– Девять, – отвечаю я тут же, и доктор Крамкай бросает свой взгляд на мою анкету. Она лежит на столе, прямо перед ней. Перед сеансом она попросила ее заполнить.
– Вы несовершеннолетняя, – произносит она и смотрит на меня.
– Да, мне семнадцать, – отвечаю я, не понимая, к чему она это спрашивает. В анкете я указала свой возраст, и она хорошо это видела. – Через три месяца мне исполнится восемнадцать.
Я напрягаюсь и начинаю нервничать. Чувствую, будто в легких что – то сжимается.
– Вы говорили, что Уоррен, то есть ваш отец, принял предложение о переводе в другой отдел.
Я выдыхаю, когда тема о моем несовершеннолетии закрывается.
– Тогда он принял предложение о хорошей должности в Хьюстоне. Он офицер полиции… точнее уже бывший офицер.
– И вы переехали?
Я смотрю на доктора, прищурив глаза.
– Да, мы переехали в Хьюстон. Отец устроился на новую должность, а я стала учиться в новой школе. Тогда мне казалось, что он излечился. Я думала, что работа помогла ему забыть о нашем с ним горе.
– Почему тогда?
Нет, ей не понять…
Я больно прикусила губу, чтобы не пустить слезу.
– Беатрис…
У меня напрягается челюсть, я пытаюсь сдерживать себя изо всех сил. Качаю головой, отказываясь в подробностях рассказывать о своей жизни за последние восемь лет.
Доктор выгибает бровь, давая понять, что мне будто нечего бояться и мне стоит ей обо всем рассказать, но я просто не могу.
Хватаюсь за кулон, висевший на моей шее, как за спасательный круг. Когда я нервничаю, то всегда его трогаю, будто это как – то может изменить ход событий в этот момент. На самом деле он не помогает, но хотя бы просто немного отвлекает.
– Что для вас значит эта подвеска?
Я машинально опускаю руку, будто меня током ударило.
Сердце снова застучало, разрывая все внутри меня.
– Дышите глубже. Беатрис, успокойтесь, – она протянула свою руку, поглаживая мое запястье.
Какого черта она делает?
Я опускаю взгляд на ее запястье, накрывающую мою руку.
Зачем эта женщина трогает меня?
Выдергиваю руку, давая ей понять, чтобы она не позволяла себе подобное.
– Больше не делайте так, – процедила я сквозь зубы.
– Я лишь хочу вам помочь, – успокаивающе произносит она.
Доктор Крамкай снова приняла серьезную позу, уставившись на меня.
– И почему для вас этот кулон так важен?
– Мы с Алексом были почти неразлучны, до того момента, пока Уоррен не решил переехать.
Доктор кивнула и снова начала что – то записывать в своем блокноте.
– Кто он вам?
– Был другом, – ответила я, снова схватив кулон в ладонь. – Не могу сказать сейчас о том же. Мы не виделись восемь лет…
– Вам было тяжело с ним расставаться?
Я замолчала, не зная, что ответить. Но воспоминания разрывали мою душу на части.
Отец с силой заталкивает меня в автомобиль, а Алекс пытается его остановить, отталкивая от меня.
– Папа, прошу, – кричу я, захлебываясь в слезах.
– Нет, вы ее не увезете! – кричит Алекс.
Отец хватает меня, и наши руки с Алексом разрываются.
– Папа, ты не можешь так поступить со мной!
– Все решено Беатрис. Мы же обсуждали это, – прокричал он грубым голосом, закрывая за мной дверь автомобиля.
– Ненавижу тебя! – кричу я, вытирая слезы с лица.
– Не смей со мной так разговаривать! – отец садится в машину и поворачивает ключ в зажигании. Я поворачиваюсь, чтобы посмотреть на Алекса. Я до сих пор не верю, что покидаю Бостон навсегда. Автомобиль трогается с места, и Алекс бежит за нами, а вслед за ним выбегают на дорогу его родители. Алекс все дальше и дальше от меня. Кажется, теперь я поняла, что больше не увижу его никогда.
– Я не прощу тебе этого, – кричу я на отца и опускаю свой взгляд на свою ладонь. – Никогда!
В руке я держала круглую подвеску, внутри которой было изображено дерево. Алекс успел мне ее передать до того, как наши руки расцепились.
