Искусство проклинать (СИ) - Аристова Наталья Петровна

Ещё меня немного беспокоило, как они сойдутся с Даном: Ильяс наполовину чеченец. Однако ничего страшного не произошло. Постояли друг против друга два верзилы, один с золотистой, другой с антрацитовой шевелюрой под неусыпным наблюдением третьего, с каштановой «площадкой», померили друг друга глазами на вполне приветливых физиономиях, и Витька сказал про крест. Ильяс попросил разрешения взглянуть, Дан согласился. Наш новичок пришёл в восторг.

— Тина, какая ты искусница. Такая великолепная работа, никогда не догадаешься, что здесь вообще кто-то прикасался… Кажется, только из музея. Я таким мастером стану не скоро.

— Главное, что станешь, Ильяс. Захочешь и станешь. А лет через пять, глядишь, я снова на приёмку сяду — успокоила его я, отметая усмешку на Витькиной физиономии зверской гримасой. Исподтишка показала ему кулак и получила в ответ игривую «козу» в бок.

— Никогда! — откликнулся со своего стула Лев Борисыч: Через пять лет это уж, точно, будет только моё место, почётное. А вам, молодым — дорога.

Теперь, без Маринки, Дан заходил чаще и я к этому привыкла. Кое-кто из близкого окружения уже называл его «моим мальчиком», но, пока, без многозначительных намёков. Только Витька, временами, потихоньку подмигивал мне, играя чертячьми раскосыми глазами. Когда и Васо сообщил мне, что «мой мальчик» приобрёл на его глазах новый мобильник в «Интеграле», я встретила эту первую ласточку вполне спокойно. Кажется, это меня пытаются взять измором, а не наоборот. Ну что же, поживём-увидим.

Маринка устроилась в «Алмаз» вместо Ильяса, «чтобы быть поближе к дому». Я не видела, как она забирала свои вещи. Просто после обеда опустел целый угол в бытовке, да на столике перед зеркалом исчезли баночки и тюбики с косметикой. Из стола в приёмной понемногу улетучился тяжёлый пряный запах «Исфахана». Ильяс любит аромат мяты.

Вечером мы с Галией затеяли генеральную уборку к Новому Году. Время ещё было, но мне хотелось размяться, забыть обо всех своих болячках и неудачах. В прошлом году нам помогала Маринка, правда, чисто символически, в этом — заявился Дан и вызвался перемыть все полы. Я отправила Галию домой, и понаблюдала, как он управляется со шваброй. Парень это дело знал, и выходило у него не хуже моего. Я ушла на кухню, а когда вернулась, он уже расстелил ковры и собирался в душ.

Дома я посвободнее в выборе одежды, и только для незапланированных визитов завела себе пару огромных респектабельных халатов, махровый и атласный. Один из них я и вручила Дану, и он отправился в душевую, на ходу стаскивая майку. Мой взгляд он, конечно, почувствовал, потому что чуть замедлил шаг, но не вздрогнул и не оглянулся.

Мальчику здорово досталось, это точно! Выглядит так страшно, что мороз по коже… Весь правый бок штопан-перештопан и некоторые шрамы ещё не успели побледнеть. Как же он выжил? Действительно, заговорённый. Да уж, «пусть сами не лезут!», чего тут ещё скажешь?

После душа мы выпили пива, а потом Дан засобирался к себе. Было заметно, что ему хочется остаться, но просить он не стал, и я облегчённо вздохнула. Когда мне не спится, я брожу по ночам в чём попало. И вообще, мой дом — моя крепость!

Погода перед Новым годом стояла терпимая: днём подтаивало, а к вечеру схватывалось морозцем, но сплошного гололёда пока не наблюдалось: просто твёрдый ноздреватый наст. Иногда я даже выходила и, к радости нашей детворы, скользила с ними по накатанным ледяным дорожкам возле парка. Васо, а иногда и новобрачные Семёновы присоединялись к нам и тогда веселья хватало всему дому!

Разбегаться перед замёрзшей среди снега проталиной, а потом, балансируя руками, прокатиться по её выглаженной сотнями ног поверхности, приучил меня, много лет назад, отец. Зимой мы с ним часто прогуливались после работы. Я дожидалась его во дворе и радостно летела навстречу. Он подхватывал меня с разбега: ловкий, сильный, такой красивый, что женщины замирали, встретившись с ним взглядом, и мы отправлялись в угол двора под голыми клёнами поваляться в снегу.

