Укротить ловеласа (СИ) - Сойфер Дарья

Никаких мыслей. Ни единой, самой завалящей. И даже о том, зачем это происходит, как Надя до такого докатилась, как оттолкнуть, чем ударить, — ничего. Темная пустота — и в ней — яркие неоновые вспышки ощущений.

Тепло. Щекотно. Приятно. Мурашки. Дрожь. Тело как будто свое — и в то же время чужое, слишком уж много непонятных и незнакомых чувств. Жажда. Острая такая, колючая, почти болезненная. А еще тяжесть, тугая и плотная, как влажная глина.

Надя утратила связь с реальностью. И это, как ни странно, не пугало, а вызывало эйфорию, почти счастье. Словно плетешься целый день под палящим солнцем, линия горизонта колеблется в жарком мареве, во рту пересыхает, и каждый вдох приносит обжигающую боль. Даже собственное туловище кажется неподъемным. А потом вдруг — обрыв, и внизу под ногами — море. Лазурное и бликующее, ласковое и манящее. Прыжок — и прохладные воды смыкаются над головой, а живительная сила струится по венам. И вот она, невесомость. Блаженство.

Каким-то чудом, цепляясь за Платона, как за единственный буек, привязанный к настоящему, Надя осознала, что он подхватил ее на руки и куда-то несет. Что-то шепчет, щекоча дыханием ухо. Лифчик, неясно когда расстегнутый, болтается на честном слове, мимо мелькают стены коридора, дверь в спальню… Что-то, похожее на тревогу, заскреблось было изнутри, но Платон положил Надю на кровать, стянул с себя футболку, расправил мускулы, как античный атлант, удерживающий перекрытие.

Никогда еще она не видела его вот так, снизу. И очень близко. И никогда еще он не смотрел на нее так жадно и восхищенно. Нет, она миллион раз видела этот взгляд, но прежде он был направлен на других девушек. И Надя все гадала, почему они с такой легкостью сдают оборону? Подумаешь, улыбнулся, подмигнул, поцеловал… А теперь вот поняла. И уже не такой смешной показалась ей супруга нефтяника: Надя, пожалуй, и сама сейчас пожирала Платона глазами, как моряк после дальнего рейса. Хотелось царапать рельефную мужскую грудь, попробовать на вкус, по-вампирски впиться зубами в широкое плечо…

Борьба со стыдом была короткой. Стоило Платону расстегнуть пуговицу на джинсах, обнажив узкую полоску темной поросли, Надя бросилась на него голодной тигрицей, лихо опрокинула на лопатки и уселась сверху, склонилась, целуя, впитывая, собирая губами все вкусы и запахи, чтобы никому больше не досталось.

— Ауч! — Платон внезапно поморщился и изогнулся, а Надя пристыженно отпрянула.

— Я… Боже… Я сделала тебе больно?.. — она поморгала, старательно фокусируя взгляд. Вместе с четкостью зрения вернулась совесть, а та мгновенно подтащила за собой панику.

Только что они просто разговаривали на кухне, только что Надя убеждала Платона, что он — последний мужчина, с которым бы она связалась в здравом уме и трезвой памяти. И вот она уже бесстыже елозит сверху, как дешевая стриптизерша, лобызает плоды его диет и тренировок, забыв о приличиях. Сколько раз она презрительно фыркала в адрес мужиков, которые ценят только внешность! Так неужели и сама оказалась падкой на выпуклые мышцы и пухлые губы?

— Прости… — Надя закрыла лицо ладонью, прячась от действительности. Наверное, так чувствуют себя жрицы любви во время полицейских рейдов. — Не стоило мне…

— Нет! — Платон обхватил ее талию и силой удержал на себе. — Даже не смей извиняться! Мы, может, поторопились, но это должно было случиться! Просто колет что-то…

Он сунул руку под поясницу и извлек маленький блестящий предмет, который показался Наде смутно знакомым. Она бы, может, и не придала этому значения, если бы Платон тут же не сжал кулак и не сунул находку в карман. Явно ведь прятал, никаких сомнений!

— Что это? — Надя застегнула лифчик, который Платон умелыми музыкальными пальцами умудрился вывести из строя прямо сквозь блузку.

— Да ничего, ерунда, — он снова потянулся к ней.

