Папарацци (СИ) - Макарова Елена А.

Но она снова неподвижна.

— Почему ты не уходишь? — ощущал себя неопытным мальчишкой, плохо себе представляющим как обращаться с девушкой.

— Не хочу.

И это “не хочу” прозвучало как самое громкое и призывное “хочу”. Не заставил ее долго ждать и поцеловал.

Вика всегда выглядела агрессивной, преподносила себя как сильную женщину, но сейчас она предстала хрупкой и нежной.

Я впервые задумался о том, что совсем не подходит на роль девочки на одну ночь. Она из тех, кто воспринимают все близко к сердцу. Для таких не существует понятия “секс и ничего личного”, с ними всегда впоследствии проблемы.

Насколько ты ранима, Белоснежка? Простишь ли ты меня или будешь до конца дней вспоминать с ненавистью? Или забудешь, как только наступит утро? Чего я боялся больше?

Как только я попытался перейти от невинных поцелуев к активным действия, сразу получил отпор — Вика уперлось коленом мне в пах.

— Я тоже умею изъясняться с людьми с позиции силы.

Но я уже был заведен и по щелчку не мог остыть и отступить ее. В такие моменты голова отказывалась работать, и я готов был даже опуститься до жалкой мольбы.

— Вик, я умру, если не окажусь в тебе, — “уговаривал” поцелуями, но она оставалась непреклонна.

— Никто еще от этого не умирал. Прими душ.

Она безжалостно оставила постель и, смущенно поправляя смятую рубашку, покинула спальню.

Вместо рекомендованного холодного душа, я отправился на запланированную ранее пробежку. Это лучше прочищает мозги и возвращает контроль над головой и телом.

По возвращении меня встретил аппетитный запах домашней еды. Сразу пробудилось детское чувство возвращения домой. Стало не по себе, что Вика способно так легко играть на самых потаенных чувствах.

На кухню я вошел уже заранее рассерженным.

— Что ты делаешь? — застал Вику глупым вопросом, когда она с невинным видом ела.

— Завтракаю, Соболев. Или мне с голоду помирать, дожидаясь тебя?

С подозрением обогнул стол и заглянул в тарелку: напоминало омлет. Черт, у меня дома есть продукты? С опаской подцепил кусочек Викиной вилкой — сносно.

— Сделай и мне, — попросил, но она восприняла явно как приказ и зло смотрела. — И свари кофе.

— Кофе? — теперь расплылась в коварной улыбке. — Уверен?

Не думаю, что она второй провернет тот фокус с солью и перцем.

— Вполне. Делай.

Я быстро ополоснулся, привел себя в порядок и уже через десять минут “дегустировал” свой кофе — моя вера в людей не разбилась о реальность и кофе оказался приличным.

Скользнул по Вике взглядом и отметил, что сегодня она выглядела как-то обычно. Никак не мог поймать ту неведомую перемену. Разглядывал каждую деталь ее одежды: блузка, брюки, туфли. Подожди. Туфли? Где ее пацанские кеды? На джинсах нет рваных дыр. И — слава богу! — исчезла уродская безразмерная толстовка.

— Хорошо выглядишь, — старался быть беспристрастным, но не могу не торжествовать от своей маленькой победы: моя девочка постаралась именно для меня.

— Мне наплевать на твое мнение, — почему-то рассердилась комплементу, — но спасибо.

— Хвалю себя, — сделал глоток кофе, заставляя ее мучиться, дожидаясь объяснений. — Всего-то потребовался один оргазм, чтобы превратить тебя в настоящую женщину.

Она чуть не поперхнулась своим и не пролила на свою белоснежную рубашку черный кофе. Но снова удивила, не дав предсказуемой реакции, и рассмеялась:

— То был мой не первый оргазм, так что ты тут не причем.

Внутри вспыхнула ревностная искра от осознания, что скорей всего это действительно так. Меня душили, сбивая дыхание, вопросы: Сколько мужчин у нее было? Она сейчас с кем-то спит? Это меня отшивает, а другому, возможно, дала зеленый свет.

— У тебя есть любовник? — нес сдержал порыв и спросил прямо в лоб. Я должен знать.

— Я не собираюсь отвечать на подобные вопросы, — у нее такой вид, будто намерена плеснуть кофе прямо мне в лицо. — Ты не имеешь права спрашивать.

