Ненавижу тебя, Розали Прайс (СИ) - "LilaVon"

Но не могу. Не могу вспоминать и думать больше. Не могу, не смотря на бескрайнюю любовь, насколько она сильная, насколько она большая и наша, не могу. Боюсь, не зная чего, но боюсь. Когда я была с ним, мне было больно, страшно, я кричала, а он не мог остановить это безумие. В голове бардак, разум запрещает думать, сердце разрывается в новых мучениях.

Когда рука Гарри случайно касается оголенной кожи, там, когда плед был выше, а одеяло ниже, когда сорочка задралась… Ожог от его пальцев был невыносим.

Вздрогнув на нем и еще чаще задышав, я сталкиваюсь с его взглядом, и он открывается от меня, словно ошпарился кипятком. Только он позволяет себе одно единственное — гладить меня по волосам, чем и успокаивает.

Бабушка была права. Я буду чувствовать огонь от прикосновений, и это хуже, намного хуже, чем прежде.

— Тебе нужно отдыхать. Засыпай, а потом все обдумаешь. Позже ты все поймешь, сердце и разум подскажет. Позже, ты найдешь выход. Позже все измениться, вот увидишь…

Я слушаю его и слушаю. Гарри говорит и говорит о хорошем будущем, что все будет хорошо, что все забудется. Но как я могу слушать сердце и разум, когда они оба требуют разное и незамедлительного решения? Мне так хочется забыть обо всем, мгновенно, словно ничего не было. Словно, я никого не знала, не видела, не любила… Словно не было тех сумасшедших мгновений, поцелуев, любви… Словно я все еще ребенок, которого лелеют родители, а он ни о чем не заботиться…

Не знаю, как мне быть, что делать, куда податься. Но я теперь не одна. Во мне…это…этот ребенок. Это странное и необъяснимое чувство, когда я знаю, что там кто-то есть, что там растет малыш, что это его семя и его чадо. Что это будет ребенок в дальнейшем. Но… Как принять ребенка, еще такого крошечного, когда я не могу принять мужчину? Как мне быть после того, что видела и ощущала, что ощущаю и сейчас?

Мне больно, очень больно в душе.

***

Проснувшись, когда за окном исчезло солнце, а в комнате светил золотистый свет, я открываю глаза. Вновь боль, вновь очень и очень больно, когда я стону в ответ, отзываясь ей. Около меня оказывается женщина, быстро протирая ваткой плечо, а в следующий момент, вкалывая жгучий укол, от чего я морщусь, с прищуром смотря на нее от только что прошедшего сна.

— Если ты что-то пожелаешь, нажми на красную кнопочку, она с боку, у твоей кровати, — она показывает мне, а я, не желая смотреть туда, просто киваю. Женщина уходит, оставив меня саму.

Тут так пусто. Палата большая, огромная, а тут кровать, аппаратура, один небольшой комод с лекарствами и одна тумбочка. У кровати стул. Но тут есть тишина. Мне одиноко тут быть одной, но мне нужно это. Нужно думать и думать, чтобы не слышать эту гудящую боль в теле.

Всего минута и я расслаблено выдыхаю, почувствовав слабость и уже легкость, притупившуюся боль. В горле начинает першить, и я озираюсь вокруг, находя кувшин с водой и стакан. Приподнимаюсь с тяжестью и издаю протяжный вой. Тело ломит, ужасно болит в боку, словно в рану засунули руку и шевелят ею. От отвращения к этой боли, я все же одолеваю себя и тянусь к кувшину.

Он наполнен до верха. Морщась, я тяну его с тумбы на себя, но когда его перестает поддерживать тумба, он стает неподъемным для меня, погружаясь на пол с характерным треском, разливая воду по полу. Я смотрю на пол, на эти прозрачные осколки и застываю.

Помню, точно помню, когда я разбила чашку, свою любимую, при нем. Помню, как вогнала в палец стекло, и от этого воспоминания смотрю на руку, касаясь того пальца, который пострадал в тот день. Сейчас на нем нет и пятнышка, но я помню, все помню.

Двери распахиваются, и в палату вбегает доктор Пирс, запыханно и нервно оглядывая меня. Его взгляд опускается с меня на пол, и он выдыхает.

— Я сейчас принесу тебе воды.

— А…можно сока? — спрашиваю я, и Пирс кивает с неприметной улыбкой. Через минуту он возвращается со старой женщиной, которая заходит с ведром, веником, совком и тряпкой.

