Практическая романтика (СИ) - Алексеева Оксана

— Ну как же! Я тебя и раньше не особенно боялась, а уж теперь еще меньше бояться буду! Ты, конечно, козел, но это намного лучше, чем козел-убийца!

Он протяжно простонал:

— Приехали…

— Ага, приехали! Меня все Вера этой историей пугала, а я очень старалась не пугаться. Теперь-то насколько легче будет жить, когда знаешь, что особенно жуткого ты ничего со мной не сделаешь!

— Приехали! — совсем другим тоном повторил он. — С чего это ты взяла, что не сделаю? Тебе остальных историй мало? Я так работал на репутацию!

— И все равно — теперь вообще не боюсь! — упрямо настаивала я.

— Короткая же у тебя память, — он высказался почти обреченно.

И это только подтверждало мою правоту. Настроение поднималось на глазах вместе с наглостью:

— Кстати, где моя одежда? Та самая, на пляже.

— А я гребу? Эх… жалко, что пива больше нет. С тобой стало весело, но скоро отпустит. Ладно, давай теперь ты рассказывай про самый худший день.

Мне понадобилось время, чтобы сформулировать:

— Я так точно число не помню. Это был день, когда я решила, что имею право быть честной.

— Исчерпывающе, — заметил Герман. — Выкладывай подробности!

— Не, неохота.

— Да это просто нечестно! Я тут зачем откровенничал? Ты нарушаешь все правила тюремной камеры!

— Ну я же тебя за язык не тянула.

Герман демонстративно обиделся и заявил приглушенно:

— Тогда и конец разговорам. Давай попытаемся спать.

— Давай.

— Так уходи! Это вообще-то моя кровать!

Я хмыкнула и отправилась на вторую. Мог бы и сразу сказать, что его. Откуда же мне было знать?

Сна, разумеется, не наблюдалось ни в одном глазу. А в темноте даже потолок не поразглядываешь. Я долго думала над тем, что он мне сегодня рассказал, и слушала, как ворочается, не может улечься. И решилась. Хотя бы потому, что это тоже была не тайна, а на его искренность хотелось хоть чем-то ответить.

— Ладно, Герман, расскажу.

Он сразу замер и молчал, не торопил. Я собралась с мыслями, не зная с чего начать:

— Я тоже тогда еще в школе училась. Спортсменка, комсомолка, отличница — в общем, в каждой бочке затычка. Физрук наш молодой позвал меня в волейбольную команду, хотя я в волейбол не особо-то умела. Но сам понимаешь, там и не требовались асы, уровень средней школы, больше для галочки играли. И мы даже победили первую школу, а потом проиграли следующей… В общем, это уже почти перед последним звонком случилось. Виктор Андреевич просто зажал меня в тренерской, под юбку полез, дышал в шею, как свинья запыхавшаяся. Я орала. Вырвалась… ничего он мне не сделал.

— Физрук? — уточнил Герман в полной тишине.

— Ну да. Я прибежала и все матери рассказала, она, понятное дело, в ужасе. Пошли в полицию, заявление написали. С утра в школу, всех на уши подняли. А он отпирается — мол, ничего такого не было, врет Ульяна. Якобы я сама за ним бегала, а потом такую историю выдумала, чтобы отомстить за отказ. И тут же все припомнили, что действительно я и после занятий одна с ним оставалась — и это ничего, что он же и оставлял, дополнительно позаниматься. Помню, как завуч жамкала о том, что молодым девицам вести бы себя поскромнее. В полиции тоже ничего — помурыжили его только, нервы потрепали. Но ведь никаких же доказательств, а я еще и совершеннолетняя. Было бы мне на пару месяцев меньше, они бы, может, сильнее напряглись. А я все давила, напирала, поддержки какой-то искала ото всех, так хотелось, чтобы меня услышали… Виктора Андреевича из школы все-таки попросили под каким-то предлогом, а на меня так до самого конца искоса и поглядывали, что такие проблемы на ровном месте устроила.

Я замолчала, потому Герман вставил:

— Ну и забила бы. Радуйся, что дело дальше не зашло, хотя в том случае его бы точно посадили. А если забить не можешь, так у тебя ж теперь есть в знакомых целый я. Слетаем на пару недель, столицу посмотреть, себя показать. Разыщем этого твоего Андреича и устроим ему торжественную встречу, что у него больше вставать не будет не только на малолеток. Я, может, и не убийца, но душкой-то от этого не стал.

