Любовь на грани (СИ) - Рябинина Юлия Валериевна

Полина переминается с ноги на ногу.

— Скучаешь? — собственный хрипловатый голос режет слух.

Девушка молчит, а я не могу остановиться. Почему ее действие, а точнее ее молчание вызывает во мне агрессию? Уже какой день задаю себе вопрос, почему она не оправдывается. Ведь это она свалила от меня к этому богатому папеньке, а обо мне даже и не поинтересовалась тогда. Так почему она молчит и не хочет признать своей вины?

— Ты, как всегда, в своем репертуаре, любишь обратить на себя внимание, — говорю эти слова, чтобы задеть ее, чтобы хоть как-то вывести на эмоции, но она продолжает молчать.

А я обвожу взглядом присутствующих и вижу, что на нас уже посматривают. Как оказалась, Аня, ее падчерица, так и вообще пожирает глазами. Делаю шаг в сторону и прохожу мимо. Иван не прерывает инструктаж. Я поднимаю руку в молчаливом приветствии и встаю радом с ребятами.

Марта стоит пыхтит, а Алексей тихо переговаривается с Витьком. А вот мой взгляд снова прикован к единственному человеку, который на данный момент интересует меня и занимает мои мысли полностью.

— Ну, пожалуй, это все, что мне хотелось бы донести на данный момент и на данном этапе до вас, товарищи туристы, — говорит чуть громче Иван. — Может, у коллег есть, что добавить?

Он поворачивается к нам лицом, я отрицательно машу головой. Вот именно сейчас из меня оратор точно никакущий. Отрываюсь от созерцания вожделенного объекта и смотрю на Витьку, лицо помято, под глазами синяки. Видимо, не спалось бедняге. Алексей тоже, пожав плечами, отказался разглагольствовать.

— Ну, что же, тогда на этом закончим, — подвел итог Иван, и все начали собираться.

Я только глазами следил за тем, как Полина спешно покидает поляну. Она даже ни разу не обернулась, не взглянула на меня. С досады достаю сигарету и закуриваю.

— Макс, — Виктор трогает меня за плечо, — давай отойдем.

Я, в непонятках, отчего голос друга такой скомканный и подавленный, следую за ним. Чувствую, как спину прожигают глаза Марты.

— Вить, да говори уже, — останавливаюсь возле лавочки и присаживаюсь на нее. Никотин проник в кровь и, смешавшись с алкоголем, что еще бродил в крови, ударил по шарам.

— Слушай, друг, — начал он, — что происходит между вами?

Я задержал дыхание, а вместе с ним и дым в легких. Выпускаю тонкой струйкой и начинаю думать усиленно, вспоминать, кто нас мог вчера видеть с Полиной.

— Ты о чем? — задаю вопрос наобум, потому что нужно узнать, что именно он имеет в виду, на каком этапе я мог проколоться.

— Хочу понять, что тебе нужно от Марты? — вот, нахер, я чуть не сдал себя сам. Я уж думал… а он про Марту.

— Да вообще ничего, Вить, ты же знаешь, — ответил я, закуривая новую сигарету. — После того, как эта сучка трахается еще с кем-то в параллель со мной, не хочу о ней даже слышать, — я сплюнул. — И вчера приперлась ко мне, хоть я и говорил, что между нами все, что разошлись мы, не хочу быть третьим, понимаешь?

И тут-то я посмотрел на приятеля. Его глаза с отчуждением смотрели сквозь меня, а сам он стал бледный, того и гляди грохнется в обморок.

— Эй, Витек, ты что? — я потрепал его за плечо, а он, вывернувшись, сбросил мою руку.

— Да все нормально, Макс, — поднялся он с лавки, — я пойду. Надо отдохнуть. Неважно себя чувствую.

Вот это да, что за хрень такая происходит? Что вообще творится вокруг?

— Макс, что за страсти кипят в вашем коллективе? — очередной любитель потрепаться подсел ко мне.

— Да хрен его знает, Вань. Сам не пойму, что происходит, — отвечаю коллеге.

— Я так и не понял, Виктор что, встречается с этой телкой? — он сделал паузу. — С Мартой?

Я уставился на него.

— С какого? — слова слетели сами собой. С чего бы это им встречаться? Прокручиваю в голове все, что происходило в недавнем прошлом.

