Узоры на коже (СИ) - Манило Лина

— Не надо, правда.

Её тихий голос доносит до моего слуха то, что слишком уж сильно, до удивления, хотел услышать. И хочется подскочить сейчас на ноги и выплясывать, потому что верю ей, хотя не из доверчивых ведь.

— Хорошо, не буду.

А сам снова прижимаю её хрупкое тело к своему, чтобы не смогла вырваться, убежать не сумела.



17. Полина

Просыпаюсь от того, что солнечный луч прыгает по моему лицу, настойчиво лезет в глаза. Мне так тепло и уютно, что совершенно не хочется не то, что подниматься — шевелиться нет никакого желания. Давно так крепко не спала, хотя после того, что мы с Брэйном устроили, кажется, каждая мышца моего тела отдаёт сладкой болью, посылая импульсы в мозг. И, наверное, ещё и синяки на теле проявятся — вот совершенно этому не удивлюсь.

Перед мысленным взором мелькаю картинки прошедшей ночи… и от этого внутри поднимается волна такой всепоглощающей нежность, что в душе бушует одно желание: приникнуть к Брэйну, спрятаться на его широкой татуированной груди и никуда никогда не уходить. Так и остаться рядом, пусть будет прогонять — не уйду.

И уже почти развернулась, почти нырнула в объятия, как оказалась прижата к кровати широкой ладонью. Брэйн гладит мою спину, спускается ниже, оставляя на коже обжигающие следы, клеймит пальцами, лишая лёгкие воздуха, одним касанием вышибая остатки разума и воли. Да какая к чёрту воля, когда он так близко, и губы покрывают мою спину лёгкими поцелуями, от которых кровь бурлит всё сильнее и сильнее, а внизу живота сворачивается клубок острого, как дамасская сталь, желания?!

Тонкая тёмно-лиловая простынь, служившая мне покрывалом, летит в сторону, а я почти задыхаюсь, настолько мне хорошо сейчас, но вдруг рука Брэйна замирает, от чего хочется закричать на его, чтобы не смел останавливаться, не отдалялся, просто был рядом…

— Слушай, какой идиот тебе тату бил? — слышу ставший родным голос, полный возмущения. — Руки бы ему вырвать и в задницу вставить, уроду такому. Я ещё ночью заметил, что это какой-то треш, просто не имею привычки во время секса всякую хрень обсуждать. Но сейчас смотрю на это и глаза себе вырвать хочется, и руки чешутся этому мастеру криворукому табло о кулак разплющить.

Чёрт, совсем забыла о своих татуировках: как-то вчера абсолютно всё вылетело из головы. Само собой, рано или поздно Брэйн бы увидел их, но не думала, что они столько возмущения вызовут. Чёрт, чёрт! Горели бы они в адском котле, такой момент испорчен. Ещё и стыдно стало настолько, что хочется подскочить, наспех собраться и убежать из этой квартиры, куда глаза глядят. Аж кровь прилила и слёзы веки кислотой разъедают.

— Ну, извините, не всем так везёт с тату мастерами высокого уровня, как твоим клиентам, — говорю и заматываюсь в простыню, чтобы не смел пялиться на мои татуировки. Романтический флёр полностью рассеялся, и от испепеляющего нутро желания ничего не осталось.

— Чего прячешься? Обиделась, что ли? — спрашивает, накрыв меня своим телом и целуя в шею чуть ниже уха — медленно, томно, дразняще. — Не надо, я тебе исправлю эти дикие партаки, мне же не сложно, но с такой дичайшей хренью ходить тебе не позволю.

Вообще-то я и сама их терпеть не могу, но руки всё не доходили свести их лазером или набить сверху что-то более красивое. По сути, я всегда жила в гармонии с собой и меня абсолютно не парило, как эти явно кривоватые татухи воспринимают окружающие, но после слов Брэйна поняла, что хочу в его глазах быть идеальной. Чёрт, опасный симптом…

— Правда? Исправишь?

— Само собой, хоть сегодня, но взамен кое-что попрошу, конечно. Знаешь ли, только в крайних случаях работаю бесплатно, я ещё тот меркантильный засранец.

— Денег, что ли, заплатить?

Брэйн смеётся, словно на юмористический концерт попал.

