Завтра будет вчера (СИ) - Соболева Ульяна "ramzena"

Когда-то ее любовь ко мне была абсолютной. Мне не нужно было слышать от нее клятв или признаний, мне не нужны были какие-то доказательства — я просто знал, что она мной больна так же, как и я ею. И сейчас заболевал снова, беспощадно стремительно и тяжко. С осложнениями и бешеной лихорадкой. Она меня заражала. Как какой-то опасный, смертельный вирус. Я физически ощущал, как внутри расползается огненная паутина все той же одержимости ею, как и несколько лет назад. Потому что она опутывала меня ею, не давала ни секунды передышки, и я… я начал ей верить. Оказывается, мне безумно, до дрожи хотелось верить в этом проклятом мире хотя бы кому-то, и она была единственной, кто у меня остался, единственной, кто любил меня.

Возможно, я последний идиот или лох, но кто откажется от своего счастья, кто не захочет вынырнуть из грязи и сделать глубокий глоток кислорода, чтобы ощутить себя живым? И я захотел. Как-то отчаянно, надорванно захотел себе счастья с ней. Вернуть, оторвать с мясом все то, что у меня отняли когда-то. Выдрать ее у семьи, у друзей, у окружения и увезти. Да, я шел по второму кругу своего персонального Ада все той же дорогой. Повторяя точь-в-точь себя самого… жалкого слабака, поверившего, что армянская девочка бросит свою семью ради русского парня и сбежит с ним, закрыв глаза на свою многочисленную родню и на их проклятия.

Прижимал ее в очередной раз к себе, целуя шелковые черные волосы, вдыхая их запах, дрожа от неудовлетворенной страсти, и думал о том, что она не заслужила попасть под мой удар. Они все — да, а моя маленькая мышка ни в чем не виновата. Она такая хрустальная, что к ней даже моя грязь не пристает. И я очищаюсь вместе с ней от ненависти. Сжимаю в объятиях, рыча от дикого возбуждения, и не позволяю себе тронуть, перейти грань, которую она так нежно умоляет не переходить. И я терплю… даже сейчас терпел, полный решимости отомстить, взять, сломать я не смог. Понимал, что, если надавлю, получу от нее все, и не давил. Захотел правильно, захотел с ней по-настоящему. Так, как сейчас уже почти не бывает. В мире, где девственность больше не стоит и гроша ломаного, в мире, где она считается теперь недостатком или признаком неполноценности.

Я видел их предостаточно — шлюх разного возраста и достатка, готовых расстаться с невинностью с первым встречным. Озабоченных, обкуренных малолеток, сосущих члены своих дружков в очередной подворотне. Женщин, торгующих своим телом за смартфон, дорогую шмотку, бижутерию. Фото конченых блядей, заполнившие соц. сети, где в порядке вещей выложить свои сиськи, жопу в трусах и без, надутые силиконовые губы, сложенные в тупорылую утиную гримасу, в общий доступ и собирать лайки с репостами, выбирая, кто из самцов будет осчастливлен оттрахать эту пустышку или дать ей в рот. Целые форумы с картотеками вот таких вот потаскух, адреса, телефоны, кто и как дает и за сколько. Самцы делятся своей добычей и передают по этапу.

Вот среди всего этого дерьма Нари была чем-то светлым, чем-то бесценным в своей чистоте и стремлении ее сохранить… для себя же.

Теперь я был вхож в их дом так часто, как хотел. Меня принимали с распростертыми объятиями, кормили, поили и даже сажали за общий стол.

В мои обязанности входило охранять Нарине или сопровождать ее отца на деловые встречи, либо, когда дом наполнялся гостями, следить за порядком. А гости у них бывали чуть ли не каждый день. Многочисленные дяди, тети, сестры, братья. Понятия не имею, откуда их бралось так много и в таком количестве, а Нари смеялась надо мной, когда я пытался понять, кто есть кто, путался в именах и тысяча раз с удивленным видом переспрашивал, какой это по счету дядя и с чьей стороны. На самом деле я внимательно их изучал, пытаясь понять, насколько потенциально опасными могут быть те или иные родственники, насколько могут помешать нам с Тарасом разрушить империю Сафаряна. Но из них никто и не представлял особой опасности — так, прихлебатели, приезжающие пожрать на халяву, денег попросить, помощи и так далее. Карен с завидным терпением оказывал гостеприимство и помогал. Если бы я не ненавидел его так люто, я бы мог восхититься, но для меня Сафаряны были олицетворением зла и подлости, и они должны были заплатить за то, что сделали с моим братом, отцом и матерью.