— Ну, не знаю, она весь вечер кокетничала то со мной, то с Лехой, пока Витька не было, да смотрю, и к тебе Марта тоже не ровно дышит, — Иван подмигнул мне, а я в который раз пожалел, что согласился взять ее с собой. Да и как-то до этого не замечал в ней излишней любвеобильности.

— Да, было у нас, — не стал я скрывать очевидное, и как-то самому стало от такого осознания неприятно на душе. Бля, неужели шалавилась? Но когда успевала-то? Ведь я почти каждую ночь оставался у нее. Сучка.

— Да ладно, забей, это я так спросил, мало ли, может че выгорит. Она деваха-то видная. Главное, что никем не занята, — хмыкнул он. — Ладно, пойду, скоро обед собирают. Тебя ждать? — он глянул на меня.

— Буду. Во сколько? — я посмотрел на часы, время было начало четвертого.

— К шестнадцати ноль-ноль все будут в сборе, — ответил парень.

— Отлично.

Иван отсалютовал и, развернувшись, пошел прочь.

Внутри все клокотало. Что же за херня, чем я так провинился, что все это происходит со мной?

Докурив выбросил окурок и пошел в сторону номера.

Глава 17

Когда, наконец, представилась возможность сбежать с этого инструктажа, я ей воспользовалась, шепнув Ане, что нужно срочно в туалет. Меньше всего хотелось встречаться с Максимом. Не было желания опять все объяснения переливать из пустого в порожнее. Правду я ему все равно никогда не скажу о том, почему не пришла к нему ни разу, когда он лежал в больнице, а раз на моих условиях он не хочет продолжать наши взаимоотношения, пусть, как хочет.

Я усмехнулась. Конечно, мой разум был холоден, но вот сердце… Оно каждый раз, как только я видела его, возвращало меня в те дни, когда мы были вместе, когда была жизнь и страсть. И тут же память предоставляла мне для сравнения жизнь после Максима, когда меня накрыла тоска и воспоминания, когда я существовала, а не жила, просто потому, что нужно жить, ведь я же молода, и у меня все впереди. А любовь, ну что любовь, пройдет и забудется, так мне мама пела чуть ли не каждый день после того, как у нас с Борисом состоялась свадьба.

«Полиночка, дочка, я знаю, как ты переживаешь из-за Максима», — вещал любящий голос матери из динамика.

А я умывалась слезами, потому что мне нужно было исполнять супружеские обязательства перед Борисом, и пока он ушел в душ, я могла поплакать. Даже не просто поплакать, а с таким надрывным подвыванием порыдать. Потому что изменяла, изменяла себе и своему Максимке, с которым мы клялись друг другу любить вечно.

«С Максимом все хорошо, — в то время, как слезы ручьем текли из моих глаз, шептала в трубку мама. — Ты за него не переживай, он оклемается. Вы молодые, и быстро забудется вся эта ваша детская влюбленность».

Она как будто не понимала, что каждым словом делает мне больнее, как будто мне мало было престарелого мужа и расставания с любимым. А еще нужно было жить с осознанием того, что этот престарелый муж чуть не убил Макса.

«Ты держись за Бориса Сергеевича, смотри не перечь ему».

«Мама, а как перечить, если он угрожает вам, моей семье?!» — хотелось крикнуть ей, но я молчала всегда, потому что не желала ее расстраивать, не желала, чтобы родители чувствовали себя еще хуже, чем сейчас, зная, что я страдаю.

Я бродила по склону горы, к которому неожиданно вышла. Присев на камень, вытянула ноги на солнце. Хотелось тепла. Откинувшись, закрыла глаза и погрузилась в тишину, нарушаемую лишь щебетом птиц. Я так устала за последнее время, что хотелось просто отдохнуть, выбросить все из головы и плыть по течению, вот так, как есть. Устала жить и боятся, что в один момент могу сорваться и натворить глупостей. И даже то, что мы живем с Борисом по отдельности, меня никак не утешает, потому что я чувствую себя как в клетке, в золотой клетке. Он сам-то живет, как хочет, а я и шагу не могу сделать без пригляда. Хотя никогда в глаза не видела ни одного человека, который бы следил за мной, но чувствовала, что со мной постоянно кто-то находится рядом.

На солнышко набежала тень, и я открыла глаза, чтобы посмотреть, насколько большая туча загородила от меня тепло.

Максим возвышался надо мной, как скала. Его лицо, словно маска, не выражало ничего. Никаких эмоций.