Если к нам выходила мама, ей тоже немного доставалось, но она была зябкой и быстро прекращала всю снежную возню. Потом мы катались на укатанном тротуаре и она ревниво, но молча, отмечала каждый женский взгляд в папину сторону. Он был очень хорош собой: светловолосый, голубоглазый, с сияющей улыбкой ровных белоснежных зубов и крутыми пепельными бровями, сросшимися на высокой переносице. Отец был так любовно заботлив и внимателен к нам, что мамина ревность, вернее всего, не имела серьёзных оснований. Я не знаю, правильно ли это моё предположение. И уже не узнаю. Никогда.

Я обычно умею угадать опасность. Интуиция — это то, что развивается независимо от других способностей и талантов, и я сразу поверила своему похолодевшему затылку, когда заметила огни сзади, на пустой дороге. Да, мы, кажется, покатались! Мой маленький невинный каприз собирается вылиться в большое приключение. Иногда я самопроизвольно притягиваю к себе неприятности…

Машин было две и они имели к нам самое непосредственное отношение. Одна попыталась обогнать нашу девятку. Я только успела ощутить знакомое покалывание между лопатками, а она уже начинала прижимать нас к хлипкому бордюру над рекой.

— Дан! Это что, твои знакомые?

— Нет… Не знаю! Тина, будь внимательна, пожалуйста! Держись крепче…

Дан резко затормозил и попытался развернуться с ходу, но у него ничего не вышло. Наши преследователи чуть проскочили по шоссе дальше, и, пока мы, потеряв драгоценное время, направлялись назад к городу, тоже стали разворачиваться.

Влипли! До города километров тридцать, шоссе пустое, а справа — поле.

— На поле не сворачивай, Дан, ни в коем случае! Там есть оросительные борозды, мы в них застрянем.

— Знаю… Не волнуйся. Тина, трубка… Звони! Господи, воля твоя!.. Ах ты гад…

Чуть погодя, он отпустил пару непечатных выражений, и прибавил газу. Я схватилась за мобильник. Кому позвонить? Время — второй час ночи, суббота… Только Маго!

Он ответил почти сразу и я, не теряя времени, быстро изложила основную суть.

— Сейчас, Тина… Продержитесь хоть минут пятнадцать-двадцать, не давайте себя зажать. Уже едем…

Двадцать минут… Легко сказать! Ну какого чёрта, я вдруг «разгулялась»? И почему не поехали на моём рено? Девятка против мерсов как синица у ворон под ногами. Правда, водила Дан куда более искусный, чем я!

— Дан, слева… Тормози!

Когда уходить стало некуда, он всё же свернул в поле. Лететь в реку с откоса шестиметровой высоты, конечно, было бы хуже, но пахота даже подмёрзшая, замедляла ход. Мы ещё немного попетляли, но задний мерс поддал нам «леща», и мы всё-таки попали в чёртову борозду. Когда девятку стало переворачивать, Дан бросил руль и, распластав меня по сиденью, навалился сверху, намертво вцепившись в железные края рамы руками. Когда успел? — подумала я и мы перевернулись через голову, пару раз — боком, а потом ещё юзом проехались на крыше. Рук он так и не разжал и мне пришлось бить его по пальцам, чтобы вытащить наружу.

— Дан, всё! Всё кончилось, они уезжают!.. Ты слышишь меня? — кричала я: Всё! Очнись, Дан!

При свете почти полной луны я хорошо видела его лицо с закрытыми глазами. Мерсы уже скрылись за пригорком, а со стороны пригородного посёлка неслось с полдесятка сигналящих на все лады ярких огней.

— Дан, очнись! Всё кончилось, скоро будет помощь. Дан, прошу тебя, держись! — у меня сорвался голос и появилась противная ватная слабость во всём теле.

Голова у него моталась из стороны в сторону, в углу рта показалась кровь. Потом тонкой струйкой полилась на подбеленную инеем мёрзлую траву.

— Господи, Боже! Дан, не умирай! Только не умирай… Сейчас подъедет Маго и всё будет хорошо! Мы отвезём тебя в больницу и найдём помощь! Тебе обязательно помогут, потерпи! Ты же такой крепкий и сильный, ты умеешь выживать, Дан, миленький! — причитала я, с ужасом вспоминая его незаживший бок: Ну, соберись, сделай над собой усилие! Умоляю, помоги мне тебя спасти! Я тебя вытащу и поставлю на ноги! И всё у нас будет, обещаю: всё, что ты захочешь! Обещаю тебе, милый, хороший мой! Клянусь! Дан, очнись! Ну, пожалуйста, открой глаза!