Не мой парень (СИ) - Салах Алайна

— Как ты? — хриплю, наверное, из-за тонны принятого сигаретного дыма.

В ее лице нет ни капли цвета, кроме огромных зеленых глаз, мгновенно берущих меня в плен своей прозрачной глади.

— Я в порядке, — отвечает таким же пустым, как и выражение ее лица, голосом, — Можем ехать?

Внутри что-то отчаянно сводит от мысли, что из-за произошедшего она могла меня разлюбить. Гоню от себя этот страх, и открываю для нее дверь. Нарочно сажусь на переднее кресло, чтобы не мучить ее своей близостью.

Дорогой Джованни много шутит и я изо всех сил напрягаю слух, чтобы услышать хоть призрачный отголосок ее смеха. Но я либо оглох, либо его действительно нет.

Пока идут съемки, я слоняюсь по магазинам, выбирая украшения для Тони, но ухожу с пустыми руками, потому что не нахожу ни одного достойного ее. По дороге в аэропорт и в полете, мы не обмениваемся ни единой фразой. Вокруг Тони возведены невидимые ледяные стены, и тупице Каю не пробиться к спрятанной за ними Герде.

Прилетаем в Лос-Анджелес рано утром. Я настаиваю на том, чтобы довести Тони до дома, и, к моему удивлению, она соглашается.

— Может быть, тебе нужно к врачу? — спрашиваю осторожно. Я не знаю, что делают в таких ситуациях. В словах я не силен, и все что я могу предложить — вот этот намек на заботу, и надеяться, что она его примет.

Мы останавливаемся около ее дома, и сердце растягивает тупая ноющая боль от нежелания оставлять ее одну.

— Тони…

— Не нужно, Финн. — обрывает глухим голосом, глядя перед собой. — Сделанного не воротишь. Я хочу тебя предупредить. что проект АртСтудио станет для меня последним. Спасибо за предоставленную возможность, но работать на тебя я больше не могу.

Цепи, приковывающие меня к койке натягиваются, и я громко ору в раковую пустоту, в которой меня никто не услышит. Моя бабочка ускользает от меня, а мой сачок настолько дырявый, что не способен ее остановить.

глава 27

Тони

— Как продвигается твой проект, дочка? — спрашивает отец во время очередного субботнего ужина в родительском доме. Я не испытываю большого воодушевления от подобных посиделок, но считаю нужным их посещать в дань традиции и уважения к людям, вырастившим меня.

— В порядке, пап. На этой неделе завершаем съемки. Пришлось их немного перенести из-за поездки во Флоренцию.

— Ты ездила во Флоренцию? — подает голос Ким, и ее свежепрокрашенные брови поднимаются вверх заметно выше, чем это происходит обычно. — По какому поводу?

Три пары глаз выжидающе устремляются на меня, и мне ничего не остается, как сказать правду:

— Один из клиентов Кейдж групп выбрал меня в качестве модели. Часть материала отсняли в Лос-Анджелесе, а часть — в Италии.

Кимберли несколько раз взмахивает ресницами, открывая и закрывая рот, словно ищет подходящий к случаю комментарий, но никак не найдет.

— Что за реклама, дочка? — спрашивает отец заинтересованно подаваясь к столу— Я думал, ты завязала с модельной карьерой…

— С кем ты ездила? — неестественно высоким перебивает его сестра. — Только не говори, что одна, потому что я все равно тебе не поверю…

Я даже не помню, чтобы хотя бы раз видела Кимберли такой взвинченной. Тонкие ноздри раздуваются, и она так отчаянно сжимает вилку в руке, словно хочет ее придушить.

— Мне нет причины тебе лгать, Ким. — удерживаю взгляд сестры. — Нас было четверо, но вряд ли тебя интересуют все. Если речь о Финне, то он действительно ездил с нами.

Наша ночь с Финном переменила многое, и многое не в лучшую сторону, но одно я могу сказать с уверенностью: вины перед Кимберли я больше не испытываю. И точно не чувствую потребности оправдываться за то, что стала препятствием в ее блистательном плане стать миссис Кейдж. В конце концов, Финн по собственной инициативе полетел с нами и пришел ко мне спальню. И всю копилку своего сочувствия в этот раз я планирую израсходовать на себя, потому что от своей семьи вряд ли что-нибудь получу.

