Просто бывшие (СИ) - Оболенская Ника

Мира я нахожу на крыльце, сидящем в удобном кресле качалке Соболева старшего. Мой бывший муж задумчиво смотрит вдаль и вертит в руках незажженную сигарету. Где-то в лесу громко ухает сова.

— Не спится? — говорит Мир в полголоса, не поворачивая головы.

— А тебе? — Подхожу к нему, но не спешу садиться рядом. Ежусь даже через кашемир от предрассветной свежести, босые ступни леденят половицы. Но это не отвлекает меня от главного.

Вглядываюсь в лицо мужа и вижу в нем отражение своих собственных страхов. Мир кривит губы в усмешке.

— Как видишь… — и столько горечи в таких простых словах, что я решаюсь.

— Ты задолжал мне разговор. Давай пройдемся?

Мир поднимает на меня взгляд, в сумерках не разобрать выражение, но я надеюсь, что он не откажет в моей просьбе.

— Оденься теплее только, — с этими словами муж поднимается из кресла и ведет меня обратно в дом.

Пока я одеваюсь, Мир успевает налить в термос чая и кипятка из термопота. Захватив по пирожку, туристическую пенку и пледы, мы крадемся из дома встречать наше новое утро вместе.

Даст ли оно ответы на измучившие меня вопросы?

В полумраке дорога мне кажется незнакомой и слишком долгой. Но, держа крепко за руку, Мир ведет меня уверенно к воде, не путаясь в сторонах света.

Идем в молчании, только шуршат под ногами опавшие иголки. Лес не спит, он смотрит на нас сотней глаз, слушает сотней ушей и шепчет что-то, что я никак не могу разобрать.

А потом сосны расступаются, и берег белеет тонкой песчаной полоской. Вот и пришли.

Подходим к воде, она плещется лениво. Хотя в непогоду Волга здесь устраивает настоящие волны, а сосны скрипят, угрожающе раскачиваясь и нависая сверху.

Мне кажется, звук наших шагов по пирсу эхом прокатывается по Горе-морю до самого Заволжья. Пока Мир пристраивает коврик и стелет пледы, смотрю на огни вдалеке.

Настраиваюсь на самый важный разговор в моей жизни. Ладони предательски повлажнели, и я вытираю их об джинсы.

— Иди сюда, — Мир приглашающе держит уголок пледа. Я же, глядя на бывшего мужа, малодушно продолжаю стоять, оттягивая момент, когда мне снова сделают больно.

Я желала этих признаний три года назад так, как ничего другого. Я могла часами представлять, как же Мир будет оправдываться передо мной за то, что сделал, смаковать реплики, тасовать, как мне угодно, наши не озвученные диалоги.

Но сейчас мне страшно. По-настоящему страшно. Потому что со всей ясностью понимаю — я не готова еще раз это пройти. Часть меня всегда верила, что Мир мне не изменял. Эта часть надеялась, что мне всё привиделось, что я не так поняла. А другая часть желала мести, расплаты. Желала вызнать все подробности до конца, порвать с прошлым и никогда-никогда не прощать.

И прямо сейчас меня разрывает от желаний. Я хочу всё знать. Я боюсь услышать правду.

Я где-то читала, что страх — это нормальная реакция на стресс-факторы. И только действие определит мое развитие, как личности. Пойду ли я этому страху навстречу или снова сбегу.

«Я достаточно набегалась», — принимаю решение и устраиваюсь в коконе под боком у мужа. Мир тут же заключает меня в объятия, а затем невесомо целует в висок.

— Помнишь, мы здесь часто сидели и рассказывали страшилки? — по голосу понимаю, что Мир улыбается. — Про черную-черную руку, про заколдованные туфельки и злую ведьму, ворующую детей. Про заброшенный дом в деревне, где мы с пацанами видели в окне старушку, прекрасно помня, что в том доме сгнил весь пол, и яма почти два метра глубиной…

Мир мягко растирает мои заледеневшие ладони, сыпет этими страшилками, стараясь меня подбодрить. Но я никак не могу расслабить напряженные плечи.

Так и не добившись от меня реакции, Мир, замолкнув на полуслове, вздыхает.

— Что ты помнишь о том дне? — задает вопрос, и я, вытащив на свет божий свой сундучок с самыми страшными сказками, погружаюсь в воспоминания.

