Идеальный обман (ЛП) - Реншоу Уинтер

— Кажется, ты говорила, что это будет небольшое мероприятие? — спрашиваю я.

— Пятьдесят человек это и есть небольшое мероприятие, Хадсон, — усмехается она.

Входя в комнату с камином, находящуюся прямо за углом комнаты для завтрака, я сажусь в мягкое кресло, откуда открывается потрясающий вид на утренний прилив, разбивающийся о скалистый берег. Однажды этот дом станет моим, но я не имею ни малейшего представления, что буду с ним делать. У меня не будет детей, которые наполнят его смехом. Не будет таких друзей, как у родителей, по крайней мере, тех, с которыми мне бы хотелось сожительствовать на протяжении месяца.

Мне совершенно без надобности такое место, как эта вилла, а оставлять ее пустовать месяц за месяцем будет просто кощунством.

Меня одолевает меланхоличная грусть и в то же время легкое освобождение, когда я осознаю реальность происходящего.

— Доброе утро, дорогая. — Я слышу голос матери и смотрю через плечо, ожидая увидеть Мари, только это Одрина. — Хорошо спала?

— Как всегда, Хелена. — Она целует мою мать в щеку, прежде чем повернуться в мою сторону. — Доброе утро, Хадсон. — Она проскальзывает в каминную комнату, садясь напротив меня.

На ней короткий желтый сарафан, который контрастирует с ее загорелой кожей. Она скрещивает ноги, и край платья скользит вверх по ее бедру, но я отказываюсь играть в эти маленькие игры. Вместо этого концентрируюсь на приливе.

— Чем ты и твоя очаровательная невеста собираетесь заняться сегодня днем? — спрашивает Одрина, взмахивая ресницами.

— Я веду Марибель на рынок, — отвечаю я, по-прежнему не глядя ей в глаза.

— Ха. — Одрина закатывает глаза.

— Что?

— Это всегда было нашим занятием, — говорит она, резко выдыхая через нос. — Субботний утренний базар.

— Эй. — Мари кладет руку мне на плечо. — Готов?

— Несомненно. — Я встаю, беру ее за руку, но не свожу глаз с подозрительного взгляда Одрины.

— Я хочу узнать больше о твоем детстве. — Мари пролистывает открытки на стенде у белой палатки старой типографической компании. — Просто мне кажется, что я вижу ту сторону тебя, о существовании которой даже не подозревала, и поэтому мне хочется узнать, есть ли что-то еще, — добавляет она, повернувшись ко мне.

— И каким образом это имеет отношение к моему детству?

— Все начинается с детства. Тогда ты учишься любить, узнаешь, что такое быть любимым, как вести себя с людьми и тому подобное.

— Знаешь, я просто ненавижу, когда ты пытаешься меня анализировать. — Беру открытку со стенда и читаю надпись с обратной стороны. Она использованная. Никогда не понимал, почему кто-то покупает старые использованные открытки.

— Я не пытаюсь тебя анализировать, — говорит Мари. Она держит открытку с маяками и подносит ее ближе, чтобы рассмотреть. — Мне хочется узнать, что у тебя внутри. Я начинаю думать, что ошибалась в тебе с самого начала.

— В чем именно?

Мари убирает открытку на место и поправляет сумочку на плече. Я следую за ней к следующей палатке, где она покупает домашнюю булочку с корицей у женщины в белом фартуке.

— Я не съем это одна, — говорит Мари, передавая мне вторую вилку, когда мы отходим от палатки.

— В чем именно ты ошибалась с самого начала? — повторяю свой вопрос.

— По-моему, ты специально ведешь себя, как козел, — поясняет она. — Но я не считаю, что это твоя сущность, и вряд ли тебе доставляет удовольствие быть мудаком. Думаю, это просто броня, которую ты носишь, потому что тебе когда-то причинили боль.

Прижав руку к груди, я усмехаюсь.

— Да. Я такой бедный и несчастный.

— Я не шучу, — говорит она, подсовывая мне булочку. — Эй, ты съел слишком мало.

Я отламываю большой кусочек, чтобы успокоить ее, и мы продолжаем переходить от палатки к палатке, пробираясь сквозь толпу людей.

— Хадсон, я видела твою мягкую сторону, — говорит она, жуя, — и хочу узнать, откуда она взялась и почему ты так сильно пытаешься ее скрыть.

