Наглец (СИ) - Рейн Карина

Уязвлённого самолюбия для этого мало.

Я чувствую, как к глазам подступают слёзы, и из последних сил пытаюсь их сдержать, потому что я уже устала быть сильной.

— Надо было просто молча сбежать от него, — всё не могла остановиться подруга. — Просто собрать вещи и куда-нибудь уехать, а не объясняться с этим самовлюблённым павлином! Они с Игнатом оба стоят друг друга — даром, что лучшие друзья; их обоих не волнует никто, кроме них самих.

— И на что была бы похожа моя жизнь? — вздыхаю в ответ. — Скрываться до конца жизни? Потому что в покое меня Богдан вряд ли бы оставил — слишком себялюбивый, чтобы простить и забыть подобное.

— Да кого волнуют его чувства?! Переехала бы жить заграницу — у меня живёт тётка в Испании; или на худой конец приняла бы предложение Николая и сбежала во Францию — там помимо работы он точно обеспечил бы тебе ещё и жильё.

На секунду я задумалась и представила это — мою жизнь в самом романтическом городе в мире — и тут же отогнала эти мысли: по сути, модельный бизнес — это то же рабство, которое я проходила здесь. Еда пара раз в сутки — и точно не нормальными порциями; постоянные козни от конкуренток за спиной; и снова то же притворство, что ты всем довольна…

— Нет, — качаю головой. — Пожалуй, там было бы ещё хуже.

— А может, тебе сбежать сейчас? — спрашивает вдруг София. В зеркале я ловлю её загоревшийся взгляд. — Или даже нам обеим взять и сбежать? Начнём новую жизнь там, где нас никто не найдёт!

Несмело улыбаюсь и перевожу взгляд на маму, которая как-то задумчиво изучает стену; по её лицу видно, что она слышала наш разговор и теперь обдумывает, насколько план Сони возможен.

— Уже слишком поздно, — слышу голос Бо со стороны коридора, и вдоль позвоночника ползут ледяные мурашки.

Он словно чувствовал всё то, что здесь происходит, и поспешил приехать, чтобы я действительно не дай Бог не сбежала.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌Хотя я и не собиралась этого делать — у меня руки связаны.

Маме удаётся выпроводить Аверина из комнаты, пока они с Соней в четыре руки натягивали на меня эту шёлковую тюль. Будь моя воля, я бы ни за что не купила такое платье, но и здесь меня лишили права голоса: выбор целиком и полностью лежал на Богдане. Единственное, что мне в платье нравилось — они ничуть не закрывали мои татуировки, которые были для меня напоминанием о том, что меня можно одеть во что угодно, но мою истинную суть, которая спустя столько лет вырвалась на свободу, не отнять и не спрятать никому.

И Богдану придётся с этим мириться, хочет он того или нет.

Аверин-младший сам сидел за рулём — это уже походит на паранойю, честное слово — и то и дело бросал на меня взгляд в зеркало заднего вида; всякий раз, как он делал это, я демонстративно отворачивалась, потому что видеть его — это всё равно, что получать насмешку судьбы в лицо.

Родители Богдана, а так же примерно полсотни гостей встречали нас радостными улыбками, и я старательно растягивала губы в её жалком подобии — до тех пор, пока не наткнулась на красноречивый взгляд Сони, говорящий о том, что у меня выходит отвратительно. Мама держала отца под руку и постоянно осматривалась по сторонам, выискивая кого-то, но на мой вопросительный взгляд только отмахивалась. А стоило нам зайти в зал регистраций, где практически тут же началась церемония, она и вовсе сникла — даже слёзы выступили на глазах. Отвлёкшись на её расстроенное лицо, я даже отвлеклась от того, что нахожусь в ЗАГСе, и пропустила момент, когда нужно было сказать «да». Только когда Богдан дёрнул меня за руку, больно стиснув пальцы в стальном захвате, я поняла, что именно меня ждёт впереди: жизнь с нелюбимым человеком, полная мучения и одиночества.

— Согласны ли вы, Полина, взять в мужья Богдана и быть ему верной и любящей женой в богатстве и бедности, в болезни и здравии, пока смерть не разлучит вас? — повторила регистратор.

Мне очень хотелось проорать «нет» на весь зал, но я даже пропищать ничего не могла — такой спазм сдавил горло. Я вновь бросаю взгляд на родителей поверх плеча, а после — на злое лицо Богдана, которое уже пошло пятнами гнева. Сжимаю глаза и открываю рот, чтобы произнести дрожащими губами неуверенное и совсем не желаемое «да», когда за спиной с громким грохотом распахивается дверь.

