Неужели она и вправду беременна?! Внутри нее мой ребенок, а я веду себя как урод! Сука, как болит-то. Тру грудину. Эй, там, наверху! Если прямо сейчас ты выбираешь между мной и моим ребенком, забери меня, только дай жить нашему малышу!
Смотрю в одну точку, пытаясь переварить новую информацию. Подключается Влад:
— Артем Александрович, Роман бывший муж Аделии, они развелись пару месяцев назад, — объясняет ему. — Он отец ребенка.
Врач, кивает.
— Что с ребенком? — я прихожу в себя.
— Пока с плодом все в порядке. Судя по осмотру, удар пришелся в голову и грудную клетку. Вполне возможно, кровотечение вызвано стрессом, но следует наблюдать.
Я обязательно поставлю тебе свечку. Сотни свечей. Сбереги!
— Мы можем ее забрать?
— Нет конечно! — сводит брови. — За пациенткой нужно наблюдение. Мы вкололи ей легкое седативное, она спит.
— Можно ее увидеть? — в руках тремор, всего жестко трясет.
— Можно, — кивает. — Но завтра. Сейчас она отдыхает. Приезжайте завтра с вещами. Забирать из больницы не советую, но перевести в частную — можно организовать. Я так понимаю, вы не местные и хотите, чтобы ваша жена лежала ближе к дому? Устройте это, и мы подготовим все необходимые документы на перевод в частную клинику. Сейчас опасный период. Хотя бы недельку за ней нужен присмотр в рамках стационара.
— Ром, поехали, — уговаривает меня Влад, а я не могу сдвинуться с места.
Ну как я тут ее оставлю? А вдруг она проснется и поймет, что одна?! Хочу быть с ней рядом. И отшлепать ее как следует за то, что не сказала! И за то, что подвергла себя опасности.
Моей вины тут тоже дохрена, и мне предстоит еще разобраться с ней. Надо было скрутить Делю и затащить в дом, ведь видел же, что херня на улице. Понадеялся на счастливый случай. Дебил.
— Я останусь, — упираюсь рогом.
Доктор кладет руку мне на плечо:
— Роман, не стоит. Обещаю, мы проследим за вашей женой. К ней вас все равно не пустят до завтра.
Лезу в куртку, достаю купюры:
— А можно ее в хорошую палату и под присмотр?
Мягко улыбается и забирает деньги, складывает их и засовывает в карман моей куртки.
— Этого не надо. У нас все палаты хорошие, как и врачи. Не переживайте. Я попрошу сестру, чтобы почаще заглядывала к Аделии Виссарионовне. А теперь поезжайте.
Выпроваживает нас.
Звоню Инге, но та говорит, что будет тут ночевать. Просит привезти вещи Никиты и ее. Договариваемся, что завезем завтра.
Пиздец отметили день рождения.
Глава 40. Лицо
Аделия
Поднимаю тяжелые веки и осматриваю помещение.
Я в палате еще с одной молодой девушкой, которая смотрит на меня квадратными глазами и всхлипывает.
— Чего ревешь? — спрашиваю ее.
Мой голос… боже… это реально мой голос? Как будто мне в рот насыпали мешок песка. Я говорю с жутких хрипом. Внутри все сухо, безумно хочется пить.
Девушка с койки напротив вскакивает и подносит мне бутылку воды, дает попить. По ее щекам текут слезы.
Панический страх накрывает с головой. Я хватаюсь за живот и поднимаю взгляд.
— Да нет! Нет, нет! — она прижимает руки к груди и тут же стирает слезы. — С твоим малышом все в порядке.
Просто камень с души. Я ложусь на подушки и расслабляюсь. Тело каменное, конечности болят. Особенно рука и голова.
— Понимаешь, это все гормоны, — она снова всхлипывает. — А тут ты. Лежишь вся такая… побитая. И тебя так жалко.
Хватает бумажный платок и с шумом сморкается в него.
— Который час? — спрашиваю ее.
— Семь утра, скоро обход. Тебя привезли ночью. Сказали, после аварии. У тебя сотрясение и что-то с рукой. А еще… а еще…
Она виновато закусывает губу.
— Выкладывай уже.
Быстро моргает, и глаза у нее наполняются слезами. Качает головой и молча тянется к пудренице на своем столике, открывает и протягивает мне.
Принимаю ее и поворачиваю зеркалом к себе.
