Ноктэ (ЛП) - Коул Кортни

Господи, как больно.

Но я его защитница. Если я этого не сделаю, не сделает никто.

А иногда нам приходится делать то, чем мы не гордимся, чтобы защитить тех, кого любим.

Поэтому я запираю дверь, вытаскиваю его дневник и снова сворачиваюсь калачиком на подоконнике, чтобы вторгнуться в его личную жизнь.

Из окна я вижу, как Финн выходит на улицу и выносит топор. Он вымещает свою агрессию на древесине, разрубая полено за поленом, хотя на дворе лето и нам они не понадобятся ещё в течение нескольких месяцев. В действительности, нас даже здесь не будет, когда похолодает. Но будет отец.

Финн рубит дрова для нашего отца, а я переключаю своё внимание на его дневник.

Содержащееся в нём сумасшествие извивается и перескакивает на странице, и я обнаруживаю, что затаиваю дыхание, читая его.

Я тону. Тону. Тону. Immersum immersum immersum

Калла спасёт меня. Или я умру. Или я умру. Или я умру.

Serva me, servabo te. Спаси меня, и я спасу тебя.

Спаси меня.

Спаси меня.

Спаси меня.

Калла калла калла калла калла калла калла калла

Я спасу тебя калла. Калла калла калла.

Я отрываю взгляд от болезненных слов, отводя глаза в сторону, потому что вновь, так же, как и всегда, Финн зовёт меня, когда он напуган.

Даже в написанных на страницах его дневника словах.

Он думает, что я единственная, кто может его спасти, и мне приходится с ним согласиться.

Но также он считает, что сам должен спасти меня, что немного смешно.

Я единственная, кто понимает. Единственная, кто знает. И я не могу никому рассказать, потому что, если я это сделаю, у моего отца не будет другого выбора, кроме как отправить Финна в психиатрическую больницу, и я прекрасно осознаю, что оттуда ему никогда не выбраться. Они попросту его не выпустят.

Так что мне придётся спасти его, не рассказав никому.

И единственный способ сделать это — прочитать его сокровенные мысли. Все без исключения.

Я перевожу взгляд в окно, вглядываясь сквозь дождь, и с удивлением обнаруживаю, что Финн исчез, а его место занял Деэр. Пробегаясь трусцой по тропинке вверх от пляжа, он шагает уверенно и не обращает внимания на ливень.

Более того, когда он оказывается на краю лужайки перед моим окном, то резко останавливается.

А затем его прекрасное лицо приподнимается, и его глаза встречаются с моими глазами.

Я перестаю дышать.

Перестаю думать.

Я поднимаю руку, прижав её к стеклу, как будто ладонь Деэра находится напротив моей. Дождь ручейками стекает вниз по оконному стеклу вокруг моих пальцев, словно слёзы, и взгляд Деэра смягчается. Не говоря ни слова, он поднимает руку в ответ.

Он держит её так, будто прикасается ко мне. Словно утешает меня от того, о чём не знает.

Но что знаю я, так это то, что он утешает меня.

Его присутствие успокаивает меня.

И он это знает. Вот почему он стоит под дождём ещё несколько минут, так долго, пока не промокает до нитки, пока наконец, наконец не опускает руку и продолжает свой бег сквозь дождь к тропинке.

Он скрывается под кронами деревьев, а затем исчезает.

Исчезает от меня.

И я кое-что осознаю, пока сижу с безумными мыслями Финна на коленях.

Ещё никогда в жизни я не чувствовала себя такой одинокой.

21

VIGINTI ET VNUM

К утру мне каким-то образом удаётся взять себя в руки, хоть я и потеряла несколько часов сна, пока всё время ворочалась и паниковала. Но теперь я уже спокойна.

Мне приходится быть спокойной.

Я не могу позволить себе развалиться на части, потому как собирать Финна придётся мне.

Однако за завтраком у Финна вполне нормальный вид, и он даже улыбается мне поверх порции хлопьев.

— Извини, что вчера вечером расклеился, — говорит он мне, как бы невзначай, отложив ложку и откусывая рогалик. У него есть аппетит. Это хорошо.

