Ангел для кактуса (СИ) - Евсеева Мария

И уже снаружи машет Лине растопыренной пятерней.

— Увидимся, — киваю я и впервые в жизни чувствую себя некомфортно от подобного прощания.

Нет, дело не в Кате, а в поцелуе, как в самом факте. Что за дурацкая традиция? Кем она выдумана? Почему и для чего друзьям подобное позволительно?

Откидываюсь на подголовник, вытягиваю ноги и какое-то время сижу не шелохнувшись. Внутри меня происходит нечто странное, чему очень сложно подобрать какое-либо сравнение: что-то вроде минуты затишья перед ожесточенным боем, когда напряжение в каждой клетке тела достигает максимума. И мне нестерпимо хочется загладить вину перед Линой, хотя сам я до конца не понимаю, в чем перед ней виноват.

— Ну что, пересядешь? — оборачиваюсь назад, закинув локоть на спинку своего сидения.

Лина вертит в руках микроскопический горшочек с растением. Ее пальцы бережно потирают край остроконечного листа, мясистого и сочного.

Мне приятно наблюдать за каждым ее движением, даже если она снова в образе колючки, как сейчас. Ее взгляд, холодный и колкий, едва встречаясь с моим, пронизывает меня насквозь. Хочется растормошить ее, встряхнуть, оживить, а потом прижать к груди и растопить этот лед.

— Давай, — подначиваю ее, — пересаживайся! — Хлопаю по соседнему креслу ладонью, а сам закусываю губу, чтобы не рассмеяться. Выглядит она, конечно, грозно. Умилительно грозно! — Ну?

— Мне и тут хорошо, — ершится, и это у нее отменно получается.

Тогда кладу подбородок на локоть и не свожу с Лины глаз: любуюсь ею, изучаю вдоль и поперек, испытывая на прочность. Скольжу по изгибу профиля, подмечая, как ее аккуратный вздернутый носик забавно морщится. На мгновение задерживаюсь на губах, бледно-розовых, нежных, не до конца сомкнутых, и двигаюсь дальше от подбородка к шее и выпирающим ключицам. Они такие хрупкие, бледные, тонкие… как и она сама.

— Я скучал по твоей компании, — улыбаюсь и жду, когда Лина поднимет на меня глаза, а пока могу довольствоваться лишь ее длинными изогнутыми ресницами, под которыми она прячет взгляд.

Но Лина не реагирует.

— Окей. Тогда я пересяду к тебе, — в два счета освобождаюсь от ремня безопасности и, опираясь на спинки сидений, собираюсь совершить прыжок.

— Не-ет! — испуганно вскидывается она и вытягивает руку вперед, как бы преграждая мне путь.

Я смеюсь, не в силах сдержать в себе эмоции: оживил! Ведь прыгать на ящики с растениями я вовсе и не собирался.

— Ты совсем, что ли? — Лина обрушивает на меня весь свой праведный гнев и лупит кулаком по моему предплечью. — На что ты рассчитывал, решив сигануть сюда?

— Вообще-то я рассчитывал на «оуч», и только, — объясняю я. Ловлю ее за запястье, а потом осторожно, палец за пальцем, раскрываю ее «внушительный» кулачок.

— У тебя нет ни капли мозгов, — смягчается она и смущенно убирает руку.

— А ты все время дерешься.

— А ты… Эй! Я так делаю, потому что ты этого заслуживаешь!

— А мне кажется, что ты делаешь это не поэтому.

— Тебе кажется!

— Ну да, — улыбаюсь я, возвращаясь на место. А потом снова хлопаю по сидению рядом: — Давай продолжим перебранку здесь? К тому же, так тебе будет проще до меня дотянуться.

— Что-о? — вспыхивает она. — Я не хочу сидеть с тобой рядом!

— Ты не хочешь сидеть со мной рядом?

— Нет!

— И какова же причина?

— Потому что ты…

Но я ее перебиваю:

— Потому что я эгоцентричный супчик?

— Да! И не только!

— А что еще?

— А еще ты избалован вниманием!

— Твоим вниманием?

— Нет! Всеобщим вниманием!

— Тогда ты просто обязана сесть со мной рядом. Твоего-то внимания мне и не хватает. — И добавляю, выдвигая ей ультиматум: — Иначе мы никуда не поедем.

— Ну и ладно, — ворчит Лина. — Будем сидеть здесь вечность, пока нас не заберет эвакуатор.

— Пока утром нас не обнаружит Катя, — поправляю я ее.

— Было бы любопытно посмотреть на это.

Мне нравится ход ее мыслей:

— Ты готова пойти на подобный эксперимент?

