Любовь по ошибке (СИ) - Жилло Анна

Телефонный звонок на полуслове оборвал Джо. Кирилл!

Ты на расстоянии чувствуешь, что я думаю о тебе? Как у тебя это получается?

- Привет. Что делаешь?

- Проводила Тимку. Лежу в ванне. Пью хорватский «Плавац». С ослом.

- Пытаюсь представить.

- Осла? - я отпила глоток, поставила бокал на стиралку. - Так он на бутылке, а не со мной.

- Тебя. Немного вирта? - по голосу было ясно, что он улыбается.

- Вирт - это через интернет, дурачок.

- А не все ли равно? Тогда секс по домофону. Я снимаю одну варежку, потом вторую. А теперь представь, что я.

Представила. Вот спасибо-то, Кирилл! Телефон бы не утопить ненароком от таких картинок!

- Ну и что мне теперь после этого делать? - поинтересовалась я, с трудом переводя дыхание.

- Даже страшно подумать.

- Страшно? Правда?

- Вру, - усмехнулся он. - Не страшно. Очень даже интересно. Подумал. И что теперь делать мне?

Снова захотелось сказать: приезжай, прямо сейчас.

- Прости, Лен, Ксю зовет зачем-то. И вот как я пойду к ребенку в таком неприличном виде? Надо срочно вспомнить что-то из сопромата. Или сортамент двутавровых балок. Слушай, завтра днем у меня будет сумасшедший дом, потом Ксю собирать. Позвоню вечером попозже, ладно? Все, целую. Очень непристойно. и жду вторника.

- Я тоже.

Кокер запел дальше с того места, на котором остановился. Убрав телефон, я нырнула и оставалась под водой, пока уже не могла терпеть. Чтобы потом жадно вдыхать воздух - как будто в последний раз. По воде плыла зеленая муть маски.

Три недели и три дня.

Разве недостаточно, чтобы влюбиться по уши?

[1] (англ.) «Сердце превыше разума...» - первая строка песни Джо Кокера «My Father's Son»

36

Кирилл

Я словно оказался в центре равностороннего треугольника. Ксю, Лена и работа. Как бы порваться на много маленьких медвежат?

Когда мама забирала Ксю в Краснодар, это было обычное фоновое беспокойство. Не более того, которое я испытывал каждый божий день. Хотя и с поправкой: случись что, я добрался бы туда часов через пять при самом лучшем раскладе. Но вот эти поездки с Лидой каждый раз выпивали у меня столько крови...

История с градусником не выходила из головы. Когда вообще все это началось?

Если подумать, то почти сразу после Ксюхиного рождения. Я был на работе, Ксю с няней, а Лида с подружками. И дружками. Дальше - больше. Пьянки и гулянки не прекращались, скандалы тоже. Я поставил вопрос ребром: или она угомонится, или мы разводимся. По -хорошему, это надо было сделать намного раньше, как только стало ясно, что мои расчеты на нормальную семью оказались в корне неверными. Но я попал в обычную ловушку ненормальных папаш, обожающих своих чад и не желающих видеть их по расписанию.

На какое-то время Лида присмирела, потом все началось сначала. Терпение лопнуло, и я нашел старого и мудрого, как змий, юриста Соломона Моисеевича. Денег он отожрал немерено, но с задачей справился. В общей сложности суды продолжались месяцев десять, и Ксю осталась со мной.

Договориться о встречах миром не удалось. Понадобилось еще два месяца судебных боданий, пока не пришли к соглашению. Разумеется, в глазах широкой общественности я остался мерзавцем и подонком, но меня это нисколько не трогало. Ксю, которая с рождения мать видела реже, чем няню и отца, на ее исчезновение из нашей жизни и периодические появления почти не отреагировала. Только поинтересовалась, почему мама больше не живет с нами. Ответ, что иногда людям больше не хочется жить вместе, вполне ее удовлетворил.

Сначала Лида приезжала к нам: мы тогда только переехали в новый дом. Но это не устраивало ее и действовало на нервы мне. Поскольку она вроде как взялась за ум и даже собиралась замуж, я - после долгих колебаний - разрешил ей забирать Ксю к себе. Всего-то два дня в месяц и летние две недели.