Они потеряют все и поймут, что упасть можно намного быстрее, чем подняться. От их империи и обломков не останется. Я уже медленно выдергивал по кирпичу из ее фундамента, и очень скоро она рухнет, как карточный домик.

За мной никто не наблюдал. Все та же самоуверенность Сафаряна в том, что у него под носом не посмеют, или же в том, что он окружил себя преданными людьми, играла мне на руку. Я спокойно расхаживал по дому под видом проверки или обхода здания. На самом деле я собирал нужную мне информацию, сливая затем Тарасу. Подслушивал беседы, запоминал даты, имена, время.

У Сафаряна срывались сделки, он нервно мерил шагами свой кабинет, куда-то звонил, искал суку среди своих, а я в этот момент мог стоять за дверью и следить, чтоб к нему никто не вошел, пока ведутся важные переговоры, или он принимает у себя одного из партнеров. Все шло так, как я хотел и планировал. Чуть позже мне останется нанести последний удар и перед этим увезти мою мышку.

Я только забыл о том, что ее цербер вот-вот вернется со своей командировки. Он прилетел неожиданно, перед Днем Рождения Нари, перед приемом, который Карен собирался устроить в их доме. Сделал сюрприз, мать его. Не только ей, но и мне. Грант должен был задержаться в командировке, как минимум, еще недели на две. За это время я должен был успеть взломать компьютер Сафаряна и получить доступ к спискам поставщиков оружия и документам по состоявшимся официальным сделкам, нанести сокрушительный удар и забрать Нари.

Тогда я решил, что этого будет достаточно. Когда Карен останется без гроша в кармане у разбитого корыта, я отниму у него его любимую дочь. Пусть грызет себе локти, воет на луну и проклинает нас обоих, а еще лучше — пусть пустит себе пулю в лоб.

Давно меня так не клинило, как сегодня. Я научился контролировать ярость еще в армии. Я тщательно ее скручивал ментальными цепями, не давая себе потерять контроль.

А сейчас сорвался, как завеса красная перед глазами опустилась. И все, и пока хруст костей не услышу и кулак в кровавое месиво не погружу, не успокоюсь.

Потому что на них смотрел. На мою Нари с Грантом. Понимал, что это уже фарс, что она не с ним, а со мной, и что этой гребаной свадьбы не будет… и все равно срывало все планки. День за днем ждать, пока решится, пока начнет снова доверять, а у меня терпение лопается с треском по швам. Ведь это так просто — выхватить ствол и всадить ее церберу пулю между глаз, но тогда все полетит к чертям.

Смотрит на нее, как на свою собственность, насильно к себе разворачивает, ни на шаг не отходит. Чует, ублюдок, что что-то не так. Но эти взгляды я еще мог вытерпеть, а когда увидел, как он за руку ее берет, захотелось пальцы поотрывать. Развести в стороны и разодрать запястье напополам, а потом выломать к чертям его руки поганые, чтоб не прикасался. Стиснул челюсти до хруста, чувствуя, как задыхаюсь. Еще немного — и я сорвусь.

В себя уже пришел в туалете перед зеркалом. На отражение свое смотрю и кровь с костяшек разбитых смываю. Не помню, как бил кулаками по стенам или по двери. Ни черта не помню. В ушах все еще шумит, и в висках пульсирует.

Все. Не могу дальше ждать. Заканчивать надо с этим со всем. Вскрывать ноут Сафаряна и выходить из игры.

Дверь бесшумно отворилась, и я резко обернулся, занес кулак, готовый вырубить неожиданного гостя, и тут же руку опустил — она стояла в проеме двери и на меня смотрела. Сначала в глаза, а потом на костяшки сбитые. Взволнованная, бледная, дышит тяжело. Видимо, искала, куда ушел. Почувствовала, что у меня крышу рвет.

Отвернулся к раковине и снова под воду руку протянул.

— Лед принесешь? — спросил и через зеркало на нее посмотрел, ощущая, как волна злости снова поднимается.