— Простите, но я против этого брака, — слышу голос Кости и моментально оборачиваюсь.

Матвеев стоит в проходе в окружении четверых парней, и на лицах всей незваной пятёрки отражается решимость. Пока гости пытаются прийти в себя и понять, что происходит, Костя стремительно сокращает расстояние между нами и взваливает меня на своё плечо; от радости я забываю, как дышать, и только и могу, что вцепиться пальцами в его пальто.

Последнее, что вижу перед тем, как Матвеев уносит меня из зала — залитое слезами радости лицо матери.

Глава 8. Костя

Я думаю, в жизни каждого человека наступает такой момент, когда он сдаётся и отказывается от того, за что боролся, по той простой причине, что любому терпению приходит конец. Я давно должен был оставить Молчанову в покое, но понял это только сейчас, когда она перестала даже из дома выходить; она не брала телефон, который я обрывал ей по сто раз на дню, а после и вовсе отключила его. Каждый вечер, когда я приезжал в её двор, то видел её силуэт в окне; готов поклясться, что она видела меня каждый раз, но игнорила моё присутствие и звонки в домофон. Если человек не хочет, чтобы его спасали — даже от себя самого — то нахрен надо стараться, чтобы в один прекрасный день быть посланным далеко и надолго.

Когда твою помощь не ценят — не нужно её оказывать.

Включаю магнитолу, и на весь салон орёт песня «Dramma — Ништяк», заглушая все мысли. Уже примерно полтора часа я нарезал круги по городу, игнорируя звонки от парней и сообщения в чате, предпочитая побыть в одиночестве. После того, как Лёха скинул мне в ВК песню «Kamazz — На колени поставлю» с припиской, что это я должен проделать с Полиной, я чуть не стёр его ржущую рожу в порошок, но он успокоился только после того, как я пригрозил открыть парням его настоящую натуру — ту, где он серьёзный, хозяйственный и адекватнее нас всех вместе взятых.

Не говорить же ему, что даже это не исправит Полину, хотя мне казалось, что она начала таять и скидывать свою маску бездушной стервы. В общем, все те полторы недели, что она скрывалась от меня, я беспросветно бухал, не ночевал дома и забросил учёбу. Родители были в шоке и не могли понять, что со мной происходит, а мне было слишком похер, чтобы заморачиваться на объяснения. Парни тоже не понимали, в чём дело, и пытались меня контролировать или как-то удержать, да только нихрена у них не выходило. Я потерялся в пьяном угаре после того, как в одном из ночных клубов увидел неоновую вывеску над баром «Я возьму всё вино на себя». И я решил «А почему бы, собственно, и нет?», правда, до вина дело так и не дошло: в ход шли напитки с градусом куда выше винного. Но кальвадос я пил только один вечер, потому что когда под ним услышал ремикс на песню Сати Казановой и Doni — откуда я их вообще знаю?! — «Я украду» и разревелся как девчонка, стало понятно, что кальвадос мне больше друг. Хотя с ромом была та же херня, и я решил, что с выпивкой пора заканчивать, пока меня не потянуло сменить ориентацию.

Парни упорно отказывались бухать вместе со мной; пару раз у нас даже были нешуточные стычки, доходившие почти до рукоприкладства — ладно хоть у Макса хватило способности не терять головы, иначе не знаю, чем бы всё это закончилось. Такое, конечно, и раньше случалось — мы частенько били друг другу морды в двух последних классах старшей школы — но тогда мы были просто подростками, в которых бурлил тестостерон, а сейчас большинство из нас обзавелись семьями и набрались ума, и из-за этого вся эта ситуация казалась ещё хуже. Я «отбивался от стаи», если цитировать Шастинского, и «вёл себя как полный мудак» по словам Егора. Я не мог спорить ни с тем, ни с другим, потому что даже в пьяном угаре отдавал себе отчёт в том, что они совершенно правы. Но стоило мне услышать песни вроде «Элджей — Я хочу тебя на 360» или «Jah Khalib — Твой вид сзади», как у меня рвало крышу, потому что я идентифицировал подобную музыку с Полиной. Я вспомнил свою «молодость» и частенько кочевал по крышам ночью, словно самоубийца, или гонял на высоких скоростях по нашей старой трассе, но только под хорошей дозой адреналина мне становилось легче.