В сердце болезненно кольнуло новым ощущением — я не сразу смогла распознать его природу. Неожиданной благодарностью. Пусть Герман это и предлагал не из-за какого-то благородного отмщения или заботы обо мне, а чтобы лишний раз кого-то помутузить и до Кондратия довести. Здесь-то он уже всех потенциальных жертв перебрал. Но если сейчас соглашусь, то он точно полетит, отпираться от предложения не станет. И ведь доведет, все побережье знает, что этот любого доведет. Сам этот очевиднейший факт не требовал доказательств, потому и вызвал неконтролируемый укол в самое незащищенное место.

Я некоторое время осмысливала это ощущение, которое было мне инородным, мешало. Серело окно с тонкой занавеской, в комнате было душно, но отчего-то никто не подумал включить кондиционер. Сказала я, однако, совершенно другое, никак не связанное с последними мыслями, мне просто захотелось быть правильно понятой до конца:

— Я и забила. Сейчас даже думаю, что он сам отпустил, испугался моей реакции. А значит, небезнадежен. Все ясно, что такие ситуации случаются и, в самом деле, хорошо, что отделалась легким испугом. Просто однажды, после всего этого давления, даже мама сказала: «Доча, а ты точно не преувеличиваешь?». И меня тогда накрыло. Я в самом деле начала думать, что преувеличила, что как будто сама виновата. Все вспоминала, как он после тренировки просил задержаться — и ведь я задерживалась! Трогал меня, жался, а я ни сном, ни духом. Глупая настолько была, слепая? Может, сама ему повод тем самым давала? Юбки короткие носила, улыбалась всем подряд, глазки без разбора строила, красавица хренова, — как это должен был понимать двадцатипятилетний мужчина?

— А-а, понял. Тебя тогда так задавили, что ты ему сама оправдание нашла. Не представляю, но о чем-то подобном слышал.

— Вот именно! — я обрадовалась, что он уловил важное. — И как-то даже спокойно начала воспринимать, что в моем районе, где я родилась, на меня так с негативом и поглядывали: жизнь такому перспективному молодому человеку поломала и как бедным учителям сейчас достается… Сделали со мной, а стыдно мне. Нет, я потом каких-то книг начиталась, даже на форумах жертв насилия сидела, потому поняла, что права я, а не они. Оклемалась. Но выводы свои сделала. О людях, которые даже самому психически здоровому человеку смогут внушить, что именно он болен. Я была рада переехать из Москвы, просто потому что это означало какой-то окончательный финал в той путанице.

— Забей, — он повторил легкомысленный совет. — Мир вообще не обязан быть справедливым.

— Так и забила! Разве не видишь, что я опять о правде орать не боюсь? Можно сказать, что твоя персона со всей компанией меня из меня обратно вытащила.

Он вдруг сел. Я в темноте не видела, просто услышала по перемещению источника голоса.

— Постой-ка. Ты именно поэтому серее серой мыши стараешься выглядеть? Типа больше никому повода не давать тебя в чем-то упрекнуть. Чтобы, если еще подобная хренотень случится, то к тебе вообще не за что было прицепиться? Тогда у меня для тебя плохие новости — ни фига ты не забила.

Я продолжала лежать, не думая обижаться:

— Много ты понимаешь, Герман. Но за «мышь» спасибо. Напомню, что твой лучший друг меня все-таки разглядел.

— Да нет, если приглядеться, то ты довольно симпатичная, — примирительно сказал он. И тут же вернулся в свой образ: — Приглядываться только надо долго. Слушай, сейчас вспомнил! Юрка что-то такое говорил, что ты не особо-то горишь желанием с ним по углам тискаться… Сейчас не вспомню, как он точно сформулировал, но вроде бы сильно переживал, что тебя от него чуть ли не трясет.

— Вы такие вещи обсуждаете?! — возмутилась я.

— Ой, да брось. Типа девочки подобной фигней друг с другом не делятся!

— Я не делюсь!

— Это потому, что у тебя подруг нет. Но вернемся к теме — это у тебя что, фобия после того случая?