— Хорошо, — мой тон сухой и нейтральный, как творог из тофу. — Я тебя услышала.
— По поводу ситуации в университете можешь не переживать, — глухо продолжает Леон, глядя мимо моего виска. — Для остальных ты всё ещё находишься под моим покровительством. К тому же многие члены совета к тебе расположены, так что проблем быть не должно.
Мне чудится, что на последней фразе его голос стал жёстче, но это не утешает. В груди тошнотворно ноет, в глазах зудит. Какой же идиот… Они со снежной королевой друг друга стоят: представляю их жизнь в стерильном склепе, секс в миссионерской позе по пятницам и ужины в латексных перчатках. Оба умрут от скуки годам к тридцати. Так им и надо.
— Я тоже думаю, что проблем быть не должно, — чеканю я, до побеления пальцев сжав лямки рюкзака. — Если ты всё сказал, я пойду, а то лекция скоро начнётся.
Не выдержав обращённого на меня взгляда, я разворачиваюсь на пятках и торопливо иду к входной двери. Пальцы колотит мелкой дрожью, губы трясутся. Чёртов октябрь пробрал меня до костей.
Невидящим взглядом уставившись в длинный просвет коридора, я машинально выуживаю из кармана телефон и нахожу номер Петра:
«Привет ещё раз. Если моё участие в статье ещё необходимо — я согласна».
35
Вынырнув из винного шкафа с двумя бутылками мерло, я ловлю на себе взгляд мамы. Выбившаяся прядь волос прилипла к её лбу, между бровей залегла глубокая складка. Вот уже час она начищает приборы перед традиционным пятничным ужином, на котором, к моему прискорбию, сегодня будут присутствовать Морозов-старший вместе со своей льдинкой-дочуркой.
— Долго возишься, Лия. Доставай поскорее соусники. Гости будут через полчаса.
Молча кивнув, я перекладываю посуду на поднос. Внутри тоскливо и пусто, будто какого-то важного органа недостаёт.
Леон, верный своему слову, увеличил расстояние между нами на пять световых лет. За неделю я всего однажды видела его в университете и дважды — из окна комнаты, когда его машина подъезжала к дому. За четыре минувших дня мы не обменялись даже банальным «привет», не говоря о чём-то большем. Так, разумеется, будет лучше: если уж избавляться от нежелательных волос, то делать это рывком, вместо того чтобы дуть на восковую полоску. Но пока всё равно обидно и больно.
— Что с твоим лицом, Лия? — ворчание в мамином голосе смешивается с тревогой.
— Просто устала, — коротко отвечаю я, переставляя соусники в несуществующем порядке.
Опустившись на стул, мама вытирает лоб тыльной стороной ладони:
— В университете опять проблемы?
— Нет, в университете всё в порядке.
На кухне воцаряется молчание. Повздыхав, мама тяжело поднимается, подходит ко мне и неловко похлопывает по плечу.
— Если тебе есть что рассказать — говори. Мы же не чужие друг другу.
Я киваю, прошелестев:
— Да, конечно.
Ком в горле увеличивается, в глазах печёт. Что я ей скажу? Что, кажется, влюбилась в сына хозяина дома, в чью сторону она даже смотреть мне запрещала? Что Леон прекратил общение после того, как мы с ним целовались, как два напичканных гормонами подростка? Что мне плохо и одиноко, потому что он был единственным человеком, который заботился обо мне и поддерживал?
В лучшем случае мама не поймёт, в худшем — разозлится. Так что проще молчать.
***
Пламя свечей красиво отражается в бокалах, отполированное серебро аккуратно разложено вдоль тарелок. Гости занимают свои места, обмениваются учтивыми улыбками.
Я торопливо расставляю тарелки, мечтая поскорее спрятаться на кухне. Взгляд упрямо липнет к Леону, который на меня не смотрит. Даже вскользь. Вместо этого он заботливо выдвигает стул для Эльвиры, говоря что-то, отчего она радостно улыбается. Возможно, сообщает, что в сегодняшнем салате совсем мало калорий и она не поправится.
Стиснув зубы, я подхожу к Леону, чтобы налить воды. Он роняет сдержанное «спасибо», не утруждая себя повернуть голову. Будто я — намозолившая глаза официантка, а не девушка, в чью комнату ему так не терпелось попасть ночью.
Будьте счастливы, дети мои, — зло думаю я, когда Эльвира, накрыв ладонью его руку, наклоняется к Леону, чтобы что-то прошептать. О да, ты был прав, милый, в салате практически нет углеводов. Разумеется, ей потребовалось сделать это именно сейчас, когда я стою прямо за ними.
— При твоём авторитете и организованной нами медийной поддержке у тебя есть все шансы на победу, — разносится над столом звучный голос Морозова-старшего. — Люди очень недовольны качеством дорог и в целом работой Нарского.
— Люди всегда будут чем-то недовольны, — замечает Вилен Константинович. — Хотя по поводу Нарского я с тобой согласен. Его, на мой взгляд, слишком затянула внешняя политика. А она, как известно, вне компетенции градоначальника.
Убедившись, что тарелки и бокалы наполнены у каждого, я бесшумно выскальзываю из гостиной. На смену язвительности и обиде приходит глухая апатия. Этот ужин — отличное напоминание о том, к каким разным мирам мы с Леоном принадлежим: как много его связывает с семьёй Эльвиры и как мало — со мной.
К десяти вечера гостиная оказывается полностью убранной, а свечи потушены. Дом погружается в сонливую тишину. Мама отправляет меня спать, сама исчезает в прачечной, чтобы разобрать сушилку.
Включив ночник, я падаю на кровать лицом в подушку. Пора признать, что мама была права: не нужно было позволять себе сближаться с ним. Но есть и хорошие новости: моё увлечение Леоном без должной подпитки скоро сойдёт на «нет».
Раздавшаяся вибрация смартфона щекочет ухо. Не поднимая головы, я подношу экран к глазам. Пришло сообщение от Петра.
«Привет