Еще как имею, твою мать! Потому что собираюсь трахать тебя!

Едва не выпалил это во всеуслышание, но в последний момент взял себя в руки. Хотел избежать дальнейшего развития этого разговора, это могло плохо кончится для нас обоих.

— Собирайся, сейчас заедем в банк, потом к Даре — пофоткаешь ее в домашней обстановке для инстаграма. Ты изрядно постаралась, чтобы испортить ей репутацию, теперь будешь обелять. Надеюсь, камера у тебя с собой?

Лицо у нее сделалось кислым

— В машине.

— Не вижу энтузиазма, — и это меня озадачило. — Ты же фотограф, это твоя работа.

— Да, работа, — механически повторяла.

– В чем дело? — разозлился от меланхоличности. — Думал тебе, нравится этим заниматься.

Вика помолчала, будто сомневаясь в том, насколько мы близки чтобы делать признания.

— Каждый фотограф мечтает делать обложки для «Vogue» и других не менее грандиозных журналов или устраивать персональные выставки своих работ, а не “делать фотки” для инстаграма. Чувствуешь разницу?

— Тогда какого хрена ты прозябаешь в своей желтой газетенке? — возмутился, искренне не понимая, что держит ее на паршивой работе.

— Потому что иногда есть хочется, Соболев, — кружка с грохотом опустилась на стол. — Понимаю, тебе неведомо, как это, когда встряхиваешь карманы в поисках мелочи на Доширак.

Это как обухом по голове.

Надо велеть Викиному редактору повысить ей зарплату. И позаботится о том, чтобы она получила переводы за те дни, что отработала у меня. Она проводит со мной по двенадцать часов, а чаще и больше, ответственно выполняя все указания, если не брать в расчет те моменты, когда она не устраивает мелкий саботаж, как с тем кофе. Конечно, когда она узнает об этом, обналичивать деньги и затолкает мне в глотку все до последней купюры. Потом поднимает ор, что я купил ее и плачу ей за секс. Пусть, главное, чтобы больше не ела паршивый Доширак.

19

Глава 19

Андрей

По дороге в банк после сказанного Викой между нами чувствовалось напряжение: ей, видимо, неловко, за излишнюю откровенность, мне — за глупость, наверное.

Я давно забыл, что такое, когда не хватает денег на что-либо. Но я не стыдился, не представовал себя жирующей свиньей в то время, когда другие чуть ли не голодают. Мое благополучие — лишь моя заслуга, я заработал эти деньги. Честно, нечестно — это уже другой вопрос, но я каждый день вкалываю, проводя за работой больше двенадцати часов в сутки. Мне не в чем себя упрекнуть. И, цитируя Вику, пошли все к черту.

Вика сконцентрировалась на дороги, но иногда я ловил на себе ее взгляд, который с немым вопросом скользил то по моему планшету, то по гарнитуре.

— В чем дело? — не выдержал. Невозможно сконцентрироваться, когда тебя изучают словно под микроскопом.

— Ни в чем, — пожала плечами и отвернулась к дороге.

— Вижу, ты хочешь что-то спросить. Давай покончим с этим и я вернусь к работе. — Она фыркнула, несомненно, про себя назвав меня грубияном. Я просто люблю во всем четкость и ясность, и терпеть не могу перегонять из пустого в порожнее. — Я слушаю тебя, — даже отложил ненадолго важную переписку.

Ее глаза потемнели как небо перед грозой. Не сомневаюсь, мысленно она оскорбляла меня всеми немыслимыми способами. Наконец она сдалась и заговорила:

— Я уже не первый день таскаюсь с тобой и еще ни разу не была у тебя в офисе. Уверена, ты можешь позволить себе арендовать их с десяток. Это, как ты говоришь, солидно и презентабельно, разве нет? Но такое ощущение, как будто машина твой рабочий кабинет. Или диван, кресло, стул — любая поверхность, куда ты можешь пристроить свой зад.

Какая наблюдательность. Оказывается, она меня изучает.

— У меня есть офис, и он скорее номинальный. Там сидит моя помощница и перекантовываются мелкие сотрудники, это вроде хранилища бумажек. Надеюсь, твое любопытство удовлетворено, — поставил точку в разговоре и потянулся к планшету, чтобы ответить на новое сообщение.