Самый бешеный роман - Богданова Анна Владимировна

Ознакомительная версия. Доступно 13 страниц из 62

– Черт! Черт! Черт! – выругалась я и, задрав над урной ногу, хотела было уже предотвратить пожар шпилькой собственной туфли, как услышала за спиной знакомый хрипловатый голос.

– Что это вы тут делаете, а, прелестница?!

Я обернулась и увидела его – высокого, стройного, с зачесанными назад волнистыми волосами, в черной рубашке с несколькими расстегнутыми верхними пуговицами, в обтягивающих кожаных брюках… У меня закружилась голова – то ли от едкого дыма, то ли от вида моего героя.

Нужно немедленно ему что-нибудь ответить – что-то умное и загадочное, иначе все, я его потеряю навсегда, и мне ничего не останется, как повеситься на люстре. В голову, как назло, ничего не лезло, да и что я могла ему сказать, стоя на одной ноге, как цапля.

– Книги! Мои книги! – неожиданно для себя воскликнула я, глядя на разбросанные по полу авторские экземпляры.

– Ваши книги?! – Он, кажется, был удивлен. – А вы что, тоже писатель?

– Ну, да, – растерялась я.

Он собрал книжки и твердо сказал:

– Пойдемте, я вас провожу до первого этажа. Не тащить же вам такую тяжесть!

– А… Тут… Ведь может быть пожар… – заикаясь, пролепетала я.

– Они этого не допустят.

Когда мы добрели до первого этажа, выяснилось, что у меня нет машины и он не может допустить, чтобы такая очаровательная девушка тащила сама эти кирпичи.

– Но вас ведь ждут, наверное, – сказала я – у меня пока получалось не терять самообладания, соблюдать дистанцию и не вешаться на шею.

– Подождут, – пренебрежительно ответил он и усадил меня в машину.

В этот момент я витала где-то в небесах и не верила своему счастью. Мне казалось, что в своем лабиринте сна я наткнулась на самый лучший, который только можно придумать, что он сейчас оборвется и я снова увижу радужный дурацкий плакатик: «Дорогая, просыпайся, тебя ждут великие дела!» Однако этого не происходило (наверное, снова не могу найти выход).

Пока мы ехали, я находилась в полуобморочном состоянии, поэтому даже не помню, о чем мы с ним говорили, но то, что мы разговаривали, – это точно. Я еще чем-то насмешила его, это я помню, потому что теперь знаю, как он заразительно смеется. В себя я пришла, когда машина остановилась у моего дома. И тут произошло такое! Такое! Короче говоря, именно в эту минуту я напрочь забыла о восьмом, девятом и десятом пунктах, то есть «не терять самообладания, соблюдать дистанцию и не вешаться на шею». Но если честно, я в этом совершенно не виновата. Хотя, наверное, приличная девушка принялась бы отбиваться – вот мой просчет, моя ошибка.

Итак, когда машина остановилась, он посмотрел на меня очень серьезно и внимательно – и вдруг как накинется на меня!

Он буквально вдавил меня в дверцу и… поцеловал. Поцелуй этот был таким долгим, таким неожиданным, таким непохожим на все предыдущие, будто я вкусила приторного, ароматного меда, отчего вся онемела и чуть было окончательно не потеряла рассудок.

Нет, никакого просчета и ошибки с моей стороны тут не было. Ну какая бы девушка стала отбиваться? Только ненормальная.

Я сидела совсем отупевшая, мимо проходила какая-то старуха в зимней шапке и остановилась посмотреть, как мы целуемся. Мне стало не по себе. Старуха отвела от нас мутный взгляд, плюнула и пошла дальше.

– Может, подниметесь ко мне, донесете книжки? – сказала я – вот здесь я точно потеряла самообладание и определенно стала вешаться на шею. Зря это. Очень напрасно.

Книжки-то он донес, но домой ко мне так и не зашел – сказал, что поедет в редакцию посмотреть на пожар, а мне позвонит как-нибудь на днях. Да уж, позвонит! Он потерял ко мне всякий интерес, как только я пригласила его к себе. Теперь он считает меня доступной и совсем не таинственной. Все рухнуло в одну секунду! Столько сил было затрачено, чтобы хоть как-то обратить его внимание на свою скромную персону, а потом все испортить! Правильно все говорят, что я чокнутая! Но зачем же он меня тогда поцеловал?..

