Чужая — я (СИ) - Гейл Александра

— Потому что ты небезнадежна, — припечатывает он веско.

А Мэри, с которой он спит, значит, безнадежна?

Мне хочется сказать что-то жесткое в ответ, но в этот момент в память врезается новое воспоминание. Оно проносится мириадами звезд над головой, размытыми телефонными сообщениями, теплом рук и этой самой фразой.

***

Ворчун: Могла бы сказать, что боишься высоты. Я двадцать минут здесь мерз.

Тиффани: Я не боюсь высоты. А человек по имени Норт не может замерзнуть.

Ворчун: Очень даже может — приходи и проверь, если не боишься.

Скрип железной чердачной двери — и Норт в черном пальто и таком же шарфе оборачивается ко мне. Я против воли отмечаю, что он выглядит смешно, будто нахохлившийся воробей. Действительно замерз — не соврал.

Хорошо, что я додумалась захватить пальто. После стольких бокалов иная девица и собственные принципы позабудет! Мой хеллоуинский костюм состоит из короткой юбки и кроп-топа, и холод мгновенно жалит обнаженную кожу. Приходится запахнуться и лишь таким образом спрятаться от ветра.

— Как же легко взять тебя на «слабо», — говорит Норт, разбивая мой миролюбивый настрой вдребезги.

Он смеется, но больше глазами. Я же завожусь с пол-оборота.

— Я пришла не для того, чтобы ты меня оскорблял, — зло выплевываю я, останавливаясь на порядочном расстоянии.

— Даже и не думал, — искренне удивляется Норт. — И все же более открыто признаться в том, что боишься, можно было только написав признание на лбу.

— Я ухожу.

— Зачем?

— Что зачем?

— Зачем тебе уходить? Этим ты ничего не докажешь и не вернешь себе контроль над ситуацией.

— Не верну. Но я не контрол-фрик. Просто не хочу с тобой разговаривать.

— Повторяй это почаще. Кто-нибудь может поверить. А еще лучше — смотри.

Он указывает вверх, и я поднимаю голову. Над нами россыпь звезд, какую нечасто увидишь в городе, а тем более глубокой осенью. Эдакий утешительный приз за неожиданно холодную погоду. Я буквально залипаю на это зрелище, хотя компания для демонстрации слабостей совсем не подходящая.

— Ну как, стоило подняться на крышу?

Норт смотрит не на звезды — на меня, и я внезапно смущаюсь.

— Я поднялась на крышу не ради звезд и пространных разговоров. Объясни-ка лучше, как ты можешь знать, что Стефан завяз по уши в наркобизнесе, и делать вид, что тебе плевать?

Некоторое время он задумчиво кривит губы и, наконец, отвечает:

— Не смогу объяснить. Чтобы это понять, нужно знать нашего отца.

— А ты попробуй, Норт, я смышленая.

— Хорошо, — неожиданно легко соглашается он. — Сразу после того, как ты подойдешь к краю.

— Мы что, в начальной школе? — Закатываю я глаза. — Что тебе это даст?

— Не люблю игру в одни ворота. Твоя уязвимость за мою.

— Ты сам сказал, что я напилась, — бормочу я, а во рту становится сухо от страха. — И объективно не слишком крепко стою на ногах.

— Я поддержу тебя — ты не упадешь.

Он раскрывает руки, словно приглашая в свои объятия. Мне ужасно страшно, тело почти парализовано, и я намеренно стою ровно по центру крыши, будто зона безопасности меньше чем в три больших шага с каждой стороны недостаточная. Но подумайте, тут ни бортиков, ни ограждений на случай, если вдруг кто-то отчаянный решит прогуляться. А этот отчаянный решился! И ему ни в коем случае нельзя выдать свой испуг перед парнем с именем холодным, как эта ночь. Потому что он из тех, кто пользуется чужими слабостями.

Я делаю шаг, еще один. И еще. Храбро запрокидываю голову, глядя в лицо Норта, а потом разворачиваюсь к нему спиной. Его руки обвивают мою талию. Крепко. От них не просто тепло — горячо. И кровь начинает бежать быстрее.

— С левой ноги. Или ты из тех, кто путает лево и право? — Прежде, чем я успеваю ответить, он наклоняется в сторону, уводя и меня. Я вскрикиваю, но левая нога сама по себе отрывается от крыши. — С этой, — хмыкает Норт. — Шаг. Еще шаг. Еще…

В любой другой ситуации я бы возмутилась, но от страха язык прилипает к небу. На самом деле, тут не так высоко: всего-то два этажа под ногами, но для человека, который боится высоты, они равносильны высоте небоскреба.

Мы останавливаемся настолько близко к краю, что носки моих сапог нависают над пропастью. Я бы ни за что не отважилась на такое, но ситуацию полностью контролирует Норт. Никуда, кроме как вниз, я смотреть не могу. И вынуждаю себя дышать только для того, чтобы этот парень не упрекнул меня в обратном. Каково это — падать? Думаю, я бы умерла от испуга раньше, чем коснулась земли. Как этот сумасшедший уговорил меня на такое?! Иррационально успокаивают только его руки, хотя я знаю, что стоит покачнуться — мы полетим вниз оба. И если даже он успеет за что-то уцепиться, меня спасать не станет. Не сумеет, как бы ни хотел (а я не уверена, что он бы хотел). Иначе говоря, пусть Норт и обещал меня удержать, одно неловкое движение — и я обречена.

— А ты небезнадежна, — врывается он в мои мысли.

Я не хочу это слышать — я хочу уйти, но Норт держит крепко, а дернуться в таком положении — безумие. Я бы ни за что не пошла на это, не выпей последнюю Маргариту с Джесс.

— Наш отец говорит, что если глядеть в глаза страху как можно чаще, то даже вату можно закалить до состояния стали. Это он делал с нами. В том, что мы со Стефаном не близки, нет никакой загадки. Нас разобщали, стравливали с детства, вынуждали соперничать на пустом месте. И если один давал слабину, пытаясь идти против правил, помогая другому, то отец наказывал обоих. В какой-то момент Стефан сломался и потерялся, а я не протянул ему руки. И теперь не сделаю этого, но вовсе не потому, что так хочет отец. Я просто стал тем, кем меня хотели видеть.

— Отпусти меня, — говорю я как можно спокойнее, хотя внутри все дрожит от страха и злости. Он фактически называет себя бесчувственным чудовищем, при этом являясь чуть ли не ниточкой, на которой я повисла над пропастью.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍ Пара ударов сердца — и он отступает на шаг, и я уже сама отскакиваю от него как можно дальше. Мне нужно спуститься с крыши и прийти в себя. Но прежде чем закрыть дверь и оставить Норта наедине с его темным прошлым, я оборачиваюсь и говорю:

— Ты уже не мальчик, чтобы оправдываться детскими обидами на папочку. Пора отрастить собственную голову.

— Что-то ты не сказала мне этого, стоя там, — насмешливо кивает он на место, где мы находились пару секунд назад.

— Думаешь, что ты лучше Стефана, лишь потому, что не признаешься в страхе перед отцом? Бояться — не стыдно. Стыдно бояться настолько, чтобы не сметь в этом признаться.

Норт окидывает меня взглядом с головы до пят.

— Как я уже сказал, — бесцветно отвечает он. — Ты небезнадежна.

— Триггерные слова работают, как я посмотрю, — холодно улыбается нынешняя версия Норта Фейрстаха. Версия с более длинными волосами и злыми глазами.

Он дает мне понять, что сделал это намеренно. Когда меня в машине накрыло воспоминание, он все понял и решил попробовать повторить. Заставить меня вспомнить то, что хотел он. Стефан был прав: Норт играет мной и моей памятью как вздумается. И какой я отпор могу ему дать, если даже не уверена, что нас связывало и насколько велико его желание сделать мне гадость?

Реакция на это открытие у меня совершенно неожиданная: впервые за время, прошедшее с момента моего пробуждения, глаза начинает предательски щипать. От мысли, что я могу расплакаться здесь и сейчас при этом ублюдке, меня охватывает такой ужас, какого я, кажется, и на крыше не испытывала.

— Перебор. Я ухожу, — вскакиваю со своего места, толкая столик так, что салфетница летит Норту на колени.