавая ему тряпку, поёжилась от речной прохлады Маринка.

– Как? Ты же видишь, не заводится.

– В смысле, не заводится?! И что теперь?

– Да ничего. Сейчас пойдём с тобой на крышу, выпьем шампанского, посмотрим закат. Потом попробуем завести ещё раз. Может, получится. Так бывает, серьёзно. А если и тогда нет, то будем сидеть всю ночь под открытым небом, целоваться и загадывать желания на падающие звёзды. М?

Смотрел на неё с хитрой усмешкой, и до Маринки вдруг дошло.

– Ты врёшь, да? Она, на самом деле не ломалась, так?!

Данила, смеясь, пожал плечами:

– Не веришь, попробуй сама заведи.

А на его наглой роже вот такенными светящимися буквами было теперь написано: «Да, я развёл тебя, дерзкая. И чё?»

– Да пошёл ты, дебил! – в сердцах швырнула она в него бутылку с остатками воды и решительно пошла по дороге в сторону дач.

На склон забралась сильно запыхавшись. В паре шагов за спиной шёл Данила.

– Ну ладно тебе, Марин! Ну пошутил. Пошли обратно!

А она упрямо шла через балку к дачам и молчала. Когда дошла, на остановке уже не было ни людей, ни автобусов.

– До семи они ходят, Марин, точно тебе говорю. А уже почти восемь. Хорош дурить, пошли обратно.

– Не может быть, чтобы до семи! Слишком рано.

– Ну хочешь, я у местных узнаю. Ты только не уходи никуда, я быстро.

А куда она, спрашивается, могла уйти? Сидела на покосившейся лавке, смотрела, как стремительно гаснет небо и думала, как быть. Хорошо хоть папа на дежурстве. Но вообще, очередной залёт перед Оксанкой, конечно.

Когда, минут через пятнадцать, из-за поворота дачной улицы показался Данила, она демонстративно свернула голову в другую сторону. Господи, ну вот как её угораздило с ним связаться? И как теперь отделаться, если он реально без тормозов?!

– Я же сказал, до семи ходят! – ещё издали крикнул он. – А другая ближайшая остановка аж на кирпичном заводе, а это аж за соседним массивом. Там последний автобус в полдевятого, но туда идти минут сорок, пока дойдёшь, и он уже уедет. – И, присев перед ней на корточки, протянул вдруг полные пригоршни малины. – Смотри, малинка для Маринки. Сладкая, как ты. Бери!

«Диетическая» – тут же прозвучал в её в голове шёпот Кира, и она до боли прикусила губу, чтобы не расплакаться. Данила, заглядывая снизу-вверх в лицо, легонько погладил запястьем её колено:

– Капризуль, ну хорош ломаться, а?

Маринка поджала ноги, уводя колено из-под касания. Слишком тёплого, слишком ласкового. Слишком близкого.

– Отвали.

– Марин...

– Отвали, я сказала!

Злее, грубее, обиднее. И Данила вдруг высыпал малину ей на колени и припечатал к ним ладонями:

– Угощайся, дерзкая!

Она вскочила.

– Ты совсем охренел?! Идиот!

А он дёрнул её на себя и впился поцелуем в губы. Маринка сопротивлялась так отчаянно, словно от этого зависела её жизнь, но Данила перехватил запястья и заломил руки за спину, прижимая Маринку собою к дырявому простенку автобусной будки. Она вцепилась в его наглый язык зубами, и Данила отпрянул, зашипел:

– Ты чего творишь, дурная?

– Хочешь знать, почему у нас ничего не получится? – сквозь слёзы прошипела она, – потому что у меня уже есть парень, понял!

– Чего? – замер Данила. Долгих секунд тридцать испепелял её недоверчивым взглядом глаза в глаза. Сощурился: – Кто у тебя есть?

Говорил вроде спокойно, но Маринка испугалась. Таким злым она его ещё никогда не видела.

– Парень. – Осторожно выдернула руки из захвата. – Давно, уже почти год.

– Не понял... А я тогда кто? Пёсик на поводочке?!

– Не знаю... Просто друг. А это всё... всё что было – это ошибка, и ты должен уйти!

Данила рассмеялся, но это был страшный, жёсткий смех.

– Ошибка, значит? Уйти?! – Склонился к самому её лицу. – А вот хрен тебе! Сначала я его урою, а потом посмотрим. – Презрительно скривился. – А вообще ты, Марин... сука!

Она наотмашь лупанула его пощёчиной и, отпихнув, бросилась по дороге. У поворота остановилась:

– Только тронь его, понял! Только сунься! – задохнулась от беспомощности и слёз.

– И что тогда? – агрессивно раскинул он руки. – Папе пожалуешься? Давай! Давай, давай, вали, жалуйся! Но всё равно моя ты, поняла?! Захочу, ни одна тварь вообще к тебе не подойдёт, никогда!

Минут через двадцать он догнал её на своём долбанном жигулёнке. Посигналил, выглядывая через пассажирское окно:

– Садись! Садись, я сказал!

Она показала ему средний палец и ускорила шаг. Он заехал чуть вперёд, выскочил из машины.

– Слышь, я сказал, садись! Садись, дура, домой отвезу, сама полночи идти будешь!

Она показала ему уже два средних пальца, близко, практически ткнув в лицо, и пошла дальше.

На остановке кирпичного завода уже, конечно же, было пусто. Звонко стрекотали сверчки, и горланили лягушки. Благо луна была яркая и небо чистое, а иначе вообще ничего не видно. Звёзд на небе – море! Только кому они, нахрен, нужны.

Все почти полтора часа дороги до первой остановки в черте города, Данила еле-еле плёлся следом за Маринкой, иногда сигналя и уже по-хорошему упрашивая не страдать хернёй. Но она игнорила. На остановке удачно успела добежать до отъезжающего последнего автобуса. Потом сидела у окна и делала вид, что не замечает едущего параллельно им жигулёнка.