— Я бы не назвал себя мягким, — фыркаю я.

— Ну, конечно, нет, — говорит она. — Но это так. У тебя есть добрая черта. Я видела, как ты умеешь заботиться о других. И пусть ты и не придаешь этому особого значения, но ты хороший человек, когда хочешь им быть. Ты хороший сын. Хороший фиктивный жених.

— Я знаю.

Она смеется.

— Тебе было тяжело? — спрашивает она без тени улыбки. — Когда тебя постоянно отправляли в интернаты?

Я закатываю глаза.

— Серьезно? Мы будем говорить об этом здесь? Сейчас?

— Я просто не могу перестать думать о том, как это могло отразиться на ребенке. — Она качает головой, стараясь скрыть слезы.

— В наших кругах это вполне нормально, — говорю я напряженно. — Я не ныл из-за этого, ну, по крайней мере, не после детского сада.

— Они сдавали тебя в интернат с детского сада? — Она раскрывает рот. — Но ты же был малышом.

— Не смотри на меня так, Мари.

— Как?

— Будто тебе жаль меня.

— Но мне жаль. Это очень грустно, — говорит она, вздыхая. — Они держали тебя на вытянутой руке. Любили на расстоянии. Это многое объясняет. — Мари съедает еще один кусочек булочки, быстро прожевывая и проглатывая его целиком. — Это заложило основы твоих взрослых любовных отношений. Ты же это понимаешь?

— Что, черт возьми, ты несешь? — смеюсь я.

— Тебе тридцать лет, а у тебя была всего одна девушка, я правильно понимаю?

— Правильно.

— Ты предпочитаешь одноразовые интрижки, никаких обязательств, обычный перепих, — утверждает она, словно это факт. — Ты не заводишь романов. Не вступаешь в отношения. Ты не хочешь остепениться или жениться, по крайней мере, по-настоящему.

— К чему ты клонишь?

Она резко останавливается, указывая на меня вилкой с усмешкой на лице.

— Ты не считаешь себя достойным настоящей, истинной, чистой любви, поэтому отталкиваешь ее, прежде чем успеешь испытать. Бум. Я гений.

— Мари. — Я наклоняю голову набок. Она продолжает идти.

— Почему я не пошла учиться на психолога или что-то в этом роде? Я же раскусила тебя всего за каких-то десять минут.

— Ты себя слишком переоцениваешь, — говорю я.

— На, доедай. Я объелась. — Она сует мне булочку, прежде чем направиться к бутику с одеждой для женщин и детей, украшенной предметами ручной работы. Надев шляпу, она отыскивает ближайшее зеркало, разглядывает свое отражение, а затем снимает ее и передвигается к стенду с бирюзовой бижутерией.

Стоя в стороне, я слежу за тем, как она переходит от одних украшений к браслетам, прежде чем пройти мимо стенда с детскими пеленками, на которых изображены милые животные. Она останавливается, словно они привлекли ее внимание, и на секунду я задаюсь вопросом, захочет ли Мари однажды завести свою семью.

Может, это неправильно с моей стороны оттягивать ее мечты, преследуя свои интересы. Я только надеюсь, что моя финансовая поддержка возместит весь ущерб. В конце концов, это единственное, что я могу ей предложить.

Глава 20

Мари

В субботу во второй половине дня Хелена стучит в мою дверь.

— Могу я войти?

— Да, конечно, — отвечаю я, делая шаг к ней навстречу.

— У меня кое-что есть для тебя, — сообщает она, когда входит и закрывает за собой дверь. Раскрыв ладонь, она демонстрирует мне серьги с белоснежными жемчужинами в золотой оправе, каждая из которых обрамлена блестящими бриллиантами. — Эти серьги принадлежали моей матери.

— Они потрясающие, — говорю я, в восхищении прикрывая рот рукой.

— Они для тебя, — говорит она, протягивая их.

— Хелена.

— Это мой тебе подарок. Подарок на помолвку, если хочешь.

— Не стоило этого делать, — протестую я.

— Все эти годы я хранила их, терпеливо ожидая, когда Хадсон найдет ту единственную. — Ее красные губы расплываются в задумчивой улыбке. — Я всегда знала, что однажды он женится. Этот мальчик не любит быть одиноким, даже несмотря на то, что не желает признаваться в этом. Глубоко внутри он безнадежный романтик, но сейчас не об этом. Давай же. Примерь их.