Оно совсем маленькое, но я могу рассмотреть свое отражение. Черные мешки под глазами, бледность лица, огромный синяк на лбу и шишку. Все это ничего.
А вот выбритый висок, от которого к скуле тянется шов по щеке, уже не очень приятное зрелище.
Не знаю почему, но я ничего не чувствую.
Внутри меня так пусто, как будто все подчистили с хлоркой. Ни единой эмоции. Ведь я же должна страдать по этому поводу? Мое лицо всегда было идеальным. Никаких тебе прыщей или морщин. А вот теперь на меня смотрит изуродованная картинка.
Всхлип. Тихий плач.
— Как тебя зовут? — спрашиваю девушку.
— Ма-маша.
— Мамаша? — улыбаюсь, даже нахожу силы усмехнуться.
Маша замирает, а после через всхлип смеется, и я улыбаюсь шире. Это приносит мне жуткий дискомфорт. Шиплю и тут же пытаюсь приложить к ноющей ране руку, но вовремя себя одергиваю.
— Маш, прекращай плакать, — прошу ее. — Все ж хорошо вроде? Нет?
— А лицо? — спрашивает она тихо, но плакать перестает.
— А что лицо? Люди живут и с большими увечьями. Мне главное, чтобы с ребенком все было в порядке.
— Ты права, конечно, права, — быстро соглашается и начинает поглаживать округлый живот. — Просто пойми, меня саму сюда только вчера привезли. Я сознание потеряла и упала, ударилась. С малышом сказали, все в порядке, но оставили тут для контроля.
— Здорово, что все обошлось. Маш, ты не знаешь — со мной в машине был мужчина, ты что-то слышала о нем?
— Наверное, это тот, который больницу на уши поставил? Муж твой? Так он сидит в коридоре, его сюда не пускают. Врач строго-настрого запретил, я слышала, как они разговаривали ночью.
Ясно. Значит, Рома приехал. А еще это значит то, что он узнал о моем положении. Что ж, может, оно и к лучшему, мне не придется самой рассказывать ему обо всем.
Дверь распахивается, и входит доктор. Он окидывает нас взглядом и улыбается:
— Доброго утречка, девочки! Меня зовут Артем Саныч, я ваш лечащий врач, — бодро приветствует нас.
И сразу подходит ко мне, становится возле койки:
— Ну что, Аделия Виссарионовна Дигай, как самочувствие?
— Лучше всех, — стараюсь говорить как можно более оживленно. — А у вас?
Доктор закидывает голову назад и смеется:
— У меня превосходно! Вот сейчас вам, девочки, лечение скорректирую и домой поеду, отсыпаться. Ох и помотали вы нам нервишки, Аделия Виссарионовна Дигай!
Качает головой и смотрит в папку с распечатками анализов.
— Точнее не вы, а ваш муж. Поднял на уши всю больницу, начальство. Я еле удержал его, а то он в ночи пробрался бы к вам в палату.
— Это он может, — вздыхаю. — Нервы трепать, в смысле.
— Но вы не злитесь на него. Переживает папаша, чего уж тут, — добродушно разводит руками, мол, ни дать ни взять, и серьезнеет: — Итак, Аделия. Ночью, как только вы поступили к нам, у вас открылось кровотечение. С плодом все в порядке, но нужно поберечь себя. Поделаем вам капельницы, полежите в больничке, отдохнете.
— Ребенку правда ничего не угрожает? — спрашиваю с облегчением.
— К сожалению, никаких гарантий я дать не могу. Полагаю, кровотечение открылось на фоне стресса. Будем надеяться, что все обошлось и кризис миновал. Меня больше беспокоит ваше сотрясение, ведь с вашим положением с препаратами все довольно-таки непросто.
— А что по поводу ее лица? — вмешивается Маша.
Видимо, мое лицо беспокоит ее сильнее, чем меня саму.
Артем Саныч широко улыбается:
— Да это ж мелочи жизни! — восклицает наигранно бодро и поднимает рукав, оголяя кожу до локтя. — Вот смотрите, видите шрамы?
— Хм, — тянет Маша, с интересом разглядывая руку доктора. — Немного видно.
— Во-о-от! А знаете, что было? Бр-р! Три года назад катался на лыжах — и привет. Открытый перелом в двух местах. Вот тут и вот тут торчали спицы, а здесь шили. И ничего, лазер в наши дни делает невозможное! — оборачивается ко мне и произносит уже более серьезно: — Родите, покормите грудью и исправите все. На вашу красоту это никак не повлияет.
