Мой личный враг (СИ) - Орлова Настя

Выглядит он… слегка безумно.

В его поведении, в резких движениях, когда он идет к бару и наливает себе стакан воды, есть что-то такое, что заставляет меня поежится. Замечаю, что под глазами у него залегли тени, веер тонких мимических морщинок стал заметнее, а губы скривились в гримасе. И это только подтверждает мои мысли о том, что прошедшую ночь он тоже провел без сна. По моей вине.

Саша никогда не был мастером скрывать эмоции, а может быть мы просто знаем другу друга так хорошо, что я не задумываясь читаю его как открытую книгу. Сейчас эмоции сменяются на его лице со скоростью света. Я успеваю заметить боль, отвращение, злость, печаль и еще какой-то едва уловимый проблеск облегчения, словно он и не надеялся увидеть меня здесь вновь. И от осознания этого мое чувство вины разрастается до устрашающих масштабов.

Нетерпеливым жестом Саша ерошит волосы, а я вижу свежие ссадины на костяшках его пальцев.

— Что случилось, Саш? — спрашиваю тихо. — Твои руки…

— Неужели тебя волную я? — его голос слегка дрожит от едва сдерживаемой злости.

— Саш…

— А меня вот больше волнуешь ты, — обрывает он меня. — Ты была с ним, — неприязненно шепчет он. — Всю ночь.

Мы никогда не лгали друг другу. И отрицать это бессмысленно.

— Ты искал меня? — опускаю голову и невидящим взглядом изучаю узор ворсинок на ковре.

Он неискренне смеется грубым, неприятным смехом.

— Если бы искал, я бы нашел. Да и зачем мне это? Чтобы прервать ваше душещипательное высокоинтеллектуальное общение?

— Саша…

— Что Мира? — он не позволяет мне вставить и слова, но меня тревожит не это. За злостью в его голосе я различаю муку, и это делает все в миллионы раз сложнее, потому что я не знаю, что сказать, чтобы ее облегчить. — Мне бы хотелось знать, что ты делала после того как заявила, что никогда не станешь встречаться с ним?

В три шага Саша пересекает разделяющее нас расстояние и нависает надо мной со столь угрожающим видом, что я инстинктивно делаю шаг назад.

— Мы встретились случайно, — мой голос дрожит, но не от страха. Все это чересчур сложно, и у меня не получается совладать с собой.

— Очень вразумительно.

Саша хватает меня за руки, вынуждая поднять на него глаза. Его челюсти крепко сжаты, взгляд темный и видно как перекатываются мускулы под тонким свитером. Пальцы сильнее сжимают мои запястья, причиняя боль, и мне приходит в голову, что он сейчас борется не со мной, а сам с собой.

— И что же? — выдыхает он.

— Что «что же»? — непонимающе повторяю я.

— Что же ты с ним…

Совершенно неожиданно из моего горла вырывается всхлип. Я выдираю руки из крепкого захвата и прижимаю ладони ко рту. Саша воспринимает мой жест по-своему.

— Он обидел тебя? — выдыхает он тихо, так тихо, что мне становится жутко. — Он тебя тронул?

Я отрицательно мотаю головой, но Саша словно не замечает этого.

— Убью его, — рычит он, срываясь с места, словно его подгоняет собственная ярость.

— Нет! — кричу я. — Нет, он не… — я запинаюсь. — Между нами ничего не было. Только поцелуй. Честное слово.

Саша замирает у двери, готовый в любой момент броситься на поиски Даниила.

— Уедем, — чтобы не допустить их стычки, я готова умолять его. — Прямо сейчас. Все кончено. Пожалуйста, Саш.

Несколько бесконечно долгих секунд он молча смотрит прямо мне в глаза, а потом резко кивает. Мы молча расходимся по комнатам собирать вещи.

***

В аэропорту нас встречает отец. Едва заметив его высокую фигуру в толпе, бросаюсь навстречу и утопаю в надежных объятиях. Я на пределе, и поддержка родного человека мне сейчас жизненно необходима.

С Сашей все сложно. Всю дорогу в машине, а потом и в самолете мы молчали. И это молчание, тяжелое и непреодолимое, разделяло нас не хуже глухой каменной стены. Вымотанная этой неестественной тишиной, собственной виной и ожиданием звонка Даниила, я чувствую себя морально раздавленной.

— Соскучился по тебе, малышка, — бормочет папа, целуя меня в макушку. — Как долетели?

