Чёрт, у неё такие холодные пальцы, что я чувствую даже сквозь ткань. Да и вся она сама ледяная и мокрая насквозь. Настолько мокрая, что уже и меня всего пропитала.
Ну просто какой-то косяк ходячий, который за какие-то грехи свалился мне на голову.
Хотя, с чего это свалился? Я сам. Сам её на себя свалил, хрен пойми зачем.
— Ну что ты вытворяешь дурочка? Покалечить нас решила?
— Я… силу не рассчитала, — выдавливает, начиная дрожать ещё сильнее.
Опускаю голову и разглядываю её задранное кверху лицо.
Из-за того, что девчонка босиком, она стала ещё ниже ростом. Если раньше её макушка доставала мне до подбородка, то сейчас едва дотягивается до ключиц.
Маленькая. Чёрт, какая же она маленькая. И худая.
Сильнее надавливаю пальцами и перебираю позвонки, от чего Лиза тут же прогибается в пояснице и сильнее вжимается в меня грудью.
Чёрт…
— Не надо так делать… — произношу грубее, чем планировал.
— Что? Как? — курносая тут же теряется и в замешательстве мечет взглядом по моему лицу.
Я же в ответ смотрю на её лицо. Пухлые губы посинели от холода. Прядь мокрых волос прилипла ко лбу. С неё стекает дождевая капля. Скользит по носу и падает на губы.
Не успев подумать, уже поднимаю руку и провожу по её губе подушечкой большого пальца, стирая влагу.
Мышцы стягивает от напряжения.
— Кирилл С-сергевич, — заикается от холода. — А вы знаете, что такое хар-расмент?
— Намекаешь на то, что я к тебе пристаю? — усмехаюсь.
— А что, разве нет?
Бл*ть, да! И это полный звездец. Даже для меня!
— Ну это смотря с какой стороны посмотреть.
Отодвигаю с плеча девчонки мокрые волосы. Откидываю их назад и склоняю голову ниже. Чувствую, как она моментально напрягается в моих руках. Вытягивается струной и застывает. Но при этом не двигается и почему-то меня не отталкивает.
Дую на её горло тёплым воздухом и с маниакальным удовольствием смотрю на то, как тонкая кожа покрывается мурашками.
— Что… вы делаете? — почему-то переходит на шёпот, и я, как дурак вместе с ней.
— А я, Елизавета Алексеевна, проверяю твой дресс код. Я же тебе говорил, что у нас в фирме засосы в него не входят. Вот я и смотрю, понаставил тебе твой Карим отметин или нет. Стоит ли тебя наказывать.
— Марат, а не Карим.
— Один хрен.
— Никаких засосов он мне не наставил. Мы… очень аккуратно целуемся.
Чёрт, специально ведь меня провоцирует. Гадина мелкая.
— А, может, просто нет никакого Карима, а Лизок? — ухмыляюсь, продолжая мягко перебирать позвонки на её поясница.
Провожу пальцем по кромке юбки. И, сука, так и тянет скользнуть под ткань.
Звездец просто, что у меня в башке творится. Она ведь вообще никуда не вписывается. Я старше её на сколько? Двенадцать лет? Это же целая возрастная пропасть. Я ей если не в отцы, то в дяди гожусь однозначно.
Мелкая, курносая гадина с острым языком, которая ещё в добавок меня чуть зрения не лишила. И меня терзают охренительные подозрения, что это только верхушка айзберга из всего звездеца, который она способна вытворить.
Это мелкая ходячая катастрофа. У неё это на лбу было бегущей строкой написано с первого дня нашего знакомства.
Зачем мне нужен этот гемор?
Да она и внешне не похожа ни на одну из моих женщин. Вообще ни на одну женщину из моего окружения.
— Кирилл Сергеевич, верните, пожалуйста, мой телефон, — повторяет настойчиво.
— А ты мне в начале ничего не хочешь сказать?
Лиза
Я, блин, много чего хочу сказать! Только, во-первых, это всё нецензурно, а во-вторых… а во-вторых, когда Горский так близко у меня голова вообще соображать перестаёт.
Его рубашка уже вся насквозь мокрая в том месте, где мы соприкасаемся. И из-за сырости запах морского одеколона ощущается особенно сильно.
Чёрт, ну как же вкусно он пахнет. Просто нереально… У меня от этого запаха внутри всё сжимается…
— Елизавета Алексеевна, ты уснула что ли? Я говорю, сказать ты мне ничего не хочешь?
