Поющая в башне (СИ) - Сойфер Дарья

Но Зинаида Федоровна была крепким орешком. Едва машина сына с невесткой скрылась за поворотом, старушка устроила Варе допрос.

-    Мне можешь голову не морочить, - она едва заметно окала; не так, как изображали деревенских жителей в кино, но все же ощутимо после Москвы. - Что тебе здесь понадобилось?

-    Работа. Михаил ведь объяснил, что меня наняли помощницей...

-    Вздор. Я не слепая. Ты вон, какая холеная, и не рассказывай, что ты сиделка.

-    Я и не сиделка. Я - помощница по хозяйству.

-    Опять брешешь! С такими руками полы не моют. Маникюр-падикюр, вишь, у нее. Небось, к сыну моему клинья подбиваешь.

Варя не сдержалась и фыркнула от смеха.

-    А чего тогда? Или какая-нибудь беглая преступница? Я такое сразу чую. Решила укрыться в селе, да еще и деньжат подзаработать.

Веселость разом испарилась.

-    Ага! Значит, в точку попала! - наблюдательная старушонка ликовала.

- Да никакая я не преступница! Просто ситуация сложная. Некуда пойти. Я же работу искала, а не халяву.

-    Работу, говоришь? Будет тебе работа. На печке мешок лежит холщовый, там белье. Надо постирать.

-    С удовольствием. А где у Вас машинка?

-    Какая-такая машинка? Нет ее. В сенях таз стоит большой, а за ним - стиральная доска. В душ поставишь - и стирай. Мыло хозяйственное над раковиной. Все эти порошки - ерунда, одна химия. Ничего толком не отстирывают.

-    А вешать куда? - Варя старалась не подавать виду, что расстроилась.

-    На задний двор выйдешь, там длинное крыльцо, как балкон. Вот там на веревки и вешай.

-    А оно разве на морозе высохнет? Замерзнет ведь только.

-    Темнота. Вас, москвичей, сразу видно. И высохнет, и дух свежий. И хрустит так приятно. Что надо.

-    Хорошо, Зинаида Федоровна. Хозяин - барин.

Варя переоделась в домашнюю одежду и покорно полезла на печь за мешком. Пахло ветошью. Стопками лежала старая одежда - кофты, цветастые байковые халаты... Она бы соврала, если бы сказала, что не ощутила брезгливости. И вовсе не потому, что это было дешевым и отжило свой век. Просто все здесь было чужим. Поборов себя, она взяла мешок и потащила в душевую.

Стиральная доска была похожа на терку, и Варя побоялась, что порвет вещи, поэтому принялась оттирать пятна вручную. По большей части это было постельное белье и ночные рубашки с линялыми цветочками. От хозяйственного мыла вода стала серой, с противными хлопьями, руки покраснели из-за бесконечного трения. Она вспотела, все выплескивалось на пол и на нее, рукава вымокли до локтей.

Когда она начала выполаскивать, напор упал, и вода потекла тонкой струйкой. Сдерживая рвущиеся наружу ругательства, Варя с трудом промыла простыни, каждый раз дожидаясь, пока наберется новый таз. Но больнее всего было отжимать. После второго пододеяльника у нее так ломило запястья, что ей захотелось плюнуть на все и бежать, куда подальше. Но она уже закусила удила: справится теперь - потом станет легче. В довершение всего, как только она закончила и хотела выключить воду, задела переключатель и на нее полилось сверху. Она спешно повернула ручку, но волосы уже стали влажными. И что еще хуже - вымокла часть отжатого белья. Пришлось выкручивать по новой.

Наконец, она смогла отправиться на балкон. Там были наставлены жестяные банки, ящики с инструментами, валялась куча непонятного барахла. С мокрой головой было очень зябко. Она надеялась управиться быстро хотя бы тут, но прищепки были такие тугие, а пальцы еле гнулись от мороза, вдобавок она еще и ноготь сломала. Варя оступилась и случайно встала ногой на край стираной простыни. Ткань с треском расползлась. Теперь недоброй ухмылкой на нее зияла свежая дыра. Это конец. Ее выгонят. И это после всего, как она старалась! Варе вдруг стало так жалко себя, что она опустилась на корточки и заплакала. Хотя бы тут, на заднем крыльце ее никто не увидит.