— Как скажешь, — Надя склонилась над ним и поцеловала в губы. Но на сей раз контроль над ситуацией она не утратила, напротив, сделала все, чтобы выбить Платона из колеи. И как только она почувствовала, что он дрожит от возбуждения и алчно шарит по ее телу, опять подбираясь к лифчику, Надя резко залезла в карман Платона и крепко ухватилась за что-то металлическое. Извлекла на свет, поднесла к глазам… И комната пошатнулась. Теперь Надя вцепилась в Платона не из страсти, а просто чтобы не упасть.

— Это ее сережка, — заторможено произнесла она, слезая на пустую половину кровати. — Ларионовой.

Не узнать это украшение было невозможно. Еще вчера во время фотосессии Надя наблюдала, как вычурные серьги покачиваются в ушах Ольги, пока она позирует на камеру. Не какие-нибудь банальные колечки или золотые ниточки-висюльки, которые может носить каждая вторая девица, не обремененная вкусом. Нет, вычурное сверкающее нечто, доступное только оперным дивам и модницам из Южной Америки.

— Я все объясню, — Платон сел на кровати и виновато поднял брови.

— А знаешь, не надо, — Надя встала и отшвырнула сережку, будто на ней было урановое напыление. — Ты мне ничего не должен.

Она подошла к зеркалу, призвав остатки достоинства. Внутри все клокотало и жгло, к горлу подбирался ком, но внешне Надя выглядела на удивление спокойной. Поправила прическу, будто ничего не случилось, приблизилась к отражению, проверяя макияж. Не было бы в комнате Платона, Надя бы и сама поверила, что это обычный будний день, а она всего лишь собирается на работу.

— Может, хватит? — Платон соскочил с постели и в два шага оказался возле нее. Обхватил за плечи и силой развернул к себе лицом.

— Что-то не так? — дежурным деловым тоном осведомилась она.

— Ты прекрасно знаешь, что да! Ты только что хотела меня, даже не спорь!

— Да, — призналась Надя честно. — Ты отлично целуешься, у тебя огромный опыт. Никто с этим и не спорит.

— Дело не в этом, — Платон стиснул зубы, и на его скулах зашевелились желваки.

— А по-моему, как раз в этом, — Надя заставила себя посмотреть ему прямо в глаза. — Ты — привлекательный мужчина, у меня давно никого не было. Наверное, ты был прав, все из-за вчерашнего неудачного свидания с Вадиком.

— Не смей им прикрываться! Это касается только нас с тобой!

— Нас? — Надя удивленно вскинула брови. — Нет никаких нас.

— Правда? — Платон прижал ее к себе. — Минуту назад ты так не думала.

— Я просто забыла, с кем имею дело, — она оттолкнула его изо всех сил и одернула блузку.

— Ну давай, просвети, — он положил руки на пояс, будто нарочно демонстрируя мускулистый торс. Впрочем, Надя была слишком зла на него и больше всего — на саму себя, чтобы снова купиться на физические достоинства.

— Ты пользуешься людьми, когда тебе это выгодно. Привык получать все, что хочешь. Тебе плевать, кто и что чувствует, главное — самому получить удовольствие. Ты просто избалованный мальчишка, вот и все.

— Нет! — перебил Платон, но Надя уже слишком завелась, чтобы останавливаться.

— Я не на помойке себя нашла, ясно тебе? Если Ларионову твой стиль жизни устраивает — что ж, совет вам да любовь. Не знаю, на неделю, две… На сколько там тебя обычно хватает. Но у меня, Платон, не так сильно чешется, чтобы перечеркнуть все усилия и годы работы.

— Ты просто сейчас на эмоциях, я понимаю, — неожиданно мягко сказал Платон. — И ты боишься…

— Господи, ты в принципе не способен воспринимать критику! Что я вообще пытаюсь тебе доказать?! Живи, как хочешь, только меня не трогай!

— Мы оба знаем, что ты это не серьезно. Я дам тебе время, не буду давить, но…

— Да окстись уже! — не вытерпела Надя. — Кроме работы между нами ничего нет и быть не может!

— Ну да, ну да, — передразнил он ее привычную присказку. — А еще я — эгоист, каких свет не видывал, нарцисс, беспомощный маменькин сынок, который без тебя шагу не может ступить. Я извожу тебя денно и нощно своими капризами, и ты устала, что я не оставляю тебе никакого личного пространства. А еще я трахаю все, что движется, потому что мама не рассказала мне про венерические болячки, и ты спишь и видишь, как бы поскорее сбыть меня с рук другому агенту, потому что я — твой сущий кошмар. Ничего не забыл? — он скрестил руки на груди. — Ты поэтому прибежала ко мне, как только Лиза захотела поменяться клиентами?