Любовь в прямом эфире (СИ) - Султан Лия

— Нашли. Можно сказать, по горячим следам. Во-первых, у него была рана от укуса на ноге. А во-вторых, когда он бежал, из кармана выпала смятая пачка Мальборо. Люди, знавшие его, подтвердили, что он именно такие сигареты курил. Когда взяли, папа и дяди требовали выдать его им для самосуда. Восточные мужчины такие: с шашкой наголо и вперед! Остывают долго. Хорошо, дедушка привел их в чувство. Мы, кстати, с тетей Алией ездили на опознание. Только мне показывали фотографию, а она прямо заходила в кабинет и указала на того мужика. В общем, его посадили.

— Найду и сам придушу, — прорычал Лев, вложив в этот рык всю ненависть, на которую был способен.

— Ты не успел, — усмехаюсь я. — Его уже давно сожрали черви.

— Откуда ты знаешь?

— Я воспользовалась связями в полиции и подняла его дело в архиве, — сказала бесцветным голосом. — Когда мы с тобой расстались, я уехала по работе в Астану. Это было лучшим решением, потому что здесь все напоминало о тебе. Как бы холодно мне не было в столице, но она меня спасла. Там же я решила пойти к психотерапевту, чтобы разобраться в себе. И знаешь, помогло. Мы вскрыли этот гнойник и выкачали оттуда все, что могли. Ведь именно из-за того мужчины, я боялась прикосновений, а с 13 до 15 лет меня провожали и забирали со школы либо братья, либо бабушка с дедушкой. Иногда я доходила с подружками — Айлин и Дианой. Они оставляли меня в квартире и шли дальше. А сейчас даже не скажешь, потому что я самая бойкая из них. Но это, наверное, потому что братья учили меня драться. Поэтому я бью прямо в нос, — тихонько засмеялась.

— Ты сказала, что смотрела его дело. Что в нем? — нетерпеливо спросил Лев.

— Там все плохо, — вздохнула я. — Оказалось, за неделю до меня он изнасиловал четырнадцатилетнюю девочку. А когда со мной не вышло, то он нашел новую жертву — мою ровесницу. Ее родители тоже обратились в полицию. Мне по сравнению с ней еще повезло. Я подала официальный запрос в Комитет уголовно-исполнительной системы. Написала, что снимаю репортаж о педофилах. Вскоре пришел ответ, что он умер в тюрьме. Копнула дальше и выяснила, что вздернулся. Или помогли вздернуться, — я до боли надкусила нижнюю губу, а потом засмеялась. И смех получился таким тихим и зловещим. — И знаешь, что? Можешь считать меня жестоким и страшным человеком, но мне его совершенно не жаль. Я была рада узнать, что он сдох. Надеюсь, перед этим его опустили, сделали петушком. Зэки не любят насильников. Тем более педофилов.

Лев резко встал, прошел мимо меня и остановился у окна. Он открыл его, впустив в кухню свежий воздух. Но свечи от ветра мгновенно потухли, а по спине пробежал холодок.

Дождь уже закончился, оставив после себя лужи на дорогах и запах влажной земли и пока еще зеленой листвы. Тусклый свет уличного фонаря слабо освещал комнату. Лев опустился на корточки и взял мои ладони в свои.

— Почему ты тогда не сказала? — осторожно спросил он.

— Зачем? Чтобы меня пожалели? Так я наоборот этого не люблю, — посмотрела ему прямо в глаза, но не увидела в них жалости. В них было что-то иное. — Я хотела, чтобы ты не знал моих демонов. Я хотела быть хорошей. И потом, зачем тебе эта информация? Ты бы тогда признался, что все еще женат? Или как?

Молчит, потупив взгляд.

— И знаешь, это хорошо, что ты все-таки настоял на разговоре. Мы обнажили души друг перед другом. Тогда я отдалась новым чувствам, эмоции, любви, ощущению полета и счастья. Мир заиграл новыми красками. Мы только и делали, что целовались, обнимались, занимались любовью или просто молчали. Наверное, надо было говорить не только про увлечения, книги и фильмы. Но на то мы и люди, чтобы ошибаться. Вот ты мне все рассказал. Тебе стало легче?

— Намного.

— И мне. Как гора с плеч. Твоя настойчивость была не зря. Когда я узнала, что случилось с тем человеком, я закрыла свой первый гештальт. Сегодня — второй.