Перед глазами всплыла теплая Сашина квартира, елка, рисунки на стекле. Пушистый Хендрикс и Самсонов с его горячими руками, смешливыми глазами и необыкновенным новогодним стейком. А она застряла тут, с этой зловредной старушенцией, и у нее ничего, ровным счетом ничегошеньки не получалось. Она обхватила колени, уткнулась в них носом, и зарыдала еще горше.

-    Ну, чего ты воешь? - продребезжало у нее над ухом.

-    Простыня порвалась. Простите, пожалуйста, я не хотела. Я случайно наступила, и вот...

-    И чего из-за нее реветь? Подумаешь, горе какое. Ей сто лет уже, этой простыне. Она и от ветра бы разъехалась вся. Ничего, на тряпки пущу, - последнее слово Зинаида Федоровна произнесла как «пушшу». - Поднимайся, сколько можно сопли морозить. И голова вон мокрая вся. Эх, чудная какая девка! Пошли чай пить.

Варя по-детски всхлипнула, утерла нос тыльной стороной руки и последовала за старушкой. Теперь та уже не казалась такой вредной. В сенях отирался здоровенный пятнистый кот.

-    Это Ваш?

-    Да, Кузька. Он всегда уходит на сушила, когда Света приезжает. Она его терпеть не может, а он так и норовит ей в туфли напрудить. Визга бывает!

-    А за что она его не любит? - поинтересовалась Варя, когда они вместе с котом зашли в теплую комнату.

-    Поди знай. То линяет он, то блохастый, то мышей дохлых тащит. А на что он мне, спрашивается, тогда сдался, если он мышей таскать не будет? А блох нет у него, Мишка ему и ошейник вешал. Ставь чайник. И дай вон ему из холодильника селедочных хвостов, там, в тарелке на нижней полке. У печки его миска стоит, - Зинаида Федоровна медленно и с усилием опустилась на стул: ее беспокоили колени.

Морда у кота была наглая и демонстрировала внушительную боевую историю. Краешек одного уха был разодран, под глазом красовалась царапина, хвост порядком изжевали. Но выглядел он, тем не менее, довольным жизнью. Выгнув спину и подняв хвост трубой, он вертелся в ногах, пока Варя лазила в холодильник. Она кинула ему в миску селедочные хвосты, и он воодушевленно уселся трапезничать, оглашая комнату звучным хрустом.

Варя накрыла на стол: хлеб, колбаса, вчерашние салаты. Михаил не потрудился набить закрома перед отъездом. Просто оставил денег на продукты и попросил собирать чеки. Тем временем Кузя уничтожил свою порцию, по-хозяйски плюхнулся девушке на колени, прищурился и заурчал, как холодильник «Саратов». Она погладила животное и ощутила под рукой застарелые шрамы. Не переставая мурлыкать, кот недовольно повел ушами. Ласки он явно хотел, но как было это осуществить, если всю его шкуру покрывали рубцы и болячки, она не понимала.

-    Справа гладь. Там у него целая сторона, - подсказала Зинаида Федоровна.

Варя послушалась, и кот прикрыл глаза от удовольствия, вытянув заднюю ногу. Его увесистая туша с трудом помещалась у нее на коленях. Опасаясь потревожить барское создание, она аккуратно дотянулась до стола и положила себе немного оливье. Утренний хот-дог с Курского вокзала остался далеким воспоминанием, а с тех пор она ничего не ела.

-    А теперь рассказывай все, как есть, - бабушка выбрала винегрет, и теперь в морщинках вокруг рта у нее остались бордовые следы.

Варя вкратце поведала историю про Газиева, опустив некоторые детали, - в том числе, про Самсонова и приемную маму, - чтобы не вызывать жалость. Да и вряд ли кто-то поверил бы в то, что мать ее продала.

-    И тебе совсем некуда пойти? - удивилась Зинаида Федоровна.

-    У меня нет семьи.

-    А друзья-подружки?

-    Никого настолько близкого, чтобы можно было напроситься к ним в дом. Я не люблю никого обременять, у меня есть руки-ноги, значит, заработаю себе на крышу и хлеб.

Хозяйка сверлила ее взглядом, видимо, решала, стоит ли верить.

-    Ладно уж, так и быть, признаюсь. Есть у меня стиральная машинка.

-    Что?!

-    В бойлерной стоит. Миша подключил.

-    Зачем же Вы заставили меня все это делать?

-    Хотела посмотреть, какие у тебя намерения. И электричество зря тратить не люблю.

От обиды перехватило дыхание. Теперь ей было ясно, почему невестка сбежала отсюда, сверкая пятками.