Гарри Поттер и его наследие (СИ) - "TsissiBlack"

– Почему бы и нет, – пожал плечами Драко. – Только если ты не всегда такой зануда.

Демон звонко рассмеялся, схватил Малфоя за руку и, как будто опомнившись, поклонился супругам:

– Мастер, Ваша Милость, я доставлю Дракона вечером в целости и сохранности.

– Не сомневаюсь, – усмехнулся Эр, – Муфаса!

На ковре гостиной появился белоснежный «карликовый лев» и вопросительно уставился на хозяина своими зелеными глазами, пытаясь одновременно наступить мощной лапой на хвост Диффинбейкеру, который норовил броситься и облобызать ноги своего хмурого хозяина.

– Муфаса, последи за этими двумя, – он указал на Драко, даже не пытающегося вырвать руку у обнаглевшего демона. – Средиземное море и прилегающие территории пострадать не должны. Никаких штормов, катаклизмов и землетрясений. Ты понял? Если что, зови меня.

Муфаса согласно рыкнул, окинул заинтересованным взглядом Драко и Андреса, после чего отпустил, наконец, Диффа, который тут же с радостным визгом бросился к Снейпу. Северус нехотя подхватил его на руки, жалея, что так мало времени может уделить своему питомцу.

– Идите, – махнул на юношей Эрри. – К десяти вечера чтоб Драко был в школе.

– Да, крестная фея, – насмешливо поклонился Драко.

– Кто бы мог подумать, – фыркнул Эр, – что наследник чистокровного рода знает маггловские сказки.

– Мастер…

– Идите уже, – машет рукой Герцог. – В десять вечера – как штык!

Юноши еще раз поклонились и растворились в яркой вспышке портала. Муфаса, с тревогой взглянув на Диффа, отправился вслед за ними.

***

Люциус Малфой, аристократ в n-нном поколении, сидел в кресле у камина, устало прикрыв глаза. Было только десять утра, а он уже вымотался, как беговой жеребец на скачках. Мысли невольно вернулись к событиям прошедшей недели. Пропадающая непонятно где отвратительно-счастливая Нарцисса, такая, какой никогда не была с ним; холодно отстранившийся от него сын, навсегда, похоже, потерянный Блейз и теряющий на глазах силы Милорд. Разочарование и одиночество сворачивались у сиятельного лорда в груди мутной, душной тоской, сердце ныло, а обычно светлая голова была непривычно тяжелой.

Дела не шли, отчеты и всевозможные деловые бумаги раздражали, мэнор казался пустым и нежилым: поместье знало, что потеряло хозяйку, и будто упрекало главу рода в нерасторопности и слабости. Как будто он мог что-то сделать! Жизнь, такая отлаженная и размеренная, была выбита из наезженной колеи сначала возрождением Лорда, а потом и этим непонятно откуда свалившимся Советником, который доломал то, что еще оставалось у него целым. То, ради чего он в свое время женился на подходящей молодой чистокровной ведьме из древнего рода – ради семьи.

В свое время Люциусу, как наследнику, пришлось отказаться и от профессиональной карьеры в квиддиче (хотя один Мерлин знает, как ему нравилась эта игра), от надежды разделить жизнь с тем, кто действительно ему нравился (пусть чертов Сириус Блэк и не знал об этом), от любви к путешествиям («дела рода превыше всего, сын»). И вот теперь, на пороге пятого десятка, он задумался над тем, ради чего и, собственно, кого были все эти жертвы? Нарцисса была достойной женой, красивой, хорошо воспитанной… и удивительно безразличной к проблемам собственного супруга. За красивым фасадом их брака скрывалось лишь взаимное холодное уважение, которое он проявлял, по возможности скрывая свои бесконечные похождения и стараясь ни в чем не отказывать супруге, любящей наряды и балы. Сын хорошо учился, дружил с правильными людьми (даже вон к Советнику в свиту набился, настоящий Малфой, чувствует, в чьих руках власть), но… оставался только наследником рода, как он сам когда-то для своего отца. Постоянно лишь род, лишь его интересы.

Горькие мысли оседали на языке полынью, сжимали сердце и бередили душу, которую, как он считал, не под силу потревожить даже Апокалипсису. Кстати, о нем. Перед внутренним взором Малфоя предстала ладная, гибкая фигура, облаченная лишь в тонкие шелковые шальвары, зазмеились крупными кольцами по плечам черные, как южная ночь, волосы, сверкнули озорные темные глаза, мелодично звякнули ножные браслеты этого невыносимого, навязанного чудовища, разрушившего всю его жизнь. Целенаправленно топтавшего его, Люциуса, гордость своими сладкими речами, ласковыми взглядами из-под пушистых ресниц.

