Увядающая надежда (ЛП) - Хаген Лайла

— Я же сказал тебе, что у меня нет ни одной хорошей. Армия не полна веселых историй.

— Так вот почему все твои стихи такие мрачные? Из-за армии?

— Да. До поступления я не очень увлекался чтением. Во время короткого перерыва дома, перед отъездом в Афганистан, я купил журнал, и к нему прилагалась небольшая книжка стихов в качестве подарка. В честь годовщины чего-то. Это был сборник разных поэтов — все они были темными, как ты их называешь. Это заставило меня начать. Это звучит странно, но они успокаивали.

— Почему?

— Меня окружало столько боли и страданий, что мои собственные мысли стали очень мрачными. Такими темными, что я начал беспокоиться. Было приятно осознавать, что темнота может привести к красоте. Как стихи. Почему те, кого ты цитируешь, такие жизнерадостные?

— Это единственные, которые я помню.

Я пожимаю плечами, чувствуя стыд.

— Никакого более глубокого смысла.

— Ну, тот факт, что ты помнишь только эти, кое-что значит.

Может быть, он ожидает, что я пойму, что он имеет в виду, но я не понимаю. И я не спрашиваю.

Вместо этого я говорю:

— Ты все еще должен мне историю. Расскажи мне историю до армии. Что заставило тебя выбрать армию? Я имею в виду, должна же была быть какая-то причина. Ты ведь не просто проснулся утром в свой семнадцатый день рождения и решил это сделать, не так ли?

— Я в значительной степени так и сделал. Когда я был ребенком, моим любимым героем был персонаж комиксов, который был армейским командиром, так что я тоже хотел им стать. Я думаю, эта идея просто прижилась, когда я вырос. Я никогда не хотел быть кем-то другим.

— Это мило; ты последовал за своей мечте.

Он колеблется.

— Некоторым мечтам лучше не следовать. Они могут превратиться в кошмары.

У меня нет ответа на этот вопрос. Что я могу сказать человеку, который следовал своим детским мечтам только для того, чтобы реальность выбила их из него?

— Держу пари, ты был маленьким героем, даже когда был маленьким. Давай… Я уверена, ты что-нибудь придумаешь.

— Я не знаю, как насчет того, чтобы быть героем, но я был очень глуп. Однажды я чуть не утонул. Эта девочка плакала, потому что ее собака упала в озеро, поэтому я прыгнул за ней.

— Почему ты думаешь, что это было глупо?

— Потому что собаки плавают лучше людей. Собака в конце концов спасла меня.

— Сколько тебе было лет?

— Одиннадцать.

Я пытаюсь представить себе, как кто-то делает это в возрасте одиннадцати лет. Самое большее, что я могу вспомнить о том возрасте, — это закатывать истерику, если подарок, который мои родители присылали мне каждые две недели, где бы они ни находились, не приходил вовремя. Да, я была избалованой.

Некоторые люди рождены, чтобы видеть, что важно в жизни. Они могут это чувствовать. Как мои родители. Я всегда восхищалась их способностью откладывать все в сторону, включая меня, чтобы сосредоточиться на своей работе.

— Это было глупо, — говорит Тристан, смеясь в темноте.

— Вовсе нет. Это было достойным восхищения поступком с твоей стороны.

Я зарываюсь головой в подушку. Я благодарна, что есть такие люди, как он, чей естественный инстинкт — делать добро другим. Это почти грех, что он не получил взамен доброты, которую заслуживает. Моя последняя мысль перед тем, как я засыпую, это то, что, может быть, мне удастся каким-то ограниченным образом достичь этого в этой дикой местности.

Я просыпаюсь от криков. Холодная паника охватывает меня, убежденную, что ягуары настигли нас. Потом я прихожу в себя. Это просто кошмары Тристана. Я осторожно подхожу к нему, встряхивая его, чтобы разбудить. Он улыбается, когда видит меня, хотя в его глазах все еще застыло затравленное выражение.

— Ты можешь посидеть рядом со мной немного? бормочет он.

