Не родись красивой. Манекенщица - Королева Мария

У нее тотчас же испортилось настроение. Она, Нина, попала в дом к ловеласу. Сама напросилась. Интересно, утром он предложит ей воспользоваться «общей» пудрой?

Нино, ты случайно не утонула? — насмешливо поинтересовался Иван из-за закрытой двери. — Я по тебе соскучился, давай быстрее.

Она наспех подровняла флакончики и выскользнула из ванной.

Иван ждал ее в постели.

— Ты прямо как секс-бомба, — одобрил он ее новый пеньюар. — А я-то думал, что ты Снегурочка.

— Я и есть Снегурочка. — Она скромно присела на краешек его кровати.

— Сейчас проверим. — Он одним движением опрокинул ее на кровать, Нина смеялась и барахталась, а он шутил и гладил ее волосы и спину, потом раздраженно отшвырнул черные кружева в сторону и стал ее целовать.

Она же, слегка пьяная, изо всех сил старалась казаться страстной — этакая помесь Мерилин Монро, Брижит Бордо и Памелы Андерсон.

На самом деле Нина чувствовала себя как парашютист перед первым прыжком — там, внизу, в синеватой прозрачной дымке, зеленеет земля, и остался всего один шаг, перед которым дрожат колени и хочется кричать.

Нина и кричала — глухо и громко, вопила, как продажная девка и сама удивлялась своей раскованности.

Иван Калмык стал ее первым мужчиной. Еще несколько часов назад Нина раскаивалась в своей смелости, ей отчаянно хотелось накинуть на плечи пальто и незаметно сбежать домой. А теперь она чувствовала себя абитуриенткой, успешно сдавшей последний экзамен в престижный институт. У нее даже пальцы от возбуждения дрожали, она хохотала как помешанная и одновременно плакала, а он сначала пытался ее успокоить, но потом махнул рукой.

— Нина, ты же сумасшедшая, — сонно повторял он, — ты совсем сумасшедшая.

— Но это же хорошо. — Она положила голову ему на плечо. Только сейчас Нина заметила, что на потолке в его спальне была нарисована странная картина — женщина, сидящая на троне и обнимающая лебедя. — Что это?

— Это Гала Дали, — пояснил он, — такая картина была в доме автора, тоже на потолке. Я заказал копию одному эстету. Он неплохо копирует Дали и Климта.

Нина промолчала. Она не знала, кто такой Климт.

— Я специально ездил в Испанию, чтобы побывать в музее Сальвадора Дали, — он закрыл глаза, — в Фигейрасе. Я провел там семь часов.

— Везет тебе. Ты так много путешествуешь.

— В твоем возрасте я еще нигде не был. Да оно и понятно, такое было время. Не волнуйся, Нино, все у тебя еще будет. Весь мир посмотришь. Может быть, я тебя куда-нибудь свожу. Куда ты хочешь?

— В Бразилию, — быстро сказала Нина.

— Где много диких обезьян? — рассмеялся он.

— Нет. На карнавал. Представляешь, я буду в коротенькой алой юбке, и на моей обнаженной груди будет тысяча сверкающих ожерелий, — она мечтательно зажмурилась, — ну, и перья на голове, разумеется.

Почти всю ночь они болтали вот так ни о чем. Почему после нескольких минут близости так хочется обсудить какие-то милые глупости?

Нина так и уснула — на его плече.

Удивительный сон увидела Нина Орлова в ночь на понедельник. Снились ей бабочки — миллионы порхающих бабочек. Большие, с головку сыра «Эдам», с разноцветными узорчатыми крыльями и совсем крошечные полупрозрачные мотыльки. Нина в том сне улыбалась, на ней было цветастое платье-клеш, она в нем так красиво кружилась, а бабочкины крылья приятно щекотали ее лицо.

— Сейчас умру от смеха, — сказала она и проснулась.

Настенные часы утверждали, что уже полдень. Она бы еще дольше спала, если бы Иван не оставил занавески раскрытыми. Понедельник был по-весеннему ярким, солнечные зайчики играли в салочки на Нининых щеках.

— Ваня. — Она лениво зевнула, протянула руку и наткнулась на уже остывшую подушку.

Открыла глаза. Его половина кровати была аккуратно застелена. «Ах да, он же предупредил, что ему надо на работу».

В дверь постучали.

— Кто там? — Нина испуганно зарылась в одеяло.

На пороге стояла пожилая женщина с простым, усталым лицом. На ней были недорогие брючки и мятая футболка, и Нина поняла — домработница.

