Любовь не по правилам (СИ) - Гонкур Галина

Маша вздохнула — это надолго. Надо набраться терпения, Геле хочется выговориться.

— Ну, а сейчас-то чего? Весь набор Генин давно известен, я уж думала, что ты привыкла, столько лет уже.

— Маш, когда-то даже самое большое терпение приходит к концу. Вот у меня, я считаю, беспримерно большое терпение. И сейчас оно подошло к концу. Последний раз неделю назад с ним из-за всего этого скандалили, он клялся-божился, что всё изменится. Хватило его на один день. Пришел в понедельник домой, я ему Варьку сунула — идите, погуляйте, пока мы с Максом уроки сделаем, заодно в магазин сходите, вот список. Скривился весь, но делать нечего, пошли они гулять и по магазинам. Пришел нормальный, веселый даже. Варька — она ж классная, как начнет болтать, так не остановишь, кому хочешь настроение поправит. А во вторник снова здорово. Ну, не скотина ли?!

— Гель, мы с тобой много раз говорили по этому поводу. Я тебя объясняла, как психолог: кардинальные изменения во взрослом человеке практически невозможны. Бывают исключения, как правило, вызываемые какими-то серьезными психотравмирующими событиями: страшная болезнь, попадание в авто- или авиакатастрофу и тому подобное. И то многим таких ситуаций тоже ненадолго хватает. А ты хотела Гену на кухне пропесочить, и он оп-па — изменился до неузнаваемости.

Геля сидела на клиентском диване, обхватив круглые коленки, и смотрела на Машу снизу вверх.

— Ну, и что ты предлагаешь?

— Да всё то же самое, Гель, — вздохнула Маша, призывая на помощь всю свою терпимость и любовь к подруге. — Либо принимай его таким, какой он есть, сама как-то подстраивайся, ищите компромиссы, либо разбегайтесь. Толку ему что-то объяснять и о чём-то с ним договариваться, если он тебя всё равно со всем этим кидает. Только нервы себе трепать.

— Маш, веришь, сил нету никаких, ни на что. Мне кажется, я его убью когда-нибудь! А следом — на себя руки наложу.

— Преувеличиваешь. Ты очень энергичный человек. Я тут у Резеды была — человек на полтела парализован, и то сил вполне хватает на то, чтобы карабкаться, не сдаваться. А ты устала жить с инфантильным остолопом и разнылась чего-то, вот и всё, весь твой диагноз.

— Да ты что! И как там Резеда? — оживилась Геля, услышав знакомое имя.

Минут 15 подруги провели за тем, что Маша рассказывала Геле о поездке в Битцу. Рассказала практически всё, кроме Фатимы и её возможной связи с Петром. Как-то неловко она себя почувствовала, подойдя к этой теме в своём рассказе. Просто сказала Геле, что есть такая женщина у Резеды, помогает по хозяйству.

— Вот у людей проблемы так проблемы, — уважительно сказала Геля, отставляя в сторону картонный стакан из-под кофе, с которым она пришла в офис. Потом, заметив на столе яркую коробочку, спросила: — Что это у тебя, диктофон?

— Да, я сегодня вечером к первым клиентам еду, по намеченному списку. Будем разговаривать что у них и как.

— Это ты про свои поиски смысла жизни? — усмехнулась Геля.

— Ну, да, про них. Слава богу, двое в Москве нашлись, мотаться не слишком долго придется.

— Маш, может, ты передумаешь, а? Что ты нафантазировала-то себе? Какие-то проблемы на ровном месте себе рисуешь, честное слово, — взялась за старое Геля. — Вот у меня, у Резеды — вот это проблемы так проблемы. А у тебя ещё совсем непонятно что там внутри, что за опухоль. А ты уже страстей нарисовала и смысл жизни пошла искать. Вместо того, чтобы просто пойти к врачу. Накручиваешь себя только зря и время тянешь.

Машу передёрнуло от такой постановки вопроса. Кровь прилила к голове. Так, надо сдержаться, иначе мы тут сейчас поругаемся в пух и прах, внутренний тормоз должен сработать хоть у кого-то.

— Гель, я тебе много раз объясняла, что не надо сравнивать несчастья разных людей. Во-первых, это бессмысленно: своя рубашка ближе к телу была, есть и будет всегда и у всех. Во-вторых, что меняется в моём сознании от того, что твоя проблема или проблема Резеды — глубже и шире? На мою жизнь это не влияет никак. Мне вот тоже кажется, что твои страсти-мордасти с Геной — это выдуманная проблема. И решение её зависит только от тебя. Однако же я выслушиваю тебя, стараюсь поддержать, помочь советом. И в ответ рассчитываю на такую же, как минимум, помощь.