И, вроде, все было ничего, но за последний год вдруг резко пошло в разнос. Лида жаловалась на Ксю, та жаловалась на Лиду и ныла, что не хочет к ней ездить. Мои разговоры с Лидой заканчивались ее воплями. Из Ксю удавалось выжать только то, что мать выносит ей мозг и говорит гадости обо мне. Я просил ее потерпеть, но история с градусником стала поворотной точкой. Для меня. Причем не сразу, а через несколько дней. Я все думал об этом, думал, пока на поверхность не всплыл простой до визга вопрос.

А собственно, почему Ксю должна это терпеть? Ради чего?

Соломон Моисеевич уже умер, но я порылся в интернете и выяснил, что если один из родителей настраивает ребенка против другого, это может стать достаточным поводом для ограничения в общении. А то и для запрета. Вот только доказать это непросто. Ну что ж, если надо...

После того как Дарьялов прислал мне наброски договора, прошла почти неделя. Уже отправив ему несколько своих замечаний и предложений, я еще сто раз перечитал каждую строчку, пересчитал все цифры. Не говорил, разумеется, никому ничего. Даже Любе и Игорю. Запороть этот проект, пусть по мелочи, означало профессиональную смерть. Вытянуть - прыжок на новый уровень. Но по всему выходило, что должны справиться.

Он позвонил в воскресенье и сказал, что будет у меня в офисе во вторник утром. День обещал быть просто чумовым. По всем углам треугольника.

Поставив подпись на договоре, я почувствовал себя так, как будто провел несколько раундов на ринге боев без правил. А ведь все еще только начиналось. Люба молча улыбалась: ну ты, Ковалев, и конспиратор. Юрист Костя, которого я позвал чисто для проформы, не скрывал досады, как будто я отобрал у него конфету.

- Скажите, Петр Евгеньевич... - когда мы остались вдвоем, я налил ему коньяку, а сам не стал: через час уже надо было ехать за Ксю и везти ее в аэропорт.

- Не трудись, - Дарьялов махнул рукой и пригубил рюмку. - Ты хочешь спросить, с чего вдруг я тебя так обласкал. Да, мы давно знакомы, и я знаю, что с тобой можно иметь дело. Но ты ведь понимаешь, есть люди поопытнее и с большими возможностями. Андреич, мне из-под тебя кое-что надо. Поэтому и отдал участок тебе.

Я напрягся. Кто бы сомневался, бизнес не благотворительная организация. И чего ж тебе надобно, старче?

- Твой дружок Минин, - ответил он на незаданный вопрос. - Точнее, его яйца. Он кинул тебя - и меня тоже. Но мне заниматься им не с руки. Не прошу отправлять к нему киллера. Просто слей в канализацию. Пусть разорится или сядет - без разницы. Как ты это сделаешь

- тем более. Нужна будет помощь - помогу. Ну. за наше плодотворное сотрудничество!

Добро без худа - чудо, любил говорить мой дед. Я вспоминал эту его присказку, когда ехал домой. Дарьялов, хитрый хрен, знал, на что меня поймать. Во-первых, моя личная заинтересованность утопить Макса. Во-вторых, возможность это сделать. Правда, для этого пришлось бы с головой зарыться в его прошлогодние махинации. Эх, если б можно было отловить за жабры консультанта! Но самое главное - я не мог дать задний ход. Договор был подписан, и его выполнение во многом зависело от финансовых вливаний самого Дарьялова!

Ксю уже ждала меня, угрюмая и надутая, как будто не на море ехала, а в Сибирь на пожизненную каторгу. Посмотрев на нее, я сильнее укрепился в своем намерении. Циничном и неэтичном, да. И мне было противно, а еще противнее - втягивать в это ребенка. Но бог свидетель, не я это начал.

Всю дорогу Ксю молчала, а если что-то спрашивал я, отвечала односложно. В Пулково я сделал последнюю попытку мирно поговорить с Лидой, но она окрысилась и тем

окончательно убедила меня. Я перевел взгляд с нее на Гришу, который красовался в белых штанах и белой шелковой рубашке, зорко следя, смотрят ли на него, узнают ли. И отвел Ксю в сторону.

- У тебя ведь есть диктофон в телефоне?

Она вытаращила глаза и приоткрыла рот, моментально сообразив, к чему я клоню. Оглянулась на Лиду, потянула меня за руку, чтобы наклонился к ней, и зашипела в ухо:

- Записать ее, да? Что она говорит? Про тебя? Для суда? Я думала уже. Но боялась, ты скажешь, что это... как это?.. неэпично.