— Завтрак уже нести? — приветливо спросила она. — У меня готовы оладьи с медом; Иван Дмитриевич их любит по утрам. Но если вы предпочитаете что-то другое… Есть черная икра, сыр… Я и в магазин могу сходить.

— Нет, ничего не надо, — растерялась Нина, — мне бы только кофе. А скажите, Иван… Дмитриевич давно уехал?

— Как обычно, в половине седьмого. Он на переговоры отправился, — бесхитростно сообщила она.

— Почему же он меня не разбудил? — растерялась Нина, — как же я отсюда выберусь?

— Насчет этого не волнуйтесь, он меня предупредил. Иван Дмитриевич поехал на своей машине, а шофера оставил для вас. Там, в гараже, его «БМВ» вас ждет. Так что нет проблем.

— Значит, я сейчас уеду, — сказала Нина. — Кофе дома попью.

— Хорошо, — согласилась домработница, — как скажете; шофера я предупрежу.

Внезапно ее внимание привлек белый бумажный конверт, лежащий на подушке Ивана. На конверте было написано «Нине».

Она нетерпеливо схватила письмо, распечатала, предвкушая какую-то игру. На ее ладонь выпал плотный белый прямоугольник, исписанный угловатым мелким подчерком.

«Нинель, спасибо за прекрасную ночь. Деньги я оставил, если будет мало, скажи домработнице, она выдаст еще. Целую, до встречи, Иван».

Нина заглянула в конверт и обнаружила новенькие доллары. Сто, двести, пятьсот, тысяча… Тысяча долларов. Во столько, выходит, он оценил ее ночь. Да, она дорогая девушка.

Нина еще некоторое время тупо смотрела на доллары. Потом аккуратно сложила их пополам и запихнула обратно в конверт, а конверт на Ваниной подушке оставила. Может быть, стоит тоже что-нибудь написать ему? Что она не проститутка, что он был ее первым мужчиной, что она оскорблена…

А стоит ли? Нина натянула колготки, потом платье. Он ничего не понял. Не догадался. Потому что он эгоистичный и черствый. Уверенный в себе шовинист, который готов повесить ценник на каждую женщину. Или она сама сделала что-то не так? Скорее всего, второе. Она так грубо напросилась в гости, униженно предложила ему себя, на блюдечке преподнесла. Пеньюар проституточий напялила. И все-таки он мог бы понять. Разве шлюха целовала бы так его лицо — мелко и нежно, не пропуская ни одной черточки? Разве она сказала бы про бразильский карнавал?

Неплохо бы поплакать — как обиженный ребенок, навзрыд. Нина попробовала — не получилось.

Она незаметно вышла из дома. Разумеется, не стала искать гараж. Серебряный Бор — это Москва, наверняка здесь ходят какие-нибудь автобусы или маршрутки.

Нина шла по узким, скользким, полусельским тропинкам элитного коттеджного поселка. Все-таки русская роскошь парадоксальна. Вон какие дома трехэтажные, из красного кирпича, с помпезными арками балконов — ну прямо Санта-Барбара! А тропинки отчего-то не выложены каменной плиткой, и Нинины каблуки целиком погружаются в жидкую грязь.

— Скажите, пожалуйста, как мне отсюда уехать в центр? — Нина обратилась к двум женщинам, идущим навстречу. Женщины эти явно не из «новых русских» — тренировочные костюмы, заплатанные на коленках, старенькие авоськи в руках. В лучшем случае чьи-нибудь домработницы.

— Очень просто, красавица, — приветливо ответила одна из них, — видишь, вон там, прямо за углом, остановка.

Нина поблагодарила. И, уже отвернувшись, услышала, как они переговариваются:

— А это, наверное, одна из Ванькиных шлюх. Ну Ванька Калмык, он в том шикарном доме с камином живет. Мне его домработница, Зинка, рассказывала, что он каждый день какую-то девку привозит. Все длинноногие, большегубые. Одним словом, беспредел.

А вечером Нине пришлось пойти на работу — в ночной клуб «Алая роза». Выяснилось вдруг, что ее порезанные ноги все-таки немного болят — и как она вчера умудрилась этого не заметить? Отправилась на свидание с Ваней в легких туфельках на каблуках, целый день пробегала — и хоть бы что!

Александрина, как и обещала, оставила для нее туфли сорок второго размера — они были совсем новые, красивые и похожие на большие корабли, — Нина и представить не могла, что у женщины могут быть такие огромные ноги. Выполнила Аля и второе обещание — подобрать для Нины как можно более целомудренное белье. Костюмерша торжественно вручила ей белый комбидрес с шортиками.