— Все в порядке, пап. Как вы? Как мама?

— Мама хорошо, — он вздыхает. — Завтра вместе отвезем ее в клинику. Дома она чересчур активная, и меня совершенно не слушает. Хочу, чтобы послушала врачей.

Папа выпускает меня из объятий и здоровается с Сашей, который стоит чуть поодаль. Он хмурый, лицо как восковая маска, и хотя он всегда находил общий язык с моим отцом, сейчас все его жесты подчеркнуто отстраненные.

Я вздрагиваю, будто от физической боли. Глупо ожидать, что папа не заметит напряжения, от которого едва ли не трескает воздух, но он деликатно обходит эту тему стороной.

— Ну, поехали, — прерывает он неловкое молчание, забирая у меня чемодан. — Надеюсь, проскочим до пробок. Саш, тебя до дома подбросить или ты сразу на базу?

— Я остаюсь, — отвечает он, не отрывая взгляда от экрана телефона. — Меня заберут.

Папа кивает, но я вижу на его лице недоумение. И в этот момент во мне поднимается волна раздражения. Несмотря на то, что происходит между мной и Сашей, его хамское поведение не должно задевать моего отца, который совершенно ни при чем.

— Пап, подожди меня на выходе, — оборачиваюсь к нему и вымученно улыбаюсь. — Я сейчас. Две минуты, ладно?

Когда он исчезает в толпе, я оборачиваюсь к Саше и произношу:

— Давай поговорим.

— Тут не место, — бурчит он, поджав губы.

— Хорошо. Приедешь вечером?

— Нет, Мира. Вечером я улетаю.

— В смысле? — моя воинственность разлетается на сотни осколков, и я в замешательстве жду ответа на свой вопрос.

— Я говорил тебе про Штаты, — нехотя отвечает Саша.

— Нет, ты говорил о возможности уехать туда в конце сезона! — возражаю я. — А не о том, что ты улетишь едва наш самолет приземлится в Москве.

— Тебе не все равно? — огрызается он.

— Нет, мне не все равно, Саш. Мне не все равно, и ты прекрасно это знаешь.

Он упрямо молчит. Мы стоим всего в метре друг от друга, но мне кажется, что между нами разверзлась пропасть, которая с каждой секундой становится все больше.

Мне хочется по детски топнуть ногой. Закричать. Встряхнуть Сашу. Сделать хоть что-то, чтобы прекратить этот фарс. Но я тоже молчу, чувствуя, как глаза совершенно не к месту наполняются слезами.

Я запуталась. Я растеряна. И я не могу отпустить его вот так, словно все кончено. Поэтому я делаю единственное, что в моих силах — срываюсь с места и молниеносно сокращаю расстояние между нами, провисая на его шее.

— Прости меня, — мычу глухо, прикрывая глаза.

Сначала Саша не двигается, но потом тяжело вздыхает и обвивает руки вокруг моей талии. Он не говорит ни слова, не обещает, что все будет хорошо, он просто прижимает меня к себе, и по его нервной напряженности я понимаю, что он тоже растерян.

— Иди, Мира, — когда он отстраняется, его голос звучит мягче. — Отец ждет.

Я киваю и только в этот момент замечаю, что по щекам струятся слезы. Саша тоже это видит. Он судорожно выдыхает и вновь прижимает меня к себе. На этот раз я не прячу лицо. Наши губы соприкасаются. Лишь на миг, но этого достаточно, чтобы преграды, которые выросли между нами в последние дни, пошатнулись.

— Мы поговорим, когда я вернусь, — обещает он. — Это недолго. Всего пара дней, Мира. У меня встреча со скаутом в Швеции.

— Хорошо, — шепчу я, чувствуя облегчение оттого, что мои опасения о его отъезде не оправдались.

— И не забывай меня слишком быстро, — уголки его губ слегка приподнимаются, но лицо остается серьезным.

— Удачи, Саш. Знаю, как ты мечтал об этом.

Порывисто обнимаю его еще раз и ухожу. Каждый шаг дается мне с трудом — несмотря на его слова, я никак не могу избавиться от тягостного ощущения, что прощаемся мы не на два дня, а возможно навсегда.

Мне приходится зайти в туалет, потому что я не в силах унять поток слез. Не хочу, чтобы отец видел меня в таком состоянии. В конце концов, это оказывается бессмысленно, потому что папа, конечно, сразу замечает все.