— Равена, пожалуйста, уберите осколки, — любезно просит Пирс и она кивает, подходя ко мне. Ее глаза заглядывают в мои, а я виновато отвожу свой взгляд.

— Вот, пей, — Пирс отвлекает меня и дает в руки стакан сока, который я тут же опустошаю. Мой живот странно урчит, а доктор хмыкает в ответ. — Тебе нужно что-то поесть. Я попрошу, чтобы тебе занесли бульон.

— А вдруг меня опять… вырвет, — тихо произношу я, пока женщина убирает около меня.

— Не думаю, то была первая реакция. А если и так, то тебе нужно постараться есть, даже есть будет тошнить. Это надо не только тебе, но и твоему малышу, — мягко проговаривает доктор, и я опускаю взгляд на руки. — Розали, твоя бабушка настояла на экспертах. Как ты относишься к психологу? — Пирс садиться на койку, а я сдерживаю недовольное фырканье.

— Я лучше черту душу изолью, чем этим отвратительным высасывающим из тебя все соки докторам, — ответила я со злобой. У кровати с другой сторону женщина, что убирала тихо хохотнула.

— И правда, Пирс, они слишком заносчивы в последнее время, — качает головой старая женщина, у которой на голове белый платок, скрывающий седые волосы. — Лучше отвар на травах — успокаивает, расслабляет так, что и думать о проблемах не хочется!

Я тихо улыбаюсь себе под нос на комментарий женщины. Пирс хмуриться и недовольно смотрит в сторону, как я понимаю, уборщицы.

— Равена, — шикает он.

— Нет, доктор Пирс, как бы та ни было, я не приму и не буду даже слушать это бессмысленное жужжание и внедрение в душу. Если мне будет нужно, я обращусь туда позже, если будет нужно, лягу в психушку, но я не желаю сейчас этого разбирательства. Мне просто нужно побыть одной.

Пирс многозначительно выдыхает, и я понимаю, как трудно доктору, когда с одной стороны давит моя бабушка, а со второй я отказываюсь на эти выматывающие посиделки.

— Ты понимаешь, что твоя бабушка меня съест заживо? У нас есть один эксперт, миссис Вуд, очень хорошая. Она лишь поговорит, никаких вмешательств, если ты устанешь, можешь прекратить эту процедуру…

— Доктор Пирс…— попыталась я его остановить, но он продолжил.

— Розали, это естественное явление, когда к пациентам приходит психолог, и тем более, это не психотерапевт и не психиатр. Давай так: я назначу три занятия, все го лишь три по двадцать пять минут. Тебе нужно с кем-то поговорить, и она тебе поможет. Если что-то не понравится, то отменим. Тебе только стоит попробовать.

Пирс смотрит на меня с некой надеждой, а женщина с интересом оглядывает меня. Под таким пристальным надзором двоих я сдаюсь.

— Хорошо. Три занятия, без вмешательств, — киваю я, и Пирс уже улыбается.

— Вот и договорились. Ладно, я пойду на кухню и сам принесу тебе бульон, а то уже поздно для столовой, — он забирает с моих рук пустой стакан и выходит из комнаты.

Женщина, что собирала осколки, начинает мыть пол.

— Вы простите меня, что доставила вам столько хлопот. Кувшин был слишком тяжелый для меня, — виновато проговариваю я, а она удивленно приподнимается, хлопая темными ресницами. Морщинистое личико старушки сразу же улыбается мне.

— Да что ты, дорогая, все в порядке. По твоему состоянию и виду ты вообще не должна разговаривать.

— Я так плохо выгляжу? — удивилась я.

— Не так плохо, но бледная и худая. Тебе нужно больше есть, а лучше, завтра я принесу тебе моего отвара. М-м-м, после него и щеки порозовеют и глаза заблестят и губы порозовеют, вот увидишь, — говорит женщина, а я уже улыбаюсь.

— Спасибо, я буду ждать, — я киваю ей и ложусь обратно на кровать, но тут же грубое шипение срывается с губ. Женщина взволновано подбегает ко мне.

— Ты в порядке?

— Да, всего лишь жжет спина.

— Последствия аварии? — изумляется она, а я криво улыбаюсь. «Последствия любви и доверия» — проносится в моей голове, но я умалчиваю.

— Что-то типа того, — соглашаюсь я.

В комнату заходит Пирс с подносом, медленно и сосредоточено подходя ко мне. Он ставит передо мной поднос, когда перед этим Равена выставляет поддерживатель подноса.