Я нерешительно улыбаюсь:

— Всё нормально. Я поищу твой дневник, Финн. Он найдётся, обещаю.

Он ангельски улыбается:

— Я знаю.

Его спокойное поведение почти пугает меня, словно он в курсе, что дневник у меня. Но это не может быть правдой. Если бы он знал, то взбесился бы и перевернул всю комнату в его поисках.

— Хочешь, займёмся чем-нибудь сегодня? — предлагаю я, наливая себе апельсиновый сок.

— Не могу, — бубнит он с полным ртом. — Я собираюсь перебрать свои вещи и уложить их.

— Хочешь, помогу? — Чувствую, как мои брови сдвигаются. Он ведёт себя так отчуждённо.

Финн качает головой:

— Нет. Я всё ещё не очень хорошо себя чувствую. Тебе лучше заняться чем-нибудь с Деэром.

При этих словах я резко вскидываю голову. Он хочет, чтобы я занялась чем-нибудь с Деэром? Какого чёрта?

Финн пожимает плечами, затем посмеивается при виде моего столь очевидного удивления.

— Что? Ты же уезжаешь в конце лета. У тебя должно быть летнее увлечение. Этот пункт есть в предсмертном списке[17] каждой девушки, верно?

Я закатываю глаза, хотя у меня внутри всё переворачивается. Он ведь не пытается заставить меня чувствовать себя виноватой за проведённое время с Деэром? Как будто небеса разверзлись, и сверху мне улыбается сам Господь Бог.

— Не знаю, — отвечаю я. — Я слишком молода, чтобы беспокоиться о предсмертном списке.

— Просто иди, — говорит он, отодвигаясь от стола. — Прошлым вечером Деэр интересовался у папы, как добраться до Уоррентона. Тебе следует самой отвезти его.

Тот факт, что я была там уже миллион раз, не имеет значения, потому что я никогда не была там с Деэром.

— Я вернусь вовремя, чтобы поужинать с тобой! — кричу брату. На что он, не оглядываясь, машет мне поверх плеча.

Меня отпустили.

Внезапно я ощущаю себя так, словно вырвалась из тюрьмы, будто я свободна и мне следует поторопиться и как можно быстрее скрыться. Я едва не бегу к гостевому домику и с трудом дышу, когда стучу в его дверь.

И практически задыхаюсь, когда Деэр открывает.

Потому что на нём нет рубашки.

В действительности, похоже, что он только вышел из душа, поскольку его волосы влажные. И грудь обнажена. Я не могу заставить себя не пялиться на его обнажённую кожу, мускулистый живот, гибкий торс и идеальную, чёткую линию в форме «V», исчезающую под поясом его джинсов. Серебряная пряжка в виде черепа расположена идеально по центру в нескольких сантиметрах ниже пупка.

Я с трудом сглатываю, а затем сглатываю ещё раз.

Уголок рта Деэра подрагивает.

— Да? — интересуется он, а уголок его губ изгибается. Он должен знать, какой эффект оказывает на меня. Вероятно, такой эффект он оказывает на всех.

Клянусь богом, в мои намерения входило лишь просить его поехать на Уоррентонский пляж. Но у моего языка свой собственный разум.

— Нарисуй меня, — выдыхаю я, удивляя и себя, и его. Его глаза расширяются, и он пристально смотрит на меня.

— Нарисовать тебя, — повторяет Деэр медленно, нерешительно, его глаза не отрываются от моих.

Я киваю.

— Ты рисовал меня из своего воображения, но разве рисовать с натуры не лучше?

Не дожидаясь ответа и пока не передумала, я протискиваюсь мимо него и захожу в небольшой домик. Он пристально смотрит на меня, его глаза словно чёрная расплавленная лава, и, я уверена, он пытается понять, что со мной делать. Поэтому, прежде чем он успевает что-нибудь сказать, я поворачиваюсь к нему, выдавливая уверенную улыбку:

— Так где ты хочешь меня нарисовать?

Не отвергай меня. Это всё, о чём я могу думать, глядя в его прекрасное лицо, и я, должно быть, сумасшедшая, ведь он ни за что не пойдёт на это.

— Калла, — хрипло произносит он, облизнув полную нижнюю губу.