Так, Маша, стоп. По-моему, ты начала уже злиться и обижаться. Вон как Геля надулась, нахохлилась. И неумно это, и непрофессионально.

— Гель, ну, не обижайся, а? Скажи вот мне лучше, ты с Геной счастлива? Ну, если, говоря твоим бухгалтерским языком, свести дебет с кредитом? Итого, счастлива или нет?

Геля посмотрела на Машу вопросительно, забыв, что пару секунд назад она дулась на подругу.

— Что ты имеешь в виду?

— Ну, как… Ну, вот нет у тебя таких мыслей, что вернись история назад — ты бы не стала за него замуж выходить? Не бывает такого, чтобы ты думала: чёрт же меня дернул в это во все ввязаться?

Геля замолчала, задумалась. Потом ответила:

— Нет, наверное. Жалеть то иногда жалею, в сердцах. Но если прямо «итого» говорить, то нет, не жалею. Я его всё-таки люблю. Во-первых, если бы не он — у меня бы не было Максика и Варьки, и Москвы бы тоже не было. Были бы другие дети и город, а ничего другого я не хочу. Во-вторых, он мой. Я вот очень-очень это чувствую. Мне всё у него родное, голос, запах, даже шутки его несмешные. Мне иногда кажется, что я с ним не во взрослом возрасте уже познакомилась, а родила его, просто очень давно и сама уже этого не помню. К родителям его привыкла, хоть и чудят они иногда. К нашей жизни, пусть и со ссорами и проблемами. Это моя семья, понимаешь? И мне другой не надо.

Он мне на 8 марта цветы принес, мимозы, прикинь. Помятые все такие, извинялся потом долго: купил рядом с работой, потом в час пик в метро вез, не уберёг. Я ему говорю: Гена, у нас рядом с домом ларёк цветочный, чего ты мучился, здесь бы купил. А он мне: да? Я не замечал. Представляешь, дурачок, киоску этому года три уже, не меньше.

Я не знаю, счастье это или что другое. Но верни сейчас тот день — я бы снова ему в ЗАГСе «да» сказала. Я бы, конечно, хотела, чтобы он мне помогал больше, чтобы ленивым таким не был, чтобы помнил, что я не только жена и мать, но и женщина. Но что уж тут поделаешь, вот такое вот мне досталось, обмену и возврату не подлежит, как говорится.

В комнате установилась тишина. Кажется, Геля сама немного испугалась своих выводов и признаний, Маша же потрясённо молчала, обдумывая, что вот уже второй раз ей встречается семья, где невозможно понять — счастливы люди друг с другом или нет. Наверное, она и раньше такие семьи встречала, просто раньше на эту тему не задумывалась. Ведь спроси сейчас Генку — он тоже наверняка будет долго и нудно жаловаться на Гелю, заевшую его молодую жизнь, права человека и мужское начало. И так же он затруднится ответить на вопрос про наличие счастья в своей жизни. Но предложи разойтись — сто процентов откажется! Со стороны глянешь на них — упаси Господи от такого счастья. Ругаются, орут, оскорбляют друг друга, подчас даже предметами некрупными друг в друга кидают вгорячах. Претензий у каждого друг к другу — вагон и маленькая тележка. А расстаться — ни боже мой!

Кажется, что у каждого свой сценарий семейного счастья, и не надо им чужого, ни боже мой, как говорила бабушка. А правильный он, сценарий этот, или нет — это вообще никого не волнует.

— Пойду я, Маш. Чего-то ты меня своим вопросами как-то растревожила. Прямо плакать опять хочу — не могу.

— Извини, я не хотела тебя расстроить.

— Да не расстроила ты. Просто воспоминания нахлынули, как у нас всё было. И какие мы сами были. И как же вот до такого дошли. Менять что-то надо, но вряд ли получится. Пойду я, пока!

Вот такие мы, девочки. То плачем, то смеёмся. То «будь ты проклят!», то «никому не отдам!». Поди, разгадай нас.

* * *

Очередь в ветеринарной клинике была в этот раз сносной, человека 4, прикинула Маша ещё на входе.

— Вы последний? — спросила она молодого человека, сидевшего на лавочке с натянутым на голову капюшоном и кошачьей переноской в руках. С первого раза вопроса он не услышал, разговаривал по телефону, пришлось вопрос повторить.