Блин… я понимаю, что он имеет в виду. Ждёт от меня извинений. И, как бы мне не хотелось признавать, но я реально должна это сделать, потому что за последние несколько дней изрядно перегнула палку. Начиная с перцового баллончика и заканчивая подгузниками от недержания. Это был явный перебор.
За посыл в задницу мне только не стыдно. За то, что Горский предложил мне на собеседовании, он объективно его заслужил. Правда тот факт, что послала я не штатного сотрудника, а генерального директора значительно усугубляет моё положение…
— Хочу, — выдавливаю стараясь не смотреть боссу в глаза. — Думаю, я должна перед вами извиниться. За… похотливого кобеля… И за перцовый баллончик… И за подгузники от недержания тоже… Простите, это было бестактно с моей стороны и больше не повторится. Обещаю.
— Сомневаюсь…
— В чём именно?
— В том, что тебе жаль. Хотя, и в том, что не повторится тоже.
— Почему вы так думаете?
— Есть такие подозрения, — чувствую его усмешку на своём горле. — И я не об этом говорил. Я имел в виду Карима твоего. Может, признаешься уже, что ты его выдумала?
— Никого я не выдумывала, — хрена с два я признаюсь! — И его зовут не Карим, а Марк. Не надо делать вид, что вы не запомнили!
По телу проходит волна озноба, и я машинально ёжусь, начиная дрожать сильнее.
Чёрт. Очень холодно. И у нас с Горским под ногами уже скопилась немаленькая лужа, накапавшая с моих волос и юбки.
Резко задираю голову, когда чувствую, как ладони мужчины скользят вверх по моей спине. Переходят на руки и начинают их растирать. От чего ледяная кожа моментально вспыхивает, как от пожара.
— Не надо на меня так глаза пучить, Стрельникова. Как будто я тебя насилую в жёсткой форме. Всего лишь грею. У тебя губы уже, как у утопленницы синие. Переодеться есть во что?
Мотаю головой, потом что слова застревают где-то в горле. То ли от того, что я с каждым разом всё больше поражаюсь бестактности этого мужчины, то ли потому, что вопреки здравому смыслу даже не пытаюсь от него отодвинуться.
Хотя этот гад, несколько дней назад предложивший мне спать с ним за деньги, перешёл уже все допустимые границы дозволенного.
Ну и самое дикое — мне нравятся его прикосновения.
Боже, я ужасна. Вообще не понимаю, как такое может быть. Но рядом с ним действительно становится тепло. Особенно, когда он вот так водит по мне ладонями.
Как будто вслед за его руками по телу растекаются горячие волны, вихрем закручивающиеся где-то внизу живота. И эти же самые волны явно расплавили мне напрочь мозг, потому что до меня только сейчас начинает доходить, что мы стоим тесно прижавшись друг к другу непозволительно долгое время.
— Ну и как ты собираешься в таком виде работать весь день? — опустив голову, смотрит на меня, из-за чего мы практически соприкасаемся носами.
— Сидя?
— Логики ты не лишена, — усмехается. — Предлагаю тебе снять юбку и блузку и надеть мой пиджак. Он длинный, так что не волнуйся, твоих милых белых трусов видно не будет. Я пока отдам твои шмотки уборщице, попрошу, чтоб она их посушила.
— С чего вы взяли, что у меня белые трусы? — выгибаю бровь.
— Можешь считать это профессиональным чутьём. Не заговаривай мне зубы, Елизавета Алексеевна. Снимай блузку. Если хочешь, я отвернусь.
Отвернётся он. Как же…
— Смею заметить, Кирилл Сергеевич, что на вас нет пиджака. Или он невидимый? Снова ваши пошлые фантазии? Хотите, чтобы я перед вами тут сидела как Голый Король в воображаемом пиджаке?
Боже, что я несу… Точно мозги отморозила.
— Ты знаешь, до этого момента таких фантазий у меня не было.
— Слава богу…
— Но вот ты сказала, и я тут же представил.
— Не надо.
— Поздно, Стрельникова. У меня очень богатая фантазия. Хотя в моём воображении ты не совсем голая… На тебе ярко красный купальник без бретелек.
Вот сволочь!
— Ладно, Лизок, пошутили и хватит. Снимай давай свою блузку, я не шучу. Пиджак у меня лежит в кабинете. В отличие от тебя, я в офисе держу сменную одежду. Вот как раз на такие случаи.