Своей невозможной жизнерадостностью, которая, казалось, была неиссякаема: она не поддавалась ни ледяной вежливости (попытки холодно дать понять, что внимание ифрита нежелательно, заканчивались обычно попытками поцеловать руку), ни ядовитому сарказму (мягкий восточный юмор и цветистые поэтичные сравнения грозного главы рода Малфой с «бледным цветком, что пленяет взгляд, отнимая сердце», были ответом на все колючие выпады), ни проклятиям (все они блокировались и сопровождались тихим смехом и искренним восхищением «о, мой хабиби, ты грозен, как Верховный Ифрит, клянусь Аллахом!»), так вот этой самой жизнерадостностью Адиль просто выводил Люциуса из себя.

Малфою казалось, что чертов огненный демон над ним издевается, настолько тот был ласков и терпелив, весел и… вездесущ. Люциус уже почти привык к внезапным вспышкам яркого пламени портала и отвратительно-радостным возгласам: «Люсиус (именно так, с мягким «с», что тоже раздражало), я принес тебе персики, свет очей моих!» или «Хаббиби, не хмурься, скажи Адди, кто посмел своим ядом отравить чистые источники твоих прекрасных глаз? Я немедленно отрублю этому шакалу голову», или даже «Такой день сегодня хороший, о, мой свет, я буду танцевать для тебя». Ифрит был порывистым, неутомимым, веселым, задорным… и абсолютно, дико, невозможно чуждым всему тому миру, в котором привык жить Люциус Малфой. Он был как бельмо на глазу, как колючая крошка в жаркой постели, как… самая мучительная зубная боль. И вот когда казалось, что избавиться от надоедливого воздыхателя не удастся, он вдруг сам освободил «хаббиби» от своего присутствия. Не появлялся уже неделю. НЕДЕЛЮ, хотя до этого уверял, жарко шепча в самое ухо, обнимая так нежно и крепко, что жить не может без него. Ни дня, ни одной минуты.

Что же, жизненный опыт подсказывал, что многословие и громкие обещания – это почти всегда гарантия ветрености и непостоянства… ненадежности и обмана. Осознавать свою правоту («Не ошибся я таки на счет этого… ифрита») Малфою было одновременно приятно и… тоскливо. Отогнав от себя навязчивую мысль о том, что он сам виноват в том, что Адиль ушел, Люциус нехотя поднялся и направился в кабинет – дел было невпроворот.

Баланс не сводился, смысл путаных условий очередного договора ускользал, кофе никак не мог разогнать тоскливую муть, покрывшую сердце и, когда лорд Малфой уже совсем было собрался выбраться хотя бы на конную прогулку, вспыхнул долгожданный портал. Дурацкое сердце радостно встрепенулось, но на лице, конечно, это не отразилось никак, а сам хозяин этого гоняющего кровь органа мгновенно впал в раздражение. Но не столько от визита незваного, в общем, гостя, сколько от своей реакции на него. До чего же надо было докатиться, чтобы…

– Здравствуй, Люсиус, – прозвучал спокойный, чуть хрипловатый голос.

Малфой с удивлением рассматривал Адиля: на его смуглом, красивом лице не было и тени улыбки, всегда красиво переливающиеся на свету волосы, непривычно забранные в низкий хвост, как будто потускнели, а иссиня-черные глаза были непроницаемы. Одет всегда легкомысленный, если не сказать фривольный, джинн был тоже для него необычно: строгий черный костюм-тройка, темно-синяя рубашка и безукоризненно подобранная обувь. Брови обычно невозмутимого Люциуса поползли вверх, выдавая его удивление изменениями, произошедшими с несносным, навязанным, почти ненавистным партнером.

– Здравствуй, Адиль, – нарочито холодно ответил он. – Чем обязан?

Ифрит немного помолчал, как будто обдумывая свой ответ, а потом… забросил ногу на ногу и закурил толстую сигару. Люциус, пытаясь совладать с собой, почти заворожено следил, как темно-красные губы, разжимаясь, обхватывают толстую трубочку из туго свернутых табачных листьев, как белоснежные зубы впиваются в ее чуть заостренный кончик и… только большим усилием воли сохранил невозмутимость и холодность. Адиль же спокойно ответил, прикуривая от вспыхнувшего на кончике указательного пальца крошечного язычка пламени: