Давай поспорим? (СИ) - Белова Дарья

— Рома, — даю о себе знать.

— М? — не обращая на меня внимает обувает сначала правый, идеально начищенный ботинок.

— А я? — слегка откашливаюсь и прочищаю горло, — Я не успела собраться… тебе же надо квартиру закрыть… и…

— Насть, — немного нервно обращается он ко мне, будто не ласкал мое тело этой ночью, не было тех страстных поцелуев, от которых теряешься в пространстве, не шептал мое имя, покрывая поцелуями мои плечи и грудь, — не напрягай, прошу… оставайся, если хочешь. Если нет — ключи запасные здесь, — быстрым, даже каким-то рваным движением открывает верхнюю полку обувницы, где позвякивают пара ключей, и демонстративно ими поводил перед моими глазами, — все, я убежал. Там пи*дец какой-то — уже тихо сказал Рома.

— Стой!

— Что, Каренина? — опять он вернулся к этому прозвищу, к которому я не знаю еще, как относиться, особенно после произошедшего.

— Обед?

— Что, обед?

— На обед приедешь? Я приготовлю… борщ… — боже, это звучит даже жалко. Ему доступны любые женщины, хоть с третьим размером груди, хоть модельного роста, блондинки, рыжие… любые. А тут я. С борщом.

— Мне?

— …и себе.

— Хорошо. Я постараюсь, — и закрыл дверь за собой, чтобы уже наверняка не дождаться очередных вопросов.

Бабушка, которая любила всем раздавать советы и которая сама не прислушивалась к ним, к слову, всегда говорила — путь к сердцу мужчины лежит через его желудок. Потом следовал рассказ про то, как она покорила моего дедушку своими пирожками с мясом и как он их припоминал каждый раз, когда приезжал к родителям. Ее пирожки с мясом никто так и не попробовал, кроме дедушки, очевидно. Но почему-то совет про еду и мужское сердце так и был высечен в моем мозгу. Иначе я никак не могу объяснить то, что было сейчас в коридоре. Борщ? Серьезно?

Пока я предалась воспоминаниям о моей бабушке, на телефон пришло оповещение. Рома? Нет.

Денежный перевод. А следом смс. “На борщ. В холодильнике только пельмени”. А следом “Каренина, если борщ будет отстой, будешь отрабатывать:)”

Ох, права была бабушка, ох, права. Только вот надо бы узнать, как правильно его готовить.

— Мам?

— Настя? Ты с ума сошла? Я же глаз не сомкнула сегодня ночью. Ты у какой еще подружки была? — начала мама.

Черт! Совсем забыла хотя бы написать маме, что со мной все хорошо и что ее дочь прекрасно провела время, охрененно трахаясь с Ромой. Только последнее, думаю, стоит оставить при себе.

— Мам, все хорошо. Со мной все в порядке. Я у ….Ромы.

— У Ромы? Настя… это… как это понимать?

— Так и понимать, — нервы потихоньку начинают сдавать, потому что по голосу уже понимаю — маме не нравится все это. Не нравится Рома, не нравится, что я ночевала тут, не нравится моя отстраненность.

— Это не правильно, Настя. Ты понимаешь, что о тебе подумает твой Рома, когда ты вот так просто согласилась у него провести ночь? — надо признать, что у мамы удачно получается надавить на больное. Я знаю, мама, знаю.

— Ты считаешь, что лучше провести ночь на старой раскладушке в квартире, которая нам не принадлежит? Где нам позволили просто находиться на птичьих правах?

— Ты вчера себя повела очень невоспитанно. Мне было стыдно, Настя. А потом, оказывается, ты поехала к парню, которого я даже в глаза не видела. И сколько ты его знаешь? Неделя?

— Так, все. Мне не пятнадцать лет и я сама в состоянии решить, где мне ночевать и с кем. Я вообще не поэтому вопросу звоню.

— Ну спасибо, что хоть вообще позвонила и сообщила, что с тобой все в порядке…

— Извини, я была не в том состоянии, чтобы подумать об этом, — и это правда, — ты можешь подсказать мне кое в чем?

В ответ мне тишина. Что ж, мама тоже умеет общаться. И в чем-то ее обиду я понимаю. Потому что повела вчера себе безответственно.

— Мам?

— Да?

— … как готовить борщ?

— Что? — еще одна.

— Борщ, мама, борщ!

— Зачем тебе борщ? Приезжай домой, я сварю.

— Я… не только себе…

Долгий рецепт, казалось бы не очень-то и сложного блюда был расписан мной аж на пятнадцать пунктов, со всеми тонкостями и особенностями. Ну, держись, Джулия Чайлд, я буду готовить борщ.

В 13:25 раздался звонок. Я на цыпочках подхожу к двери, что настойчивый звонок во второй раз заставил меня испугаться и вздрогнуть.

— Я уже думал, что ты сбежала, — сказал Рома, как только перешагнул порог.

— Я просто не сразу расслышала, — нагло вру я.

— Ага, конечно, заливай. Я слышал твое дыхание, когда ты подошла к двери и заглядывали в глазок, — усмехается Рома.

Каюсь, было.

— Ну что? — радостно смотрит на меня, — я приехал, Настя! Где обещанный борщ?

— Там, пойдем, — у меня даже вспотели ладони, пока мы шли до кухни, пока ждала, когда Рома помоет руки и усядется за стол. Не говорить же ему, что это мой первый борщ в жизни.

Борщ был готов час назад. Я накрыла его крышкой и полотенцем, чтобы он настоялся, как объяснила мне мама. А сейчас с деловым видом беру половник и накладываю борщ в тарелку. Аккуратно нарезаю кусок хлеба, так же кладу на тарелку и все это преподношу (да, именно преподношу) Роме, который уже разговаривает с кем-то по телефону на повышенных тонах и по всей видимости не замечает мою нервозность и страх.

— А себе? — пристально смотрит на меня.

— Конечно, — ласково улыбнулась я.

По второму заходу я беру половник и наливаю себе борщ, потом ставлю свою тарелку на стол на место напротив Ромы и сажусь.

— Ложки! — вскрикиваю я.

— Хотелось бы, — ухмыльнулся Рома.

— Приятного аппетита, — пожелала я, как только села на свое место.

И с Богом! подумала я, но умолчала, ибо сказать вслух не решилась.

Если история про пирожки моей бабушки правда, то я теперь знаю, что может испытывать женщина, когда ее стряпню (по-другому никак не назвать) с таким аппетитом ест ее мужчина. Моя тарелка так и осталась целой, потому что это время я зависла над тем, как ел Рома. Можно ли испытать оргазм от этой визуального экстаза? О, да! Даже раздражающий звон от соприкосновения ложки и посуды не действует мне на нервы, как это обычно бывает. Это музыка как звук органа в католическом храме: пробирает до мурашек.

— Ты не ешь, — заметил Рома, когда последняя капля съедена и тарелка отодвинута.

— Я… любуюсь… — опять это слово. Непозволительно открыто для меня. Это не голой быть, это быть открытой перед ним.

Рома серьезно посмотрел на меня. Будто пытается прочитать что-то у меня в глазах. То, что я могу от него скрыть. Или мои мысли, которые не озвучиваю. А я ведь вот она — открытая книга. Бери, читай, наслаждайся. Только, пожалуйста, будь аккуратным, не заляпай, не рви переплет, не вырывай страницы. Мне будет больно.

Рома подошел ко мне довольно близко, чтобы я смогла рассмотреть мелкие морщинки у его глаз, когда он слегка их щурит, смотря на меня. Большим пальцем гладит скулу, иногда спускаясь к губам, оттягивая нижнюю. Такой нежный, но безумно эротичный жест.

— Но ты же ела?

— Конечно, — не понимаю, к чему он.

— Тогда чесночный поцелуй тебя не смутит, — улыбнулся во все тридцать два.

А потом накрыл мои губы в поцелуе. Нежный, чувственный, аккуратный. Я бы сказала благодарный. Будто говорил спасибо. Рукой очерчивал контуры моего тела: бедро, талия, грудь, уже ноющие соски, которые жаждали, чтобы их захватили в сладкий плен теплого рта. Но Рома ждал, он вынуждал меня прильнуть к нему, прижаться всем телом, просить о большем. А потом начал опускать руку, едва касаясь. Сначала грудь, талия, бедра, переходя на внутреннюю и более чувствительную часть. Он мучил меня, безмолвно просил меня о большем, не давая себе разрешения переступить черту.

— Рома, — простонала я его имя.

— Настя, — улыбнулся он в мои губы.

— Рома, — подхватила я его игру.

— Настя, — с нажимом произнес мое имя.

Слегка прикусывая шею, его любимое действие, как я заметила, он двинулся ниже, уже прикусывая косточки ключицы, целуя впадинку и опускаясь еще ниже к груди, где обхватил их руками и сжал до легкой боли и покалывающего желания, зарождающегося внизу живота. Движения становятся более резкими и отрывистыми. А сжимать начал интенсивнее. Страшен ли его напор? Уже нет. Нравится? Безумно!