У меня и у Икки все было просто ужасно – хуже, кажется, некуда.

Я целыми днями ждала звонка Кронского и не могла выйти из дома, потому что дала ему только домашний телефон – тогда, в машине, вдавленная в дверцу, я совсем забыла, что у меня есть мобильник. Я старалась ни с кем не разговаривать, боясь, что он позвонит, а у меня будет занята линия. Я мылась в душе с открытой дверью под тонкой струйкой, опасаясь, что не услышу звонка. И вместо того чтобы писать роман об убийстве на рассвете, я подолгу сидела и гипнотизировала телефон, так, что глаза от напряжения становились красными. Мне казалось, что таким образом я телепатически передаю свое желание – свою энергию любви. Но эта энергия почему-то передавалась всем, кроме моего героя.

Периодически звонил Женька и, успокаивая меня, гнусавил в трубку:

– Ну что ты сидишь, как затворница! Пошли хоть по магазинам прошвырнемся, к лифчикам приценимся.

– Ни за что! – категорично кричала я.

– Не понимаешь ты психологию мужиков, – назидательно говорил он. – Вот если он позвонит, а тебя дома нет, это его заденет, заинтригует. И у него появится спортивный интерес до тебя дозвониться. Азарт, понимаешь?

– Ни за что! – стояла я на своем, хотя знала, что Овечкин прав на сто процентов.

Пульхерия звонила не так часто – ее всецело поглотил роман с анестезиологом. Родители у нее были в отъезде (ребро Гоголя, судя по всему, все еще не найдено), и мне даже казалось, что Пулька заразилась от него (как бы это получше выразиться) – короче, стала вся какая-то непонятная и туманная, точно страстная любительница опиума. Я решила, что она наконец-то влюбилась, а когда сказала ей об этом – туман мгновенно спал, и она закричала, что никогда и ни в кого не влюбится.

Последний звонок Пульки сразил меня наповал. Она сообщила мне потрясающую новость и попросила никому не говорить под страхом смерти. Однако уже к вечеру эту новость знали все члены нашего содружества, хотя я к этому не приложила ни малейшего усилия. А новость была такова: Анжелка Поликуткина (в девичестве Огурцова) опять была беременна и собиралась рожать. Пулька намекнула ей на аборт, но та взревела в религиозном экстазе:

– Господь сказал: «Плодитесь и размножайтесь!»

Но на самом деле все было куда приземленнее высоких «православных принципов». Дело в том, что Анжела с Кузей прописаны в хрущевке, которая не сегодня завтра пойдет на снос, и ей просто необходим еще один ребенок, чтобы получить квартиру побольше.

Икки звонила чаще всех. Ее положение, пожалуй, было еще хуже моего, несмотря на то что кандидоз она с горем пополам вылечила. Самым ужасным была травля в аптеке. Помимо того что ее депремировали, ей еще объявили бойкот. Но бойкот этот был какой-то странный – только на пятьдесят процентов. Сотрудницы скупо разговаривали, если им было от нее что-то нужно, но когда подходило время обеда и Икки просила подменить ее, этого никто не слышал – будь то Кургузая, Вонючка, Обезьяна, Дуся или Женщина с монголоидной внешностью и злыми глазами. Они делали вид, что или страшно заняты, или вдруг разом все оглохли и ослепли. Одним словом, в такие минуты Икки превращалась для них в человека-невидимку. Но стоило ей только выйти из подсобки, нет – не так – она даже не успевала выйти из подсобки, как за спиной слышался гнусный шепоток, напоминающий змеиное шипение: «Алкоголич-ч-чка подз-забор-рная. А с-с виду так-кая прилич-чная, так-кая тих-хоня. И не подумаеш-шь… Было бы кому работать, не задумываясь уволила ее по статье!» Последняя фраза говорилась уже во весь голос, потому как женщина с монголоидной внешностью и злыми глазами думала, что Икки давно стоит за прилавком и ничего не слышит. Но не тут-то было! В конце концов Иккино терпение лопнуло: она без разрешения покинула свой пост, села в уголок и написала заявление об уходе. Это ее действие произвело неописуемый эффект на коллектив аптеки «Лекарь Атлетов»:

– Да как ты можешь! Мы тебя не отпустим!

– У нас и так кадров не хватает!

Ознакомительная версия. Доступно 13 страниц из 62