18.1

«Телефон пищит смской, когда я, устав ждать мужа с корпоратива, разбираю постель.

Мир предупредил меня, что сегодня они празднуют юбилей компании, и гудеть будут долго. Просил не ждать и ложиться спать. Но я все равно упрямо прождала его до половины двенадцатого, а потом сдалась усталости со всеми потрохами.

Новая начальница требовательна, и я еще робею перед ней. Хотя все в отделе говорят, что Сона Ктоян строга без меры, но справедлива.

Вспомнив про телефон, без интереса смотрю на экран. Наверняка очередная рассылка спама.

И застываю с зажатым в руке мобильником, по спине прокатывается горячая волна, ноги вмиг становятся ватными. Эту вату будто мне и в уши напихали, звуки будто стали приглушенными. Сердце бахает так, что меня трясет. А я всё смотрю и смотрю на куцые строчки.

«Приезжай в Шератон. Твой муж в номере 556. Не один».

Секунду я решаю, верить этим словам или нет, а потом спешно одеваюсь.

Я ведь догадывалась, что к Миру клеятся бабы с его работы. Красивый, молодой и перспективный мужчина. А что женат, так разве сексу жена помеха? Не столб, подвинется. Так мне казалось.

Мир на мои расспросы приходил в ярость. Он постоянно злится на меня, когда я ревную. Только вчера мы ругались с ним, доказывая до хрипоты, что каждый прав. Сегодня с утра помирились, но осадок так и остался.

И прямо сейчас какой-то доброхот подкинул дровишек в мой костер ревности.

Через пятнадцать минут я паркую машину у отеля. Я все еще не верю в реальность происходящего. И даже когда на ресепе, услышав мою фамилию, портье выдает мне пластиковый ключ-карту, не верю. Это очень похоже на розыгрыш в стиле моей сестры.

Мягкий ковролин заглушает шаги, пока я коридорами добираюсь до люкса. В крови кипит адреналин, когда я провожу ключом и отпираю дверь.

Первое, что вижу в поле зрения, розовые туфли, разбросанные по полу прихожей. Следом платье, сумочку… мужской пиджак. Его я поднимаю и прижимаюсь носом к лацкану. Горьковатый запах туалетной воды открывает мой личный портал в ад.

Это пиджак Мира, нет никаких сомнений.

Прижав его к груди, как величайшую драгоценность, шарю глазами по комнате, а потом подхожу к двери в спальню. Рука дрожит, когда я поворачиваю ручку…

На постели никого, если не считать разбросанного нижнего белья. Голову ведет, как от выпитого на голодный желудок вина.

Шум воды из душа не перекрывает гортанный смех какой-то девицы.

Я все еще не верю, что это правда, когда девица, громко взвизгнув, говорит:

— Черт, Соболев, ты больной что ли? На лицо-то за что?!

Прижимаюсь к косяку, вдруг обессилев. Понимание в какой я глубокой заднице бьет наотмашь. В груди черная дыра, она ширится, ломая мне ребра. Дышать не могу, как больно от этого предательства.

Девица заливисто хохочет, когда я слышу голос мужа:

— Не дергайся!

Нас с ним разделяет пара шагов и тонкая стеклянная дверь. Пока я сгораю в агонии, мой муж жарко имеет в ванной какую-то девку.

Мне сделать эти два шага, раскрыть створки и увидеть всё своими глазами. Но внутри будто всё выжгло. Ни чувств, ни желания что-то выяснять. Пустота. Там, где когда-то была яркая звезда, теперь непроницаемая черная дыра. Боюсь, если я сделаю хоть шаг к двери, она поглотит меня целиком…

И я, развернувшись, тихо покидаю номер в обнимку с пиджаком мужа».

18.2

Когда я заканчиваю свой тихий пересказ того дня, полоска рассвета становится шире.

Тогда я больше не смогла уснуть. Эмоциональное удушье, которое меня охватило в номере отеля, так и не ослабило хватку. Мир приехал спустя сорок минут, погремел посудой на кухне, а потом улегся спать в гостиной. А утром я собрала свои вещи.

Смотрела сухими воспаленными глазами на спящего мужа и раз за разом умирала от боли, что разлилась в груди. Я ушла, тихо прикрыв дверь. Оставила там, за порогом, мое разбитое сердце, неудавшийся брак и записку.

«Я хочу развод».

Мир весь мой монолог хмурился, но ни разу не перебил меня.