Альтер Эго. Обретение любви (СИ) - Вересов Иван

— Нет, ему в травму надо, к лору и снимок, — запротестовал врач.

— После урока будет и травма, и снимок. Оправдать неявку на репетицию или спектакль может только смерть. Вставай и вперед. Ой, батюшки, да ты весь в кровище, как Спартак…

— Не смешите, Нинель Дмитриевда, мне больдо…

— Больдо ему! А нечего в классы заглядывать. Горе от любопытства. Поехали. Стасик! Иди извиняйся!

— Сейчас… — Максим задержался. — Спасибо вам большое, вот мои данные для журнала, — он написал на листке имя, фамилию и оставил на столе у медбрата, — а вот это, — заполнил другой листок и протянул Стасику, — это вам, Станислав. Позвоните. Мне позарез пианист нужен в балетной студии. С зарплатой не обижу.

Самым болезненным и невозвратным оказалось, что в тот единственный раз, когда Максим действительно не был виноват, Сергей обвинил его во всех смертных. А всего-то и проблема, что Лазарев помог Стасику с жильем. Потому что с увольнением из академии парень потерял и общежитие. Сергей же расценил это как “очередное блядство”, он стал невозможно раздражителен. Максим-то понимал, в чем дело, но молчал. Ждал, что рассосется. Однако ожидания его не оправдались, Сергей не перестал думать о таинственной Алекс. Никаких её следов в Петровске Макс не нашел, из этого заключил, что Залесского по-черному разводят проститутки из чата. Иначе почему так резко уходят от конкретики?

Раздражение копилось и наконец бомбануло так, что находиться в одном доме стало невозможно. Макса более всего тяготила холодность Залесского, невыносимо было видеть его на концертах, быть близко, ощущать, обонять — и оставаться чужим. А обида росла, подогреваемая мелкими фактами. Здесь промолчал, там не заметил.

Глупее всего было, что через время Максим так и не смог вспомнить причину ссоры, которая стала последней каплей.

Но в тот день сосуд переполнился и взорвался. Наговорили они друг другу такого, о чем стыдно и горько было вспоминать, а сказанного не воротишь. Все на душу осело.

Сначала Лазарев сорвался из дома, не думая, куда и насколько уйдет. Прихватил ключи от Мерса, в горячах чуть фару не побил, выезжая из арки на проспект. Но остыл, квартала через три вырулил в карман, остановился. Сидел в машине, думал. Куда теперь? Вернуться казалось унизительным проявлением слабости. Ну что он в самом деле, как щенок побитый, пойдет прощение вымаливать? Даже если и сказал лишнего, но сколько терпеть-то можно? Серж ломается, как невеста на выданье. Столько лет вместе, можно было бы как-то согласовать общие потребности? В конце концов это просто смешно… если бы не было так грустно… Прямо сказать — хуево все!

И все-таки, куда же теперь?

Завибрировал телефон. Максим подумал Серж звонит, даже удивился, что так скоро, но увидел входящий, усмехнулся на свои надежды. Нет, это был Стасик. Спросил что-то насчет репетиции, Макс отвечал рассеянно, а потом спросил:

— Стас, ты дома?

— Да.

— Я к тебе заеду сейчас.

— Хорошо.

Без тени сомнения ответил, сразу. Святая невинность. У него и мысли не возникло, а Лазарев уже тогда подумал. Прикинул, что как по заказу, даже расположение квартиры съемной удобное. Сам же подбирал, чтобы ко дворцу культуры поближе. В результате на Малой Пушкарской снял. До студии — десять минут пешком. Соседями с Залесским останутся.

Жил Стасик неустроенно. Максим к нему и не заходил с тех пор, как переселил из общаги, так что оставался не в курсе.

Когда снимали квартиру, то мебели там не было, один кухонный стол. Хозяйка обещала обставить, сказала, что и холодильник, и стиральную машину купит, и всю посуду на кухню — чашки-плошки, кастрюли. А натащила разнокалиберного старья. Лазарев ужаснулся на продавленный диван и видавший виды шкаф с покоробленной задней стенкой. Холодильник “Саратов” ревел и трясся, отключаясь, стиральная машина воняла затхлыми трубами. Кастрюля была всего одна и горелая, еще чайник, сковорода, несколько тарелок и алюминиевые приборы. Чашек не было вовсе. Зато стопок и стаканов в избытке.

