Вечная ложь (ЛП) - Рамсовер Джилл

— Он не трогал меня — он просто что-то сказал, но, да, он сделал сексуальный комментарий, который меня расстроил. — Ее голос был таким тихим, что мне захотелось взять ее на колени и никогда не отпускать.

— Как долго?

— Как долго что?

— Как долго это продолжается? — Я выдохнул.

— Сначала это были просто комментарии. До нескольких дней назад единственный раз, когда он пытался дотронуться до меня, был на рождественской вечеринке компании, — торопливо объяснила она.

— Как. Долго.

— Год, — вздохнула она.

Что. За. Пиздец.

Как только я подумал, что достаточно остыл, чтобы говорить, я тут же вернулся к удушающей ярости. Мои костяшки пальцев побелели, сжимая руль, мои ноздри раздувались, когда я пытался дышать сквозь нахлынувший гнев. Этот мудак превращал ее жизнь в ад на протяжении целого года, а она все терпела. Почему она не положила этому конец? Разве ее отец не был гребаным генеральным директором?

— Куда мы едем?

— Ко мне домой, — огрызнулся я. Было несправедливо вымещать свой гнев на ней, но мой контроль ускользал. Я чувствовал себя бессильным, что сидел в стороне, пока она страдала — не имело значения, что я не знал ее — она была под моей защитой, а я не выполнил свою работу.

Я презирал это чувство.

Я чувствовал на себе ее взгляд, но она не стала спорить о моем выборе. Припарковавшись на подземной парковке, я повел ее к лифту, ведущему в мой дом на Парк-авеню. В нескольких минутах ходьбы от Центрального парка, моя квартира была идеально расположена в самом центре города. За это удобство я заплатил немалые деньги, но оно того стоило. Мне нравилось все в моей квартире. Я переделал ее, когда купил, поэтому она была оформлена в холодных серых тонах с черными акцентами, именно так, как я хотел. Здесь было больше места, чем мне нужно, но мне нравилось знать, что между мной и соседями есть немного пространства.

Я был обеспокоен тем, насколько приятно было привести Алессию к себе домой. Обычно, когда я приводил к себе девушку, мне хотелось избавиться от нее, как только она входила в дверь. Я должен был знать, что с Алессией все будет по-другому. Она влезла мне под кожу, даже не попытавшись. Вместо того чтобы избавиться от нее, я придумывал способы заставить ее остаться. Пока что я полагался на грубую силу и манипуляции, но скоро мне нужно будет убедить ее прекратить бегать.

Она остановилась у входа в мою квартиру, неуверенно осматривая окружающую обстановку. Я отметил, что у нее все было в порядке, но у меня не было места для разговора. Моя квартира граничила с институциональной, но это было не потому, что все было на своих местах — здесь не было вещей. Мне никогда не нужно было покупать всякую ерунду, чтобы просто владеть ею и захламлять свое жизненное пространство. Я вырос, почти ничем не владея, и не видел причин коллекционировать вещи теперь, когда у меня были деньги.

У меня были удобные диваны с современными линиями, необходимое количество торцевых столиков и ламп, а на стенах висели картины в приглушенных тонах. Чего у меня не было, так это полок с бесполезными безделушками и искусственными растениями, загромождавшими каждую поверхность. Это было идеальное убежище от хаоса городской жизни.

Проведя ее в гостиную, я указал на диван. — Присаживайся.

— Мне нравится у тебя, — сказала она, осторожно садясь, снимая каблуки и подтягивая ноги к груди.

Я наклонил подбородок, но никак иначе не прокомментировал ее замечание. — Какого хрена ты никому не рассказала о своем боссе? — Я стоял у одного из больших окон и смотрел на улицу, ожидая ее ответа.

— Я пыталась справиться с этим сама. До прошлой недели было не с чем разбираться, просто несколько неуместных комментариев то тут, то там. Я не хотела бежать к папе, не то чтобы он мне помог. — Последнюю часть она пробормотала себе под нос, не для моих ушей.

— Какого черта ты это сказала? — Я удивленно обернулась к ней.