— Конечно, — говорю я, хотя мне еще более неловко, чем прошлой ночью, когда я дала тот же ответ. После сегодняшнего инцидента и решения моего тела реагировать так возмутительно, я не уверена, что мне следует быть так близко к нему. Но что я могу ему сказать? Извини, Тристан, я должна отказаться помогать тебе пережить твои кошмары, потому что сегодня мои соски затвердели, а моя кожа превратилась в раскаленный уголь, когда я находилась слишком близко к тебе. Помимо того, что это смешно, с моей стороны было бы эгоистично отступить и несправедливо по отношению к нему.

Когда я сижу рядом с ним, и он пристально смотрит на меня своими бесконечно темными глазами, его грудь поднимается и опускается с той же молниеносной последовательностью, что и моя, я вспоминаю другие времена, когда моя близость, казалось, оказывала на него такое же воздействие, как его близость сейчас на меня. Я стараюсь держаться от него достаточно далеко, чтобы наши тела не соприкасались. Хотя ощущения его горячего дыхания на моей коже неизбежно.

— Ты хочешь поговорить о кошмаре? — спрашиваю я.

— Нет, не сегодня.

— Хорошо.

— Когда я был в армии, я мечтал оказаться дома, съесть свой омлет утром, не беспокоясь, что могу не дожить до следующего дня.

Так вот почему такая простая еда, как омлет, — его любимое блюдо. Вот почему он замечает детали, которых не замечают другие. Например, то, как я пью свой кофе, или то, что я часто меняю цвет волос.

— Когда я вернулся домой, мне больше ничего не снилось. Мне просто снятся кошмары. Я хотел бы хоть раз увидеть сон вместо кошмара. Я уже давно не мечтал о чем-то мирном.

— О чем бы ты хотел помечтать?

— Понятия не имею. Никогда не думал об этом. Я просто не хочу возвращаться в Афганистан каждый раз, когда закрываю глаза.

— Хм, тебе стоит попробовать визуализировать то, о чем ты хочешь мечтать, вместо того, о чем ты не хочешь мечтать.

— Это звучит так, как сказал бы психотерапевт.

— Умм… Я прочитала об этом в журнале для новобрачных. Это был совет избегать плохих снов обо всех приготовлениях.

Хохот вырывается из его груди, как я и предполагала.

— Звучит поверхностно, не так ли?

— Нет, просто забавно, как сильно женщины могут переживать из-за свадеб. У некоторых коренных племен Амазонки были очень простые церемонии празднования свадеб. Они просто вытатуировали бы имя или символы друг друга на своих телах.

— Это не может быть правдой, — говорю я, содрогаясь. Мысль о том, чтобы сделать татуировку, всегда ставила меня в тупик. Это больно, и это навсегда. Зачем это делать?

— Да, это так. Когда мы вернемся в место с Интернетом, ты сможешь это проверить.

— Да, это будет моей первой заботой, если мы когда-нибудь вернемся к цивилизации, — издеваюсь я над ним.

— Работает ли этот совет из журнала?

— Понятия не имею. Мне не снились кошмары, я просто прочитала это. Но моя подруга, которая вышла замуж в прошлом году, клялась, что это помогло ей, хотя понадобилось некоторое время.

— Хорошо, я попробую, — говорит он, хотя по тону его голоса я могу сказать, что он не доверяет технике невест, помочь ему прогнать кошмары о военных бомбах. Я его не виню.

— Я полагаю, что это требует тренировки, как и у меня со стрелами. Я надеюсь, что ты справишься с этим быстрее, чем я со стрелами.

— У тебя будет получаться лучше, — убежденно говорит он.

— Даже если мне придется стоять у тебя за спиной и поправлять тебя каждый день в течение нескольких часов. Сейчас это даже важнее, чем было раньше.

— Спасибо. Дай мне знать, если я могу чем-нибудь помочь тебе с… ммм.

— Ты уже помогаешь.

Он поворачивается ко мне, приближаясь ближе. Ему требуется так много времени, чтобы сформулировать следующие слова, что я почти думаю, что он передумает и вообще ничего не скажет. Но когда он заговаривает, я понимаю, почему ему потребовалось так много времени.

— Мне лучше, когда ты рядом со мной. Я впервые заметил это в ту ночь, когда у меня поднялась температура.

Это признание дорого ему обходится. Очень дорого. Потому что он не может забрать свои слова обратно. Днем ему легко говорить, что он может снова спать один в кабине пилота. Но ночью, когда ужасы, которые он так старается забыть, мучают его, он не может притворяться.