Задним числом Максу даже неловко стало, что не проконтролировал, а Стас ни словом не обмолвился, что нищебродство такое, не пожаловался. Только “спасибо” да “спасибо”. Скромный.

— Что ж ты мне не сказал, что нас так наебали? — искренне удивился Максим, когда вошел и осмотрел хоромы. — Вот же зараза. Прикинулась порядочной. А глаза, как у крысы. Ладно, поправим, не переживай.

— Мне все нормально, Максим Викторович, в общежитии так же было.

— В общежитии ты не платил. Тут она содрала как за комфорт-класс. А это что? Бомжарник какой-то, а не жилье. Что не позвонил мне сразу? Где её номер? И где договор? Все же прописано.

— Так она забрала договор. Мне оставила вот только лист, куда оплату заносить.

Стасик пошел рыться на подоконнике, где у него стопкой были сложены ноты, нашел разграфленный лист, подал Максиму.

— То есть как это “забрала договор”? Стасик, ты что, с луны упал? У тебя экземпляр должен был остаться, я же говорил.

— Я помню.

— И что? — Максим с сомнением покосился на диван, но садиться не стал, побрезговал. Вдруг еще клопы… — Ну надо же так попасть! Ладно, давай её номер, будем звонить, разбираться. Идем на кухню.

До хозяйки дозвонились сразу, только мало с этого вышло проку. Она уже и лыка не вязала, видно, не первый день пила. И просохнет не скоро, заплатили ей, как принято, за первый и последний месяц, снимали на год. Договор типовой, Макс особо не вникал, ну не до этого было, да и торопился, Стасика из общаги в один день выставили.

Могли бы они с Залесским парня и к себе пустить, места в квартире хватало, да разборки с Гасиловой, а главное, скандалы с Сержем — все в одну кучу. Вот и вышло то, что вышло. Но оставлять так нельзя.

— Ну, значит, так. У нас с тобой два варианта: либо ты съезжаешь, и плакали деньги, либо приводим в достойный вид здесь. Я за то, чтобы съехать, — подытожил Макс. — Вещей ведь не много у тебя?

— Нот много, а так из остального одежда. Ничего больше, в общежитии там все казенное было, белье, посуда.

— Да знаю я. Хорошо, тогда вот что, хер с ней, с этой бабой, недосмотр мой, потому расходы я на себя возьму.

— Нет, Максим Викторович.

— Нет — дома у мамы, Стасик, а тут не спорь, ладно? И давай без Викторовича. Просто Максим. Хорошо? Собирайся.

— Угу, — кивнул Стасик. — Прямо сейчас вещи собирать?

На резкость Лазарева он не обиделся. Принял его главенство сразу. Макс даже внутренне одернул себя, что срывает на парне. И уже мягче сказал:

— Прямо сейчас. Сегодня в гостинице переночуем, если не снимем сразу подходящее. А может, и повезет.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Не повезло. Максим хотел в центре, желательно — на Петроградской и не в разваливающемся старом фонде дореволюционной постройки. Выбирал сам, придирчиво, или заботами этими себя от Сергея отвлекал?

В гостинице прожили со Стасиком пять дней. Тот не удивился, не спросил, почему так, принял как должное или постеснялся уточнять. Между ними ничего еще не было, кроме заботы Макса о совершенно неприспособленном к жизни Стасике и встречной благодарности — искренней, радостной, наивной, какой Лазарев в жизни не получал. Но даже если бы Максим в первый же день сошелся с пианистом, не это сделало бы возвращение к Залесскому невозможным.

Максим намеренно отдалялся, используя ссору, истинная же причина крылась не в ней.

Так Лазарев и ушел. Он всегда находил где перекантоваться. Серж, конечно, думал, что у нового любовника. А и пусть! Даже если бы оно и было так, то что? До второго пришествия дрочить в ванной после концертов? Нахера она нужна, такая жизнь? Дела общие остались, а трахаться не вышло — это очевидно и не причина для целибата. Почему бы и не Стасик? Если Залесского это злит…