— Отвернитесь, — попросила она.
Дрейк покорно отвернулся, и Констанс стянула свои нейлоновые чулки и засунула их в туфли.
— Все.
Дрейк повернулся, непринужденно взял ее за руку и повел по широкой дорожке между дюн.
— Почему вы никогда не возвращались в Австралию? — спросил он.
— Если честно, мне не хотелось. Они молча прошли еще немного. Затем Сидней сказал:
— Вы, кажется, не любите эту страну.
— Просто там у меня никогда не было дома, — пробормотала Констанс.
— Ваша тетя не любила вас?
Закусив губу, Констанс искоса посмотрела на него. В прохладном свете луны четко вырисовывался его властный профиль.
— Я ей была не нужна, — удивляясь себе, ответила она. — И я не могу ее за это винить. Нам обеим было нелегко.
— Она по-прежнему живет там?
— Она умерла, когда я была в Японии. — И, прежде чем он успел задать еще один вопрос, Констанс спросила:
— А вы? У вас большая семья?
— Есть двоюродные братья и сестры, — ответил он. — А родных нет.
— Кажется, мы оба оторваны от этого мира.
— Оторваны? — Его голос звучал спокойно и задумчиво. — Значит, вот как вы себя видите? Одинокой и потерянной?
— Нет, конечно нет, — поспешно ответила она, понимая, что ее словам недостает искренности. Заинтересовавшись раковиной, лежавшей в песке, Констанс наклонилась, чтобы он не мог видеть ее лица. — Ничего подобного, — наигранно веселым тоном сказала она. — У меня есть друзья, есть любимая работа, есть свой дом, будущее, наконец. Я просто неудачно выразилась.
— Вы скорее проговорились. Констанс тоже хотела узнать о нем все.
— А что вам больше всего нравится из того, чем вы занимаетесь?
Он чуть пожал широкими плечами и без колебаний ответил:
— Мне нравится, что пусть немного, но я меняю этот мир. К тому же, должен признаться, мне нравится занимать ум труднейшими задачами и находить их решения.
— Ваша работа не обманывает ожиданий?
— У меня и не было никаких иллюзий, — сухо сказал он.
— Где вы работали?
— Сначала в Австралии, потом в Лондоне. — И он принялся рассказывать об Австралии.
Констанс подумала, что ничего не может быть чудеснее, чем вдыхать прохладный морской воздух и слушать Сиднея, который рассказывает ей о том, как жил в Австралии. Она словно его глазами увидела эту огромную солнечную страну.
Затем они говорили о Лондоне. Констанс втайне обрадовалась, когда выяснилось, что в этом городе им понравилось одно и то же. Когда Констанс заявила, что современное искусство оставляет ее равнодушной, Сидней засмеялся и стал говорить о Галерее Тейт в Лондоне. Констанс хотелось, чтобы их прогулка никогда не кончалась.
Но, конечно, это было невозможно. Прогулка кончилась, и самым нелепым образом. Констанс смотрела на своего спутника, а не под ноги. Она оступилась, и Сиднею пришлось подхватить ее, чтобы она удержалась на ногах.
У нее перехватило дыхание, когда к ней на мгновение прижалось его стройное крепкое тело. Она тут же вспыхнула от желания, затуманившего рассудок.
Дрейк отчетливо понял, что с ней происходит. Его глаза прищурились и блеснули из-под темных ресниц. Его тело словно проснулось и по-мужски откликнулось на женский призыв.
— Черт, — сказал он. Потом наклонился и поцеловал ее.
Если бы он не сделал этого, Констанс смогла бы сохранить самообладание и чувство собственного достоинства. Но в то мгновение, когда его губы коснулись ее губ, Констанс растерялась, полностью отдаваясь его поцелую и тем чувствам, которые только он мог пробудить в ней.
Их поцелуй был долгим и страстным. Констанс забыла о том, что не должна позволить себе привязаться к Сиднею, и о том, что этот человек может быть для нее опасен. Она забыла обо всем на свете, кроме мучительной радости, которую доставляло ей прикосновение его губ. Но тут вдруг Сидней поднял голову и сказал хриплым и прерывистым голосом:
— Нет, это невозможно.
Он даже не знал, насколько это невозможно. Констанс не могла прийти в себя, она медленно и осторожно провела языком по его шее, там, где пульсировала жилка, и почувствовал вкус мускуса, вкус мужчины, вкус его, Сиднея.
— Да, я знаю, — протянула она. — Это совершенно невозможно.
Дрейк с придыханием вполголоса рассмеялся, нежно взял ее за подбородок и повелительно сказал:
— Тогда прекрати это, девочка моя.
— Почему? — Ее ресницы опустились, спрятав глаза. Она не отдавала отчета тому, что делает, что говорит, она потеряла всякую власть над собой… — Ты сказал, что это невозможно, и я согласна с тобой…
Ей самой эти слова показались чужими, словно их произнесла не она, а какая-то другая женщина. Это должно было напугать ее, но Кон-станс не почувствовала страха; напротив, она была в восторге, так как видела, что Дрейк возбужден не меньше, чем она.
Его глаза горели желанием. Конечно, он по-прежнему контролировал себя, но она видела, что ему это дается с трудом.
Она тронула его ладонью за подбородок.
— Все это неважно, — мягко сказала она. — Мы ведь уже больше не увидимся.
— Ты что предлагаешь? Одна ночь, и все? Его тихий, почти без выражения голос не смягчил резкости слов. Ее щеки вспыхнули. Она быстро приложила к ним дрожащие ладони. Ей вдруг стало очень стыдно, но она старалась не подавать виду.
— Нет, — вздохнув, сказала она. — Нет. Но должна признаться, что у меня было такое искушение.
Дрейк скупо улыбнулся.
— У меня тоже, — тихо сказал он. — Ты заставила меня позабыть о здравом смысле. А теперь идем, нам лучше вернуться.
Чем скорее она с ним расстанется, тем меньше шансов, что он заметит, как ее трясет от унижения.
Оглядевшись, Констанс увидела, что они ушли уже довольно далеко.
— Господи, да мы же дошли почти до коттеджей, — сказала она, стараясь говорить небрежно.
К ее облегчению, Дрейк послушно сменил тему:
— Каких коттеджей?
— Они относятся к отелю, но их снимают те, кто ищет уединения. Коттеджи вон там, за деревьями. — Ее голос звучал естественно, и она невольно ускорила шаг в надежде вернуться как можно быстрее.
Да, здесь пустынно, если не считать Элиз Джерми, которая живет в самом последнем от отеля коттедже. Констанс, которая сейчас хотела оказаться как можно дальше от Сиднея, невольно подумала, что Элиз поступает мудро, предпочитая одиночество.