– Беатрис… Трис?
Я посмотрела на доктора опустошенным взглядом. Тогда мне было девять. Я убеждала себя, что ничего не понимаю, но нет, на самом деле я понимала все.
– Если вам тяжело, мы можем отложить наш разговор до следующего приема.
– Мы были очень близки…– выдавила я, прогоняя прочь воспоминания из головы.
– Большую дружбу тяжело разорвать. Я понимаю, что вы хотите донести до меня. Но скажите, Беатрис, отец увез вас в Хьюстон, как давно вы вернулись в Бостон?
Я прикусила губу:
– Честно говоря, вчера утром.
– Почему вы с отцом приехали сюда снова?
Я закусила губу.
Конечно, я не могла ей сказать правду. Не могла сказать, что отца я не видела последние четырнадцать месяцев и без понятия как он живет.
– У него командировка по работе и я напросилась в эту поездку вместе с ним.
Смотрю на недоумевающее лицо врача, затем опускаю голову.
– Вы пережили здесь самые худшие моменты в жизни. Зачем вам это?
Если бы она только могла догадаться, что самое худшее меня ждало в Хьюстоне. Я просто еще не знала об этом.
– Я хотела увидеть это место снова. Ведь столько времени прошло, – я пытаюсь улыбнуться, чтобы казаться более правдоподобной. – Когда я была маленькой, отец будто оторвал меня от дома. Сейчас я будто ощущаю, что я не довела все до конца. Понимаете?
– Не совсем. Вы же были ребенком. В таком возрасте детям легко внушить вину.
Я посмотрела на нее. Доктор Крамкай принялась снова что – то записывать.
– Вы собираетесь встретиться с Алексом?
Я покачала головой.
– Нет. Конечно, нет. После нашего переезда Уоррен сделал все, чтобы мы исчезли.
– Вы чувствуете себя виноватой?
– Да. Все эти годы я старалась оставить прошлое позади. Забыть обо всем, что здесь было, но теперь, когда я снова в Бостоне, это кажется невозможным.
Доктор Крамкай отложила записную книжку, внимательно глядя на меня.
– Что ж, не хочу вас расстраивать Беатрис, но нас с вами ждет большая работа. После смерти вашей мамы вам был необходим детский психолог. Но работа с ним, я так понимаю, не была проведена?
Я отрицательно помотала головой.
– Так же большой травмой для вас стала разлука с лучшим другом. Сегодня я только узнала вас и малую часть из вашей жизни. В детстве вам приходилось сдерживать эмоции, могу предположить, что вы пережили. Но вам нужно было выплеснуть все. Обычно такие дети проявляют себя с творческой стороны. Могут заниматься каким – нибудь направлением в спорте или может…
– Я рисую, – вырывается у меня.
– Хорошо. Что вы рисуете?
– Это картины… большие картины. В основном лица людей, но это не просто портрет. Вся картина раскрашена разными красками и в итоге на полотне можно увидеть лицо человека.
– С помощью красок вы выплескиваете свои чувства и это хорошо, правда. По крайне мере потому, что вам это необходимо. Невозможно держать все в себе. Но, Беатрис, поймите, что следующий сеанс мы не сможем с вами просто говорить. Мы, к сожалению, ходим по поверхности вашей проблемы. Вам нужно научиться принимать свое прошлое и уметь о нем говорить.
– Вы ничего не знаете обо мне, – промолвила я сразу же.
– Да, это так. Но я хочу попытаться вам помочь, и если вы сами не захотите этого, то у нас, к сожалению, ничего не получится. Вы в чем – то себя вините, и я пока не могу понять, в чем именно. Скажите, вы были уже на могиле своей мамы?
Я судорожно глотнула.
– Нет.
– В первую очередь я бы посоветовала вам сходить туда.
– Нет…, – снова повторяю я.
– Что вас так пугает?
Я отвела от нее свой взгляд.
– Я еще не готова.
– Восемь лет Беатрис. Вы не видели могилу своей мамы восемь лет и разве сейчас вы не хотите ее навестить? Я советую вам не как психолог, а как поступила бы я на вашем месте.
Я молчу, потому что этого я боялась больше всего на свете. Если раньше я жила с мыслями, что ее нет, то сейчас я должна навестить ее, как бы сильно мне не было больно.