— Сейчас язык вырву и будешь знать, как глупости говорить, — он прикусывает мочку моего уха почти до боли, но это приятная боль, от которой сладко жмурюсь. — Нет, себя мне во владение отдать должна будешь. Ещё на одну ночь. Ну, как тебе моё предложение?

— Только на одну? — спрашиваю, затаив дыхание, потому что понимаю: всё, что было между нами этой ночью и продолжается сейчас ещё не значит, что мы друг другу не чужие.

— А ты как хочешь?

Он так близко, дышит глубоко и прерывисто, и это кажется настолько волнующим, что готова наплевать на вспыхнувшую обиду и снова наброситься на него. Потому что хочу его безумно и это, похоже, не лечится.

— А вдруг тебе мои желания не понравятся?

Брэйн приподнимается на руках, и это даёт возможность перекатиться на спину и увидеть его лицо. Он, нахмурившись, смотрит на меня, размышляет о чём-то. Протягиваю руку и очерчиваю линию небритого подбородка, покрытого тёмной щетиной, касаюсь рун над ухом, словно смогу понять, что они означают, просто прикоснувшись, провожу пальцами по чётко очерченным скулам.

— Я хочу, чтобы каждую твою ночь рядом была я. Можно не каждую, мы не подростки, которым важно ни на миг не расставаться, но пусть никого больше рядом не будет.

Брэйн заламывает бровь и закусывает губу, обдумывая мои слова, а я, сказав это, на что ни с кем другим не способна была, чувствую такую лёгкость, что, если бы не нависающий надо мной Брэйн, взлетела.

— Ты же хотел честности, помнишь?

— Хотел, — кивает, и лёгкая улыбка появляется на его губах.

— Вот и я её хочу, — прикрываю глаза, когда Брэйн целует мою ладонь и проводит языком по запястью с внутренней стороны. — Я вдруг очень остро осознала, что не перенесу лжи, понимаешь? И если ты так не сможешь, то лучше скажи мне об этом прямо сейчас, я не обижусь, но не затягивай, пока поздно не стало.

— Знаешь, — говорит, и голос его становится ещё ниже, — эта ночь была прекрасной, наверное, даже слишком. Но ты совсем не знаешь меня, а когда поймёшь, насколько со мной непросто, уверен: сбежишь в ужасе.

— Я не из трусливых, — улыбаюсь, представив себя в такой ситуации. Никогда такого не было, чтобы я пасовала. — Для меня главное, чтобы ты был честен со мной.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍— Это самое меньшее, что могу тебе дать.

И он запечатлевает сладкий целуй на моей ключице, точно клеймо ставит, потом прокладывает губами огненную дорожку до подбородка, а я готова от каждого прикосновения рассыпаться в пыль, лишь бы он не останавливался.

— Тут самая лучшая кухня в городе, — говорит Брэйн, когда я слезаю с мотоцикла на парковке клуба «Бразерс». — И обстановка ненавязчивая, думаю, тебе понравится.

— Я, кстати, была здесь несколько раз, — при этих словах Брэйн приподнимает бровь и щурит левый глаз.

— И почему я тебя не видел ни разу?

— Откуда же мне знать? Занят, наверное, был.

— Нет, если бы я заметил тебя, то никакая занятость не помешала мне подойти к твоему столику и познакомиться.

— Часто ты вот так вот с кем-нибудь знакомишься? — задаю вопрос, который волнует меня с первого дня знакомства. Чёрт, да какая мне разница, сколько у него было баб?!

— Случается, — вздыхает и хмурится, сверля меня тяжёлым взглядом. — Знаешь, я ведь не монах, воздержанием себя никогда не мучил. Просто хочу, чтобы ты понимала: Брэйн совсем не святой. И обо мне ходят разные слухи, большинство из которых — чистая правда.

— То есть у тебя было много баб? Именно это хочешь мне сказать?

Ну, что, Полина? Добилась честности? Полегчало, да?

— Много или мало — понятие относительное, — Брэйн подходит ко мне, такой большой и сильный, и приподнимает пальцем мой подбородок, вынуждая смотреть в глаза. — Но прошлое у меня определённо есть и весьма бурное. Просто подумал, что должен был об этом сказать. Но я постараюсь, чтобы оно тебе не мешало.

Он целует меня, ничего и никого не стесняясь, словно вокруг не оживлённая улица, а на нас не смотрят случайные прохожие. Это ли не подтверждение его слов? Поступки ведь красноречивее громких фраз, правильно?