— Прости меня, Софья. Прости за боль, которую я тебе причинил. Прости, что промолчал. Прости, что шесть лет назад не проверил все и потерял столько времени. Я думал, ты счастлива, хотя сам не был. А когда увидел тебя в коридоре несколько дней назад и узнал, что у тебя нет мужа и сына, сорвался. Все, что я так старательно прятал, вырвалось наружу. Все, что я к тебе чувствовал. Давай попробуем начать с чистого листа?

— Нет, Лев. Я говорила, что в одну реку дважды не войдешь.

— Может, ты хотя бы подумаешь? Я обещаю, что не буду давить.

В горле стоит ком, горячие слезы текут по щекам, внутри все переворачивается от его голоса, близости, рук.

— Не знаю, — отвечаю на автомате, а сама чувствую, как сердце предательски тянется к нему. — Стереть память друг другу не получится.

— И не надо. Просто позволь мне быть рядом, — он замолкает ненадолго, продлевает эту горько-сладкую пытку. — Сонь?

— М-м-м?

Лев освобождает мои ладони и помогает мне подняться. Мы стоим очень близко друг к другу, что, кажется, слышим наши сердца. Он протягивает руку, кладет ее на затылок и я позволяю ему притянуть себя еще ближе. Хочу хотя бы раз почувствовать его губы на своих. Нас разделяют миллиметры, еще чуть-чуть и…

Над нами загорается яркая лампочка, которая ослепляет, как полуденное летнее солнце. И это, признаться, отрезвляет. Магия ночи растаяла с рассветом.

— О, электричество дали, — говорю очевидное и отстраняюсь.

— Как вовремя, — ворчит Лев, взъерошив волосы.

— Тебе пора.

Я молча указываю рукой на дверь и Лев послушно выходит в коридор.

— Прошу тебя подумать над моим предложением, — заявляет Лев и надевает правый ботинок. — Черт!

Лев багровеет на глазах, а ноздри его раздуваются как парашюты.

— Что? — испуганно смотрю на него.

— Твой кот, — цедит сквозь зубы. — Он нассал мне в ботинок!

— Не-е-ет, — шокировано выпучиваю глаза. — Кеша не мог. Он никогда так не делал!

Лев снимает обувь, переворачивает ее и я смотрю, как на плитку стекают желтые капли. У самого Льва мокрый и вонючий носок.

— Прости! — пищу я, как настоящая мышка, а потом складываюсь пополам от хохота. Мой смех, наверное, слышен на весь подъезд. Меня несет так, что слезы брызжут из глаз, а живот начинает сводить. Чувствую себя, как никогда живой. А вот Лев смеется тихо, облокотившись о стену и закрыв глаза. Со стороны мы выглядим как сумасшедшие. Для полного счастья не хватает только шипящего и злорадствующего Иннокентия. Как говорит Вадик: "Сделал гадость — сердцу радость".

Глава 22

Утром проснулась с ясной, легкой головой. После вечера откровений внезапно стало легко и спокойно на душе, словно она очистилась. Все плохое, тяжелое ушло, не осталось секретов и недомолвок, и я больше не держалась за прошлое. Сегодня воскресенье и я иду на семейную сходку, где будут только женщины. “Праздник колыбели” — отличный повод увидеть не только маму, но и мою любимую сестру Эсми. У нее всегда в запасе куча сплетен, чтобы скрасить любое мероприятие. Надеваю скромное платье в пол, чтобы уйгурские матроны меня не заклевали (хотя на самом деле они меня любят), делаю легкий макияж, распускаю волосы. Гулять так гулять!

К полудню собираемся на крыльце кафе. Маму увели куда-то снохи, а я жду кузину, которая как всегда опаздывает. Приходить куда-то с большим опозданием — отличительная черта народов стран Центральной Азии. Непонятно, чем это обусловлено, но если вы пригласите казаха, уйгура, кыргыза к пяти вечера, то они придут к семи. Никто точно не знает, почему так сложилось. Но вот такая чудинка.

— Привет! Я не опоздала? — по ступенькам поднимается Эсми. В одной руке она держит клатч, в другой — подол платья. У нее красивые карие глаза и каштановые волосы чуть ниже плеч. Она встает рядом со мной и целует в щеку.

— Как всегда вовремя, — иронизирую я. — Что на этот раз?

— Да блин, бывший муж нарисовался, — ворчит она. — То-то я смотрю, какая-то подозрительная активность: детям стал чаще звонить, в торговый центр свозил. А сегодня с утра на пороге стоит с цветами. Говорит, давай попробуем сначала! Еле выгнала.