— Мой отец очень верит в то, что нужно справляться со своими проблемами самостоятельно. В прошлом со мной возились, и он сказал мне разобраться во всем — я не собиралась бежать к нему за помощью только для того, чтобы он меня опозорил.

Я не мог представить себе отца, который не хотел бы убить того, кто обидел его дочь. Но с другой стороны, мой отец-мудак плевать хотел на меня и мою сестру. Может быть, Алессия неправильно поняла своего отца, а может быть, он был мудаком, неизвестно.

— Ты сказала, что подала жалобу — почему он все еще там работает?

Цвет, вернувшийся к ее гладкой оливковой коже, исчез. — Я пыталась, но отдел кадров был на обучении. Я собиралась сделать это на следующий день, но меня отвлекли.

Я провел пальцем взад-вперед по нижней губе, глядя на свою маленькую певчую птичку. — Значит, ты мне солгала.

Она посмотрела на меня сквозь ресницы, сожаление и вина просачивались из ее глаз. Как будто я сомневался в своих извращенных наклонностях, мой член взревел при виде ее маленькой и сломанной. Я должен был защищать ее, но также и поступать с ней по своему усмотрению, и ее нынешнее состояние наводило меня на всевозможные развратные мысли.

— Ты можешь сколько угодно строить мне глазки, но это тебя не спасет. Я предупреждал тебя о том, что ты не должна мне лгать... уже дважды. Однако, как бы мне ни хотелось сейчас перегнуть тебя через колено, у нас есть другие вопросы для обсуждения, поэтому я просто скажу следующее. Если твой босс делает тебе непристойные замечания, скажи мне. Если почтальон пристает к тебе, скажи мне. Если какой-нибудь мужчина положит на тебя руку так, что тебе станет не по себе, ты скажешь мне. Я понятно объясняю? — Я подождал, пока она кивнет, прежде чем продолжить. — Итак, что тебе взбрело в голову, что заставило тебя решить, что нужно положить конец нашим отношениям? И, клянусь Богом, женщина, не испытывай мое терпение ложью.

Я прислонился спиной к стене и скрестил руки на груди. Мне было искренне интересно, каковы будут ее причины, если предположить, что она скажет мне правду. Часть меня надеялась, что она этого не сделает. Я заставлял ее извиваться, пока она не умоляла, и все равно отказывал ей, чтобы она поняла, каково это — когда тебе отказывают. Это не поможет мне завоевать ее, но увидеть ее связанной и задыхающейся стоило бы того.

Глаза Алессии плясали по комнате, страх исходил от нее ощутимыми волнами. В конце концов, ее решимость укрепилась, когда ее глаза встретились с моими. — Я знаю о тебе, Лука. Я знаю, кто ты.

Каждый мускул в моем теле напрягся. — Что ты имеешь в виду? — осторожно спросил я.

— Я знаю, что ты в мафии. Я не могу быть с тобой — меня это не устраивает.

Настороженность сменилась растерянностью. Я был уверен в ее неведении — решил, что наивность не была притворством. Она понятия не имела о моих ассоциациях, а это означало, что кто-то снабдил ее информацией. Это должно было исходить от кого-то, кого она знала, с кем была близка, кто был готов подставить свою шею под удар, чтобы предупредить ее.

Мы держали это дерьмо под замком, не то что во времена Джона Готти, когда пресс-конференции и громкие убийства были обычным делом. Новая американская мафия вернулась к своим сицилийским корням. Омерта — наш кодекс молчания — был абсолютом, карался смертью, и не только твоей смертью, но и смертью твоих близких. За эти годы слишком много людей превратились в крыс; за то, что ты выдал свою семью, должны были последовать серьезные последствия.

Тот, кто рассказал ей об этом, должен был быть при жизни. Мне было интересно, знает ли она или заботится о том, связан ли с ней этот человек, потому что она явно возмущалась моим участием. Она смотрела на меня так, словно я ради забавы толкала пожилых людей перед движущимся транспортом. Алессия была самой сложной, запутанной женщиной, которую я когда-либо встречал. Каждое слово из ее уст было запутаннее предыдущего, и я, как шут, не мог насытиться.

— То, чем я зарабатываю на жизнь, не имеет никакого отношения к нам с тобой.