Неудачница (СИ) - Медведева Анастасия "Стейша"

В приглушенном свете, да под спокойную, расслабляющую музыку, её приближение выглядело так, словно мы все снимались в каком-то европейском кино, где блондинка и мой шеф — старые любовники, волею судьбы, разошедшиеся по разным сторонам мира, и где я — чертова разлучница, которой суждено померкнуть на фоне подплывающей на своих космических шпильках звезды, и даже отсутствие бюстгальтера мне не поможет! По крайней мере, сидя в кинотеатре, я болела бы за блондинку — уж больно хороша она была, а чего стоил этот томный взгляд! Где та милаха с кудряшками, выглядывающая из-за плеча Татьяны?.. И что это за секс-пантера, забывшая стыд и плывущая к шефу через весь зал, словно ледокол через Антарктиду? Медленно, целенаправленно и неминуемо?..

Кстати, а цвет платья мне что-то напоминает… Это не тот ли цвет, что был у наряда Татьяны несколько недель назад? Я не спорю, блондинке он шёл больше, но… что за плагиат?..

— Глеб, — здоровается она, растягивая губы в манящей улыбке.

— Анжелика, — кивает шеф, лицо которого почти окаменело в присутствии блонди…

Так, стоп! А с чего это я отмела мысль о том, что они были любовниками? Судя по выражению лица Бондарёва, он явно кувыркался с подружкой своей бывшей.

Ну, что за шельмец! Ведь и впрямь — кувыркался! Это настолько очевидно, что я даже обойдусь без вопросов! А хороша подружка! Ничего не скажешь! Интересно, а Татьяна знает, что за оборотень ходит в её свите?..

— Где Таня? — Глеб Самойлович словно мысли мои читал.

— Ты же знаешь, она не приходит на приёмы Артура Назаровича, — продолжая обольстительно улыбаться, сказала Анжелика, — А вот ты их не пропускаешь…

— Мой отец многим ему обязан. Это мой долг — присутствовать здесь, — холодно отвечает шеф.

Анжелика окидывает меня безразличным взглядом, абсолютно игнорируя «мой главный козырь», и снова переводит его на Глеба.

— Я знала, что ты придёшь, — наконец, говорит она, подходя ещё ближе, и, по ходу, абсолютно игнорируя моё присутствие в принципе.

— Тебя не напрягает присутствие другой девушки рядом со мной? — не очень довольным тоном уточняет Бондарёв.

И говоря «не очень довольным», я сильно преуменьшаю накал страстей.

— Таня сказала, что это твоя личная помощница, — отмахнулась Анжелика, — брось, Глеб! Ты можешь обманывать кого угодно, но только не меня: между вами ничего нет. Она просто твоё прикрытие.

Интересно, а эта догадливая особа размышляла над тем, зачем ему вообще понадобилось прикрытие?.. Впрочем, её слова меня не задевают — что мне с них? Но за своего шефа почему-то становится обидно. Ладно я его не воспринимаю всерьёз, поскольку живу лишь окончанием срока своего рабского контракта, но остальные-то перед ним по струнке ходят! И с чего вдруг эта пигалица решила, что на неё его отношение не распространяется?..

— Закрой свой милый ротик и немедленно извинись перед Милой, — неожиданно зло говорит шеф, а затем притягивает меня к себе.

Блондинка в шоке. Я вообще в ауте.

— Глеб… — нервно поправила локон Анжелика.

— Я сказал, извинись перед Милой, — процедил Глеб Самойлович, глядя на блондинку таким испепеляющим взглядом, что даже мне стало дурно, — Я не распространяюсь о своей личной жизни, но оскорблять мою девушку — не позволю.

Аут? Да это был просто вылет астрального тела из физической оболочки! Поворачиваю к шефу своё, обалдевшее от последней новости, лицо, и встречаю тёплый взгляд зелёных глаз. Его ладонь на моем плече легонько сжалась, давая понять, что всё в порядке, и сейчас эта стервозная мегера извинится за свои злобные слова.

Э?..

В какую параллельную вселенную я попала?!

— Извини, Мила, — выцеживает из себя Анжелика, едва борясь с яростью в своих глазах, затем круто разворачивается и быстро отходит от нашей пары на противоположный конец студии.

— Это что сейчас было? — спрашиваю заторможено, ощущая, как слабеет хват на плече, а затем и вовсе исчезает.