Лина теряется. Она не понимает, на чем я ее поймал.

И наконец-то сдается:

— Да ну тебя! — хихикнув, прячет лицо в ладонях.

— В общем, садись, — серьезно заключаю я, кивая на переднее пассажирское сидение. — Садись и поехали. У меня на вечер куча планов! Ты хочешь лишить меня всего задуманного?

— Куча планов? — хмыкает Лина. Открывает дверцу, выходит из машины и садится на свое законное место. — И какие же у тебя планы? Хотя, постой! Я попробую угадать.

— Попробуй!

Я жду, когда она пристегнется, подавая личный пример. На этот раз Лина делает это без промедления, и мы трогаемся.

— Пункт первый — поскорее избавиться от всего лишнего, — она окидывает взглядом заставленный ящиками салон. — Пункт второй — перекусить, потратив изрядную тучу денег на каких-нибудь устриц. Пункт третий — убить очередной вечер в кругу таких же эгоцентричных супчиков.

— Все так. Но с небольшой поправкой, — наигранно важно произношу я. — Убить этот вечер в кругу эгоцентричного супчика. Супчика женского пола. — Может, она согласится со мной где-нибудь поужинать? — И кстати, что ты имеешь против устриц?

— Они паршиво выглядят!

Я отвлекаюсь от дороги, чтобы посмотреть на истинные эмоции Лины.

Мне кажется, или ее действительно бесят подробности моей личной жизни?

— Весомый аргумент. Выходит, ты их ненавидишь?

— Ненавижу!

— Ненавидишь все, что нравится мне?

— Да!

— Или только тех, к кому я прикасался?

— Именно!

Я смеюсь:

— Надеюсь, ты об устрицах?

— Я не… Вот гадость! — хохотнув, Лина отворачивается. — Конечно!

И я вижу, как она, зажмурившись, улыбается.

Глава 17. Лина

Изворотливый жук! Самовлюбленный эгоист!

Ну вот заче-е-ем? Зачем я пересела вперед, разговариваю с ним, смеюсь, еще и ведусь на его улыбку вместо того, чтобы чувствовать отвращение. Только что на этом месте Алексею строила глазки какая-то Катя: ласково называла «Лешей», говорила льстивые приятности, недвусмысленно наглаживала его по плечу и ноге, персонально мне демонстрируя степень их отношений. Вероятно, именно ее он и имел в виду, когда посвящал меня в свои планы на сегодняшний вечер. Ее, видную пышногрудую брюнетку с бронзовым загаром, с которой можно позволить себе все что угодно, ведь она так запросто целует его даже при посторонних.

Эй! Так о чем он думал, спрашивая меня про устриц? Вспоминал, как лапал эту Катю и с десяток других таких же Кать? Вот пропасть!

Я бросаю на Алексея мимолетный взгляд и в результате ловлю его недвусмысленную улыбку. Он до сих пор упивается этой ситуацией, чертов бабник!

Ненавижу!

Как только машина останавливается, я выскакиваю из нее и несусь прочь. Под ногами мелькают красные и серые прямоугольники тротуарной плитки. Три ступеньки, пологий порожек, привычный звон дверных колокольчиков — наконец-то я могу не беспокоиться о том, как не выдать свое реальное состояние.

Мама смотрит на меня с подозрением: наверняка думает, что я в очередной раз нахамила лапочке-Алексею и незаслуженно обвинила его в чем-то совершенно незначительном, а теперь бегу от него, чувствуя за собой вину.

— Алексей, у вас все нормально? — слышу, как она спрашивает этого супчика, в то время как я нахожу убежище в подсобке. Мне здесь отлично. Я даже не включаю свет. В темноте я не вижу своих рук, ног, туловища, а значит, сумела достойно спрятаться от самой себя. От своей необоснованной ревности.

— Вроде бы. Во всяком случае, до этого момента все было хорошо.

«Хорошо»!

Я мысленно скулю и прижимаюсь спиной к оштукатуренной стене.

Я знаю, это ненормально — ревновать парня, который, в общем-то, ничем мне не обязан. С которым я пересеклась всего-то в третий раз! Который видит во мне вместо девушки мелкую пигалицу или как он говорит… «маленькую засранку»? Я невольно зажмуриваюсь и воспроизвожу в памяти ту интонацию, с которой Алексей произносил это словосочетание, но тут же приказываю себе остановиться. Его голос способен заглушить во мне всю злость и обиду, но это неправильно! Ведь это он бесцеремонно отправил меня на заднее сидение, не забыв предварительно извиниться.