Не дожидаюсь, пока Ким найдется, что мне ответить и решаю удовлетворить папино любопытство:

— Реклама нижнего белья, пап. Калзеди, если тебе это о чем то говорит.

— Калзеди? — отец вскидывает брови. — Конечно, говорит. Финн подписал с ним контракт два года назад. Я бы и сам мог работать с ним, но, знаешь как бывает…. — он морщится, выглядя раздосадованным, — конкуренты вставляли палки в колеса. И это… действительно известный бренд.

— Ради бога, — раздается механический голос Ким. — Кто из ныне живущих не знает Калзеди. К чему эта показная скромность, Тони?

Слова сестры звучат как обвинение, и я решаю уточнить:

— Почему показная? Лично я услышала о них совсем недавно, потому что всегда отдавала предпочтение Etam.

— Какая ты у меня умница, милая, — подает голос мама, улыбаясь мне теплой улыбкой через весь стол. — Все успеваешь. А у Финна, наверное, были какие-то дела во Флоренции?

Ее последняя фраза походит на подсказку сердобольного учителя для нерадивого ученика на экзамене, но я предпочитаю делаю вид, что ее не понимаю:

— У меня не сложилось такого впечатления. Кажется, ему просто хотелось развеяться.

— Извините, — бормочет Ким одновременно со скрежетом стула. — Сейчас вернусь.

Пряча лицо в блестящей укладке, она уносится в сторону туалета, и за столом на несколько секунд воцаряется тишина.

— Зря ты не прислушиваешься ко мне, Тони, — нарушает молчание голос мамы. — Фини и Ким…

— Лил, прекрати, — отец бросает строгий взгляд на маму, та мгновенно тянется за стаканом, чтобы запить недосказанность длинным глотком воды. — Никто ни в чем тебя не обвиняет, дочка. Лучше расскажи, как тебе Италия?

При упоминании этой прекрасной страны, я невольно начинаю улыбаться. Хотя возможно, это происходит потому, что отец впервые вступился за меня.

— Просто потрясающе, пап. Я бы хотела вернуться туда снова. Флоренция так не похожа ни на один город в Штатах. Такая архитектура…Каждая стена пропитана историей. Я даже не знала, что это родина Макиавелли. Не успела посетить галерею Уффици из-за больших очередей, но обязательно исправлю это в следующий раз…

Я вновь окунаюсь в воспоминания и восхищенно рассказываю притихшим родителям о том, какой веселые и жизнерадостный народ итальянцы, и что ни одна паста в самом лучшем итальянском заведении Бостона не сравнится с той, что я пробовала в простой уличной кафешке.

Папа терпеливо дослушивает меня до конца и, неловко улыбаясь, задает вопрос, не имеющий ни малейшего отношения к моему рассказу:

— Милая, кстати, а Финн что-нибудь говорил по поводу новых заказов?

И вот так с веселых улиц Флоренции я утыкаюсь носом в пыльный асфальт Лос-Анджелеса. Почему я все еще чему-то удивляюсь?

— Не знаю, пап.

Мне бы хотелось, чтобы в этот момент на моем лице играла широкая улыбка, но, как не стараюсь, выдавить ее из себя не в силах.

— Вчера я сказала Финну, что не буду работать на него. Проект АртСтудио станет для меня последним в Кейдж Групп.

— Но…почему? — разочарованно тянет мама, идеально аккомпанируя непонимающему взгляду отца. — Ведь деньги хорошие, и заказов Финн для тебя не жалел…

— Очень хорошие, — упиваюсь собственным садизмом, — ради таких денег люди полжизни трудятся. Но Софи всегда говорит, что нужно больше прислушиваться к себе.

— Софи! — фыркает мама. — Девочка без царя в голове. Никогда мне не нравилась. С такими советами ты скоро превратишься в хиппи, курящую травку в парке.

— Софи моя подруга. — возражаю ей, чувствуя, как раздражение перевалило за критическую отметку. — Мне завтра рано вставать и, я, пожалуй, пойду. Ужин как всегда был великолепен, мам.

Мама спохватывается и вскакивает на ноги:

— Давай положу тебе лазаньи с собой. Ты, наверное, дома совсем не готовишь.

Через пять минут я стою в прихожей с тяжестью взглядов на плечах и пакетом провизии на неделю. Мама и отец кисло машут мне рукой, когда я выхожу за крыльцо, Ким роняет скупое «Пока»