— Я… прошу прощения, — медленно и по слогам проговаривает Глеб Самойлович, глядя почему-то в пол, — Я сейчас позволил себе вольность… — он сжимает челюсть, и я вижу, что следующие слова даются ему с трудом, — За это вы получите надбавку к зарплате, а ваш штраф сократиться на треть. Так будет честно…

Честно?!.

Да это будет просто волшебно! Если всё это мне сейчас не привиделось, я согласна, чтоб шеф трубил на всех поворотах о том, что я — его девушка: главное, чтоб долг сокращался!

— Почему вы соврали, Глеб Самойлович? — все же не выдерживает моё любопытство.

Шефу явно не хочется отвечать, но он всё-таки удостаивает меня ответом:

— Анжелика права. Вы — моё прикрытие от… нежелательного внимания. И я бы хотел воспользоваться возможностью… прикрываться вами и дальше.

Стою, хлопаю ресницами.

— Но почему вы так упорно избегаете своих поклонниц? — чуть не сказала «любовниц», но вовремя прикусила язык.

И правильно сделала! Потому как, выражение лица Бондарёва младшего мгновенно искажается до почти неприятного:

— Это не вашего ума дело, Мила Георгиевна, — процедил он, — Прошу прощения за эту ложь… — он сделал паузу и продолжил уже более язвительным тоном, — но, так понимаю, вы не против периодически изображать мою девушку?

— Если это будет соответственно оплачиваться, — я легко пожала плечиком.

— Я держу своё слово. Всегда, — сквозь зубы проговаривает шеф, не глядя на меня.

— Думаю, простого слова мне будет мало. Предлагаю внести изменения в контракт, — смотрю на него, жду гневной реакции.

— Завтра же этим займёмся, — обдаёт холодом шеф, а я не сдерживаюсь и растягиваю на губах довольную улыбку.

— Быть моей девушкой вам не претит, — замечает шеф, начиная продвигаться в сторону распахнувшихся настежь дверей: таким образом гостям сообщали, что настала пора подниматься в обеденный зал, где всех ожидал хозяин вечера…

— Лучше быть вашей девушкой, чем вашей рабыней, — вылетает из моих уст быстрее, чем я успеваю это остановить.

— Так вот что вы думаете о своём контракте, — вновь цедит шеф, и я вижу, как под его скулами перекатываются желваки.

— Было бы странно, если бы я думала иначе, — тихо заметила я, слегка окрылённая открытостью нашего диалога.

Похоже, моё стеснение от отсутствия верхней части белья уравновесилось неудобством шефа от вынужденной откровенности: и мы оба, наконец, смогли говорить нормально. Без всяких ограничений в виде положения "хозяин — рабыня" или "начальник — подчинённая". Нам обоим было не по себе, и это, как ни странно, шло на пользу диалогу.

Но, вопреки моим ожиданиям, на моё высказывание Глеб Самойлович ничего не ответил. Лишь чуть плотнее прижал мою руку, вынуждая подстраиваться под его шаг.

— А где дети Артура Назаровича? — спрашиваю, когда мы вновь проходим холл с фотографиями хозяина в молодости (к слову, симпатичный был мужчина: статный, темноволосый, с красивым породистым лицом и слегка наивным взглядом), — Почему-то в доме висят только его фото…

— Он приказал убрать все изображения своих детей, — негромко ответил шеф, — Чтобы ни у кого не получилось их сглазить.

— Ужас какой, — нахмурилась я, входя с шефом в просторную кабину лифта, которая должна была умчать нас на верхний этаж, где был расположен ресторан для гостей, — и как они к этому отнеслись?

— После появления в его жизни всей этой экстрасенсорики, все его отпрыски резко ограничили своё общение с ним, — без интонаций произнес Глеб Самойлович, стараясь говорить так тихо, чтобы его могла слышать только я, а не все присутствующие в кабине лифта — в количестве более двадцати человек.

— Я могу их понять, — шепнула я, чуть приблизившись к шефу.

— Как и я, — одними губами ответил тот.

— А почему Татьяна не посещает приемы этого человека? — не удержавшись, вновь полюбопытствовала я.

Неужели двоюродной племяннице губернатора сложно надеть на себя что-нибудь светлое и ублажить старика? Насколько я поняла, на подобных мероприятиях собираются все богатые и влиятельные люди нашего города, а Таня была дочерью какого-то очень известного бизнесмена, имеющего родственные связи с главой нашей федеративной единицы.